Так долго длился бой и среди стана
Так долго ждали с поля Тахамтана,
Что Завара решил войска привесть.
В груди его — тревога, в думах — месть.
Спросил иранцев: «Где Рустам? Скажите!
Что вы без дела в день такой сидите?
Как гордо шли на нас вы издали...
Куда пришли вы? К тигру в пасть пришли!
Еще вы руки нам связать хотели?
Попробуйте! Что медлить, в самом деле?»
Так Завара их тяжко оскорблял,
Так много злой хулы он им сказал,
Что не стерпел поносной речи ярой
Один из сыновей Исфандиара.
Горел в нем бурно юношеский жар,
То был прекрасный отрок Нушазар,—
Но в ярости похож на льва он стал,
И гневные бросать слова он стал.
Сказал: «Не знаешь ты, сагзи презренный,
Что каждый, чтящий бога во вселенной,
Своей души гордыню сокрушит,
А волю падишаха совершит!
Не повелела воля та святая
Вступать нам в бой с собачьей вашей стаей!
Достойно пса, а не богатыря
Ослушаться веления царя!
Но если вы на этот грех пойдете
И первые сражение начнете —
Узнаете, что значат когти льва
И что такое меч и булава!»
И Завара воскликнул разъяренный:
«Кровавой увенчайте их короной!
Смерть им взамен короны золотой!» —
И первый выехал пред ратный строй.
И поле брани огласилось кликом,
И вихрем пыль взвилась на поле диком.
Примчался Нушазар на вороном
Коне, с индийским огненным мечом.
И выпустила сторона другая
На поединок витязя Алвая.
Тут обнажил прекрасный Нушазар
Свой меч индийский и нанес удар.
И голова Алвая отлетела,
И под копыта покатилось тело.
Но разъяренный Завара тогда
Приблизился, как гибели звезда.
«Постой!—вскричал он.—Был Алвай не воин,
Он был с тобой сражаться не достоин!»
Он шаха поразил копьем в чело,
И опустело шахское седло.
Пал ратоборец молодой Ирана;
Заколебался бранный строй Ирана.
И вышел мстить за брата Михринуш,
Исфандиара сын, отважный муж.
Скакал он с пеной гпева на устах,
С кровавыми слезами на щеках.
Но Фарамарз — Рустама сын,— навстречу
Подняв индийский меч, ворвался в сечу.
Как слон, по виду был огромен он,
Неудержим в бою, как пьяный слон.
Вот сшиблись, львиной яростью горя,
Рустама сын и юный сын царя.
С клинков скрещенных искры полетели,
И кликом воинств дали загремели.
Но хоть в бою был шахский сын жесток,
Сравняться с Фарамарзом он не мог.
Когда взвился он яростнее барса,
Десницу занеся на Фарамарза,
Неловко меч с размаху опустил —
Коня он под собою зарубил.
И пешим стал он; и, лишен защиты,
Сраженный пал под конские копыта,
На камень, кровью алою политый...
И вот Бахман, увидев, что убиты
Два брата, поскакал во весь опор
Туда, где бился царь на склонах гор.
И закричал: «Эй, прозорливый мой
Отец! Властитель справедливый мой!
На нас Рустама воинство напало,
И сыновей твоих двоих не стало!
В страданиях померк их жизни свет.
Нет Нушазара, Михринуша нет!
Убили их! Лежат они в пыли,
Пока ты бьешься здесь от нас вдали!
Вот причинен, увы, неизгладимый
Нам всем урон, о наш отец любимый!»
Гнев горький сердце шахское обжег,
На щеки брызнул слез горючих ток.
Сказал Рустаму: «Эй, отродье дива!
Зачем свернул ты со стези правдивой?
Что войско ты привел — не ведал я.
Потеряна отныне честь твоя!
Гляжу, ты ни позора не страшишься,
Ни дня суда, ни бога не боишься!
Забыл, что нарушающим обет
В душе народа уваженья нет!
Сагзи двух сыновей моих убили!
Предательски детей моих убили!»
Затрепетал, как на ветру листва,
Рустам, услышав страшные слова.
Поклялся он мечом, и головою,
И солнцем, и своею сединою:
«Клянусь, я ничего не знаю сам!
А в бой вступать я запретил войскам.
Тебе я брата связанного выдам:
Убей в уплату всем своим обидам!
И Фарамарза — сына своего —
Свяжу и приведу к тебе его.
Пролей железом кровь моих родных!
Убей за дорогих детей твоих!»
Шах молвил: «Кровь змеи за кровь павлина
Пролить, раба убить за властелина —
То было б мерзко совести моей,
Священному достоинству царей!
Нет! Ты, порочный, о себе подумай!
Ты, лживый, о своей судьбе подумай!
Твои я ноги стрелами с конем
Соединю, как воду с молоком,—
Чтоб ни единый раб не смел потом
На властелина выходить с мечом.
Живой останешься — для горшей муки
Свяжу тебя, скую цепями руки.
А поражу стрелой тебя — ну что ж
За милых сыновей моих умрешь!»
Рустам ответил: «От таких речей
Лишь чести умаление твоей».
