Встал шах кабульский — дивово отродье,
Поехал на охотничьи угодья.
С собой он землекопов сотни взял,
Копать большие ямы приказал.
В работе землекопы яры были;
Луга, угодья ямами изрыли.
А вырыв ямы, укрепили в них
Мечей и копий множество стальных.
И сверху так искусно их прикрыли,
Что ямы вовсе незаметны были.
Когда Рустам в поход сбираться стал,
Шагад в Кабул гонца тайком послал.
«Идет без войск Рустам! Без промедленья
Встречай его, в слезах моли прощенья».
Навстречу выехал кабульский шах,
С коварством в сердце, с лестью на устах.
И, встав на рубеже Кабулистана,
Сошел с коня, увидев Тахамтана.
Снял с головы тюрбан индийский свой,
Склонился обнаженной головой.
Снял сапоги и, босиком ступая,
Шел униженный, стоны исторгая.
Пал ниц, слезами землю оросил
И долго он простить его просил:
«Пьян был твой раб—достойный лишь презренья!
Погублен я безумьем опьяненья...
Прости, могучий, милость мне яви!
Мой дух твоим величьем обнови!»
Посыпав темя прахом, он на милость
Надеялся. А в сердце месть таилась.
И, по великодушью своему,
Рустам смягчился и простил ему.
Велел ему покрыть тюрбаном темя,
Обуться, ехать рядом, стремя в стремя.
Пред городом Кабулом им предстал
Зеленый дол. Он душу услаждал.
Леса росли, ручьев шумели волны,
Луга и чащи были дичью полны.
Они на отдых стали в тех местах,
Устроить пир велел кабульский шах.
Воссели на высокие сиденья,
Потребовали музыки и пенья,
И за вином сказал Рустаму шах:
«Онагров много на моих лугах.
Они непуганными табунами
Пасутся невдали между холмами.
Газелям, сернам, ланям — нет числа,
Не настигала их ничья стрела.
Лишь для тебя — Рустама-исполина —
Мной береглась та вольная долина».
От слов его Рустам повеселел,
Ловитвы он привольной захотел.
Охота — вот была его отрада,
За все невзгоды прежние награда.
Обычай мира древнего таков:
Мы в море тайн не видим берегов.
Тигр в камышах, огромный кит в пучине
И лев могучий — властелин пустыни,
И муравей, и мошка — все должны
Уйти в свой срок,— пред смертью все равны.
Встал Тахамтан, коня седлать велел он,
Орлов и кречетов пускать велел он.
На Рахша сел, из тула лук изъял,
Помчался. Вслед за ним Шагад скакал.
Муж Завара с Рустамом ехал вместе,
Сопутствуем богатырями чести.
Рассыпался в долине их отряд,
Не ведая, что ямы им грозят.
Рустам и Завара скакали рядом,
Не мысля, что задумано Шагадом.
Вдруг запах свежевырытой земли
Разумный Рахш почуял издали.
Как мяч, в комок он сжался — прянул прямо
И вскок перелетел над первой ямой.
Тут новой ямы запах услыхал,
Дрожа, храпя и роя землю, стал.
И разуму глаза судьба закрыла,
Рустаму сердце гневом распалила.
Он плетью гибкою своей взмахнул,
По шее Рахша верного хлестнул.
И Рахш у края ямы оказался;
Он от когтей судьбы спастись пытался.
И в яму две передние ноги
Сорвались. Не боев — коварств беги!
Мечи на дне, рогатины торчали.
Тут мужество и сила не спасали.
И Рахш всем брюхом напоролся там,
И бедрами и грудью — муж Рустам.
Страдал он тяжко. Но, собрав все силы,
Привстал и глянул из своей могилы.
Он приподнялся в яме роковой
И увидал Шагада пред собой.
И понял он, кто супостат его;
Он понял, что сгубил Шагад его.
Сказал Рустам: «Эй, подлый, злом живущий!
Из-за тебя погибнет край цветущий.
Но зло придется искупить тебе...
Раскаешься... Недолго жить тебе».
Щагад сказал: «Ты страх внушал народам,
Сражен ты справедливым небосводом.
Зачем ты столько крови проливал?
Всю жизнь ты грабил, вечно воевал.
Пора твоя настала, лев Систана,—
Умрешь ты в западне у Ахримана!»
В то время шах Кабула подскакал
И возле края страшной ямы встал.
Увидел: кровью залит стан Рустама,
И дрогнул он при виде ран Рустама.
И возопил он: «О мой славный гость,
Как все случилось? Что с тобой стряслось?
Пусть нам поможет благодать господня!
Я лучших лекарей сзову сегодня.
Быть может, и сумеют исцелить,
Чтоб мне потом кровавых слез не лить».
Ему ответил пахлаван вселенной:
«Эй, подлый, криводушный, муж презренный!
Мне не помогут средства лекарей.
Не лги и слез неискренних не лей.
Невечен век людской... Уходит время.
Небесный меч навис над вами всеми.
Ведь был Джамшид не ниже, чем Рустам,
Но был Джамшид распилен пополам.
{57}И Фаридун и Кей-Кубад блистали —
Цари!.. А где они? Как вздох, пропали.
Сиял, как солнце, в мире Сиявуш.
{58}Его Гуруй зарезал — низкий муж.
Они иранскими царями были.
Они в боях богатырями были.
Их нет! Лишь я — о славной старине
Был памятью. И вот я в западне.
Сын Фарамарз,— одно мне утешенье,—
Придет сюда. Вам не уйти от мщенья!»
Потом к Шагаду обратился он:
«Все кончено. Теперь я обречен.
Сознанье тмится в нестерпимой муке.
Прошу — достань мой лук и дай мне в руки.
Две положи стрелы передо мной.
Боюсь: ища добычи, лев степной
Придет, когда я в ямине глубокой
Беспомощный останусь, одинокий.
Быть может, верный лук меня спасет
И вживе лев меня не разорвет.
Меня моей защиты не лишайте!
Когда умру, земле меня предайте!»
Достал Шагад Рустама лук тугой,
Напряг и щелкнул звонкой тетивой.
Лук подал брату, злобно засмеялся;
Он муками Рустама утешался.
Усильем страшным боль преодолев,
Взялся за лук Рустам — могучий лев.
И тут Шагад презренный устрашился;
Он побежал, за дерево укрылся.
Чинара это древняя была
С дуплом внутри могучего ствола.
За ту чинару, как за щит надежный,
Братоубийца спрятался безбожный.
Рустам стрелу на тетиву взложил,
Напряг все силы и стрелу пустил.
И был ей ствол чинары не преграда.
Стрела и ствол пронзила и Шагада.
И вскрикнул насмерть раненный Шагад.
Возликовал душою старший брат.
Сказал Рустам: «Хвала творцу вселенной!
Моя мольба дошла к творцу вселенной!
В сей миг, как мне осталось мало жить,
Ты, господи, помог мне месть свершить.
Ты — вверженному заживо в могилу —
Для правой мести даровал мне силу!»
Умолк, поник главою, нем и глух.
Из тела излетел бессмертный дух.
А Завара погиб в соседней яме
Со всеми верными богатырями.
