– А кроме Пугачевой есть что? – поинтересовался я, но в ответ все только плечами пожимали. – Я отойду, гляну…

Из того, на что можно было хотя бы смотреть, на полках стояли два альбома группы Стаса Намина: «Регги‑Диско‑Рок» и «Сюрприз для месье Леграна», обе сильно на любителя. Остальное всякие ВИА: «Здравствуй песня», «Синяя птица» и прочее. Все голимое старье.

Н‑да… придется брать хоть Пугачеву. Но Наташа точно обрадуется.

Я снова встал в очередь, осмотрелся и глазам не поверил. Какой‑то высокий парень нес под мышкой альбом «Юнона и Авось». Тот самый, классический зеленый двойной конверт: зеленый корабль под зелеными парусами, и желтые буквы! Я бросился за ним вдогонку.

– «Юнону» где взял? – азартно спросил я.

Парень обернулся.

– Ох ты ж! Какая встреча! Здравствуй, Саня.

Сидорин? Точно, Андрей Олегович Сидорин, лейтенант госбезопасности собственной персоной.

– Здравствуйте, Андрей Олегович – спокойно, как можно приветливее, ответил я, хотя на душе ёкнуло.

Неужели, за мной снова следят? Хотя, слежка не была бы такой открытой. Ах, ну да, Сидорин же тоже пласты коллекционирует.

– Ты что так побледнел‑то? – пожимая мне руку, лейтенант негромко рассмеялся. – Не, арестовывать тебя не буду! А «Юнону» я в «Классике» взял. Почему‑то ее туда сунули.

Поблагодарив, я бросился в отдел классической музыки. Никакой очереди там не было. Спокойно купив два комплекта «Юноны и Авось», я сунул пластинки по мышку и вышел на улицу.

Сидорин ждал меня прямо напротив дверей. Улыбнулся, сдвинул за затылок шапку:

– Успел‑таки? – он удовлетворенно кивнул. – Пошли, вон, к ларьку, купим по мороженке.

Ну, раз уж офицер КГБ сказал «по мороженке», никуда не денешься, пришлось пойти. Вязли, «Пломбир» в бумажном стаканчике с палочками.

– А я, между прочим, в Москве, в «Ленкоме» был, – похвастался лейтенант. – На этой вот опере. Еще хорошая есть, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Не слышал?

– Нет.

– Пластинка давно вышла. Увидишь, купи… – Плечи Сидорина непроизвольно дёрнулись, видно есть мороженое на улице зимой, не лучшее занятие для взрослого человека. – Читал твой очерк. Про то, как накрыли банду «теневиков». Хорошо написано, хлестко! Но, увы, скоро будет неактуально.

– Как не актуально? – заинтересовался я, ведь мысль об арестованном Гребенюке из моей головы не уходила.

– Да так, – доев мороженое, лейтенант бросил стаканчик и палочку в урну. – Партийный пленум на днях. Советую посмотреть в программе «Время». Ну, или в газетах… Скоро многое в жизни изменится, Саня!

– Хотел спросить, – глядя прямо в глаза Сидорину уточнил я. – Один мой друг попал под замес. Незаконно! Он вовсе не «цеховик», но…

– Даже если и «цеховик», все, проехали! – загадочно улыбнулся Сидорин. – Говорю ж, пленум! Все подзаконные акты уже есть. Так что выпустят твоего «цеховика». Если не к Новому году, то после точно. Ладно, пока… С наступающим!

– И вас…

Выпустят… хотелось бы верить.

Однако, и этот о пленуме! Как и Серебренников. В обкоме партии и в КГБ явно знают побольше, чем простые обыватели. Пленум…

Я все же позвонил Звереву, чтобы узнать подробности. Раз уже есть подзаконные акты, так он должен бы знать.

– Кто‑кто? – каким‑то нечетким голосом крикнул он в трубку и тут же добавил, видно кому‑то находящемуся радом. – Черт… Звонит вечно кто‑то…

Похоже, в следственном отделе уже вовсю встречали Новый Год. А что, ещё можно, ведь до Горбачева с его антиалкогольной политикой оставалось еще чуть больше года.

– Что? – снова прокричал он в трубку, пытаясь расслышать меня сквозь гул голосов развеселившихся коллег. – Кто? Гребенюк? Какой Гребенюк? Ах, «цеховики»… – Зверев хохотнул в трубку. – Повезло им! Да выпущу всех в четверг. Раньше не выйдет… Слушай! А ты откуда про подзаконные акты знаешь?

Я повесил трубку.

Откуда, откуда… Откуда надо!

Предновогодняя суета в редакции, это далеко не праздничное настроение. События мелькали калейдоскопом, и я вертелся, как белка в колесе. Впрочем не только я.

– Так! Срочно новогодние статьи, очерки! – сурово требовал Николай Семенович, нервно посасывая трубку. – И, смотрите у меня, чтоб веселое все было, жизнерадостное. Новый год все‑таки. Праздник!

Пришлось отбросить все посторонние мысли, всё грустное и печальное, надеть хомут и весело пахать целину в поисках свежих идей. Только стали наклёвываться какие‑то идеи, как ворвалась Людмила Ивановна, назначенная ответственной за проведение мероприятия в редакции для сотрудников и предложила «скинуться на стол». Это было приятно, и мы без возражений раскрыли кошельки, чтобы выложить заранее обговоренную сумму. Но этим наша активистка не ограничилась

– А теперь главное, – тоном, не подлежащим возражению, заявила наша активистка. – С девочек технической группы стихи и танцы. С вас, парни, сценка. Ну, а песни мы и так хорошо поем.

Никто возражать не стал, так как времени на споры не было. Так что, когда вопрос с подготовкой корпоративчика был решен, все очень быстро погрузились в работу… с серьёзными и хмурыми лицами принялись создавать радостное настроение для читателей газеты.

Несмотря на предновогодние хлопоты, отца с Николаем Хромовым, всё‑таки, вызвали в обком к Серебреникову. Но беседа была не тет‑а‑тет, как предполагалось. Всё‑таки, разработка вполне могла претендовать на звание «секретная». В кабинете собрались какие‑то важные партийцы, которые выспрашивали подробности, советовались…

Батя, которому на обратном по пути удалось на елочном базаре купить елочку, вернулся довольный.

– Ишь, какая пышная досталась! – с порога заявил он, постукивая стволом по полу, стряхивая налипшие снежинки. – Хороший будет праздник.

– Красавица! – восторженно всплеснула руками мама, но увидев образовавшиеся лужицы охнула. – Надо было в подъезде встряхнуть, теперь полы заново мыть.

– Да зачем? – беззаботно махнул рукой отец. – Сейчас подотру слегка и нормально будет.

– Знаешь примету? – вспомнил я анекдот из будущего. – «Если вы не успели убрать квартиру к приходу гостей, не страшно. Уберете после их ухода.»

Родители замерли на некоторое время, удивленно поглядывая друг на друга, а потом весело рассмеялись. Я взял тряпку, подтёр лужицы от растаявшего снега и прошел в большую комнату. Отец успел переодеться и теперь пытался найти в телевизоре что‑то веселое. Но выбор был невелик, всего две программы, так что между программой о передовом методе выращивании репы в условиях севера и симфоническим концертом выбор был однозначным.

– В обкоме‑то как прошло? – спросил я, когда мы сели на диван.

– Так я говорю, – будто продолжая разговор начал отец. – С Нового года будем внедрять в производство. Пока у нас, на Металлическом, а потом и по всему Союзу. Так что такие дела брат, аж голова кругом идёт! Неужто, в нашем бардаке до дела дошло?

Началась программа «Время» и из кухни пришла мама. Родители смотрели в полглаза, ждали спорт, погоду, и продолжение «Принца Флоризеля».

А я внимательно прислушался к выступлению Андропова. Было заметно, что он очень болен, но тем не менее нашел в себе силы лично сообщить то, что было важно и очень значимо для страны.

«… переход на интенсивный путь развития… радикальная реформа экономики… комплексная программа усовершенствования и развития… экономические рычаги и стимулы… хозяйственная самостоятельность предприятий…»

Что‑о? Уже так вот, в 83‑м?

А дальше было еще интереснее:

«Разрешить в разумных пределах артельно‑кооперативное и лично‑частное производство… исключая крупные и средние предприятия… все предприятия военно‑промышленного комплекса…»

«Разрешить!» Это сейчас говорил сам генеральный секретарь! Во всеуслышание, по телевизору, на всю страну! Но, понимал ли кто‑нибудь то, о чем сейчас говорил этот усталый человек? Перед новым‑то годом…