Вторая опасность была, на мой взгляд, со стороны Горгоны. С чего это вдруг она стала такой любезной? Неужели она «наступила себе на горло» и подавила приступ ярой ненависти ко всем окружающим только ради того, чтобы действительно выяснить у меня адрес очень хорошего санатория для своей подруги? Что‑то глубоко в этом сомневаюсь, тем более, как я выяснил, никаких подруг у неё нет и никогда не было. И это очень странно. Ну не может нормальный советский человек жить в полной изоляции от внешнего мира. Какие‑то общения у неё должны быть, если, конечно, она не социофоб. Но тогда бы она не работала в отделе кадров, что по должностной инструкции предполагает прямое общение с людьми и устранение конфликтных ситуаций в коллективе. Да, в будущем этим будет заниматься специальная служба работы с персоналом и корпоративные психологи, но пока эти обязанности возложены на отдел кадров и общественные организации, местком, партком.

Кстати, о путёвке санаторий для моих родителей она вполне могла узнать у кого‑то в том же областном профкоме, куда имеет доступ в силу занимаемой должности, да и к сотрудникам, занимающихся распределением путёвок вполне могла бы обратиться, как говорится «в неформальном общении». Тем более, что такой вариант, как появление «горящей путёвки» на Черноморское побережье в санаторий на три недели явление довольно редкое. Здесь можно было бы узнать не только название санатория, но и кто поспособствовал, что путёвку выделили именно моим родителям, точнее отцу. Думаю, Сидорин и его коллеги позаботились о достоверной версии.

Хотя, думаю, с этой стороны путь к информации для Горгоны закрыт. Уж очень она нелюдимая, злобная. Наверное, поэтому она и улыбалась мне, стараясь быть любезной, чтобы расположить к себе. Представляю, как коробило её изнутри. Когда она пыталась выдавить из себя эту самую улыбку и просьбу…

Но, всё‑таки есть же какой‑то человек, который (я в этом уверен) дал ей задание разузнать у меня информацию. И этот человек не знает, каков статус у неё в коллективе. И этот человек имеет на неё какое‑то влияние. Не думаю, что здесь что‑то личное. Как‑то не могу представить себе Горгону в роли чьей‑то возлюбленной. Скорее всего здесь что‑то другое. Заподозрить её в меркантильности тоже как‑то сложно, хотя, «купить можно всякого, дело лишь в цене». А если здесь замешан Вектор, то я её даже несколько понимаю. Тот может так мозг запудрить, что…

Да, всё‑таки здесь без Вектора не обошлось. Я почему‑то на сто процентов уверен, что он где‑то поблизости. И не скрывается, а продолжает активничать. Это моя версия, о которой я пока никому говорить не буду. Мой маленький бзик, навеянный тревогой за жизнь близких.

В субботу мы с отцом отправились в больницу навестить выздоравливающего. Вообще‑то, Коля уже давно поправился, но по просьбе определенных структур, в целях личной безопасности, продолжает оставаться в стационаре. Денек выдался солнечный, хороший, как никак начало лета, хотя ещё бывают прохладные дни. Хромов и Метель наслаждались прогулкой и общением друг с другом. Даже со стороны заметно, насколько они сблизились. И, как мне кажется, симпатия со стороны Марины искренняя, а не по заданию отца. Уверен, что дочь даже не предполагает, кто он на самом деле.

– О! Матвей! Саня! – увидев нас, обрадовался Николай. – Как я рад вас видеть!

– И я рада, – подхватила Марина, целуя меня в щеку.

Коля на этот её провокационный жест ответил вполне нормальной улыбкой, как и положено настоящему мужчине, уверенному в чувствах своей женщины. А может всё дело в его «особом складе ума», присущего всем талантливым гениям. И сейчас отец и Коля едва обменялись рукопожатиями тут же принялись обсуждать какие‑то свои технические вопросы, полностью погрузившись в свой особый мир.

– Ну, вот, – я подмигнул Марине. – Похоже, это надолго.

– Ну, ничего страшного, – улыбнулась Метель, как мне показалось, несколько снисходительно. – Мы пока можем и пройтись. Я как раз в машине кое‑что забыла, – она обернулась к увлеченно беседующим изобретателям. – Только не думайте, мы недолго!

– Да ладно вам, – Хромов смущенно махнул рукой. – Идите. Мы здесь будем.

По его лицу было заметно, что он даже рад тому, что мы уйдём. Похоже, у них были темы, как говорится, «не для посторонних ушей». Я оглянулся по сторонам и заметил на лавочке неподалеку сидящего мужчину, изо всех сил изображающего увлеченного читателя. Но за пять минут он не перевернул ни одной страницы в лежащей у него на коленях книге. Возможно он просто задремал, а может это один из тех, кто обеспечивает охрану Коли.

Когда мы проходили мимо пищеблока, в распахнутую дверь с двумя ведрами в руках вышел тот самый повар, который нашел Колин блокнот. Он кивнул мне в знак приветствия и быстро направился к мусорным бакам. Я остановился и посмотрел ему вслед. Он быстро освободил ведра и снова обернулся. Я кивнул ему, как бы спрашивая «как дела?», и он расцвел ответной улыбкой, показывая руку с вытянутым большим пальцем «всё хорошо». Такие немые разговоры давно стали для нас привычными. Лишь один раз он кивнул в сторону забора на стоящий у ограды автомобиль. Тогда водитель, увидев, что им заинтересовались, быстро скрылся, но это было ещё до поимки Сокола. Сейчас всё нормально. И это радовало.

Выйдя на улицу, мы с Метелью подошли к ярко‑красному «Полонезу».

– Симпатичная машинка, – похвалил я.

– Ничего, – вроде как равнодушно ответила она, но по лицу было водно, что ей приятна моя похвала.

Открыв дверцу, Маринка вытащила из бардачка пачку «Пэлл‑Мэлл» и синюю зажигалочку «Ронсон». Улыбнулась:

– Страсть, как курить хочется, – улыбнулась она. – А во дворе неудобно, все‑таки больница.

– Это французская, по‑моему, – поинтересовался я, разглядывая машину. – Кажется, «Ситроен»?

– Да, «Ситроен», – выпустив дым, улыбнулась Метель. – Но польский. Потому и называется «Полонез».

– А мы с отцом «Москвич» недавно купили… – похвастался я, щурясь от солнца и вытаскивая из кармана темные очки.

– Хорошая машина, – с неожиданной грустью вдруг сказала девушка. – У дедушки был «Москвич». Смешной такой, зеленый…

– Зеленый «Москвич»? – удивился я, стараясь ничем не выдать охватившее меня волнение. – Дедушкин?

– Ну, да. – выпустив дым, подтвердила Марина. – Он его лет десять назад купил. Без очереди, как ветеран. Меня катал, пока жив был. А сейчас папашка иногда ездит на нем в лес или на рыбалку.

– Я думал, что он служебной машиной пользуется, – уточнил я. – Всё‑таки у него есть личный шофер.

– Он говорит, что иногда ему хочется побыть в одиночестве, – разоткровенничалась Марина. – Ему надоедают угодливые лица.

Я закашлялся. Кто бы мог подумать, что такой барин, как Метелкин, может искать одиночества. Скорее всего, он машину использует для того, чтобы заниматься своими шпионскими делами.

– Что, дыма не любишь? – нахмурилась Марина. – Так сказал бы. Я отойду.

– Да ничего, – улыбнулся я. – Кури на здоровье.

Марина улыбнулась и снова с видимым наслаждением затянулась сигаретой. Я невольно ею залюбовался. А ведь хороша! Синие джинсики, белая блузка с вырезом, все при ней.

– А отец‑то твой нынче тоже на «Москвиче» на рыбалку поехал? – поинтересовался я.

– Да нет, – пожала плечами Метель. – Его уже вторую неделю нет. В Москву уехал. Или куда подальше. Он не считает нужным информировать меня. Всегда неожиданно исчезает, и так же неожиданно появляется. Да, и черт с ним! Пошли‑ка лучше к нашим.

Едва мы подошли к сидевшим на скамеечке гениям (да, да, гениям – безусловно, так!), как в кармане отцовского пиджака вдруг зазвенел мобильник…

Посмотрев по сторонам, родитель важно вытащил трубку, надо сказать уже весьма изящную – новая модель.

– Ого! Так это он и есть? – округлив глаза, зашептала Метель. – Да, Коля?

– Да, я ж тебе рассказывал, – скороговоркой ответил Коля, несколько раздосадованный тем, что телефонный звонок прервал их разговор. – Скоро такие купим!

– Купим⁈ – ещё больше удивилась Марина. – И вот так же я смогу разговаривать?