– Вся тусовка на ушах, – продолжил Леннон, понизив голос, хотя на улице его никто не мог подслушать. – Новости. Неприятные. Про Весну.

– И что с ним? – стараясь оставаться спокойным, поторопил его я.

– Да влип, по самое не хочу, – Леннон покачал головой вроде бы с сожалением, но в его голосе слышалось некое злорадство.– Его заведующим сделали, а он проворовался. Не сильно, по мелочи, но у своих же. Подло это. Его еще не посадили, пока что, разбираются. Но с работы, ясное дело, вылетел как пробка. Уволили по статье с позором.

Я вспомнил, как по‑барски, вальяжно, вел себя Весна во время прослушивания. Получив должность, сразу поставил себя выше других. Впрочем, он всегда считал окружающих ниже себя, у него не было друзей, была свита, прихлебатели, сбегающиеся на халявный портвешок.

– И, представляешь, Ленка его бросила! – продолжал фонтанировать новостями Леннон, видно, действительно ему поговорить больше не с кем. – Как только узнала, тут же слиняла, ещё до того, как шухер начался. Как крыса. Первая. Он после этого в запой ушел конкретный. Говорят, пропивает теперь свою гитару, бедолага.

– Жаль парня, – сказал я, чтобы просто как‑то отреагировать, хотя в настоящий момент мне было глубоко напревать и на Весну, и на все его неприятности. – Но тут никто не виноват, он сам к этому шел.

– Ага, – вздохнул Леннон и улыбнулся. – Но что поделаешь. Не потянул. Ну, я побегу, репетиция. Заходи завтра вечером в парк, на наше место, Тучка будет читать новые стихи!

– Вы снова там собираетесь? – удивился я. – Теперь есть же где собираться. Целый дом творчества вам выделили.

– Ага, выделили, – ответил Леннон и вздохнул. – Но там каждое мероприятие надо согласовывать, приносить сценарий на одобрение. Представляешь?

– Понимаю, – кивнул я. – Свободы нет. На тусовке главное импровизация.

– Вот ты понимаешь, – Леннон похлопал меня по плечу. – А они нет.

Как я понял, «они» – это кураторы, наблюдающие за соблюдением установленных ими же правил в доме молодёжи. Надо будет что‑то с этим сделать, а то сам смысл идеи пропадает. Ведь есть же вариант проведения свободных диспутов, где каждый может высказать своё мнение. А не говорить по заранее составленному сценарию выученные слова, одобренные вышестоящими «одобрянтами».

Мы попрощались, и я, уже в несколько ином настроении, побрел в сторону редакции. Теперь у меня две темы для обсуждения с главредом. Первая, конечно же, это реклама будущей продукции и сообщение о техническом прорыве. Да, это важно. Но не менее важно и то, что рассказал мне Леннон.

Получается, что, кажущаяся поначалу перспективной идея создания Дома молодёжи на настоящее время обречена на провал. И одна из причин, проворовавшийся Весна. Странно, что не посадили. Неужели кто‑то «отмазал»? Видимо имеются какие‑то влиятельные связи.

А творческие ребята, едва только смирившиеся с установленными кураторами жесткими рамками, чтобы получить возможность нормально репетировать и выступать, могут лишиться всего из‑за мелкой душонки Весны… Впрочем, этого следовало ожидать.

В кабинет главреда я вошел практически за несколько минут до начала рабочего дня. Уже не было той видимой эйфории на лице, которую, кстати, Николай Семенович не очень одобрял. Он всегда говорил, что журналист должен быть увлеченным, любознательным, но не излишне эмоциональным. «Открытый взгляд и холодный разум».

Николай Семенович был занят – просматривал гранки и слегка нахмурился, показывая, что я не вовремя. В любое другое время я так же молча вышел бы, ожидая вызова, когда он освободится, но сейчас у меня было срочное дело. Возможно мой материал пойдёт в этот номер, значит, гранки придётся переделывать. Так что я решительно вошел и положил перед ним слегка помявшуюся тетрадку.

– Это что? – коротко спросил он.

– Сенсация, – так же коротко ответил я.

Николай Семенович раскрыл тетрадку, пробежал глазами статью и уставился на меня широко раскрытыми глазами.

– Насколько достоверна эта информация? – только и спросил он.

– На сто процентов, – уверенно ответил я. – Лично видел документацию с подписями и печатями.

– Ты понимаешь, что это значит? – прошептал он, отодвигая гранки и хватаясь за телефон. – Срочно в номер!

Я улыбнулся, и почувствовал, как одна гора свалилась с моих плеч.

На утреннем собрании Николай Семенович ни словом не обмолвился о моей статье, предварительно взяв с меня обещание тоже молчать, лишь сообщил, что ранее запланированный репортаж о проведенном субботнике в Доме быта переносится в следующий выпуск, и дал задание срочно переделать гранки, вставив текст другой статьи. Такое бывало и раньше, поэтому особых недовольств не возникло, даже у верстальщиков, потому что объём нового текста полностью соответствовал удаляемому репортажу, а значит не надо менять всю верстку. Просто одно удалить, другое вставить и распечатать гранки на проверку главреду. «Всего то и делов!» – как любил говорить наш вахтёр.

Днём я выбрал время и сделал несколько заготовок для будущей статье о Доме молодёжи. Вышло несколько уныло, бесперспективно и спорно. Я понимал, что в таком виде статью в городской газете никто не напечатает. Значит, надо искать такие слова, чтобы было «в духе времени» и в то же время понятно, что нужны коренные перемены.

Выходя из редакции встретил Людмилу Ивановну, которая очень внимательно посмотрела на меня и сообщила, что статья выйдет в завтрашнем номере. Я почувствовал, что у неё есть ко мне какие‑то вопросы, но не стал уточнять. Мало ли во что выльется простое вежливое высказывание в стиле «Как дела?», когда ожидаешь ответа «Нормально», а вместо этого получаешь получасовой слезливый монолог о неприятностях и личных переживаниях. Не готов я к этому. Поэтому просто кивнул ей, и поспешил на выход.

И всё же радостное сообщение о публикации перевесило чашу весов, на какое‑то время отстранив мысли о неприятностях.

«Как интересно устроен мир, – подумал я, посылая улыбку вслед уходящему солнцу. – Как качели. То взлёт, то падение, и сразу снова взлёт. И не всегда понятно, что более приятно: ощущение невесомости при падении или перегрузки при взлёте?»

Возле подъезда на лавочке меня ждал Коля. Он крепко сжимал в руках какой‑то предмет, завернутый в газету.

– Саша! – выдохнул он с некоторым облегчением, что всё‑таки дождался меня. – Мне нужно тебе кое‑что показать. Срочно.

– Что случилось? Шпион ушел? – насторожился я, но он лишь отрицательно мотнул головой.

– Хуже. Или… не знаю, что хуже. Пойдем, – он кивнул в сторону скамейки в глубине двора. – Подальше от чужих глаз и окон.

Устроившись на холодном металле, я поёжился. Кто это только придумал, металлические лавочки. Зимой на них холодно, летом они нагреваются на солнце так, что присесть невозможно. К тому же немилосердно ржавеют. Да, хулиганы их не поджигают, не вырывают доски, не вырезают сердечки с надписями типа «А+В=Л», как на деревянных лавочках. Зато металлические небезопасны, если кто‑то ударится головой, травмы не избежать, а то и чего похуже. Да и надписей здесь хватает. Вон, свежевыцарапанное «Васька дурак». После пары дождей появится ржавчина и будет пачкать одежду всякого, кто захочет присесть. Тоже тема для статьи. Я вздохнул: похоже в любом предмете я вижу тему для публикации. Издержка профессии.

Коля развернул плотный сверток и показал мне три книги с потрепанными корешками. Я посмотрел названия. «Основы электромагнитной совместимости радиоэлектронных средств», «Сверхширокополосные импульсы: теория и практика» и «Уязвимости полупроводниковых элементов в условиях мощного энергетического воздействия». Они показались мне знакомыми. Точно! Это же книги из списка украденных в библиотеке…

– Вот, нашел, разбирая хлам в своей комнате, – тихо, почти шепотом, начал Коля. – За батареей, в нише. Библиотечные книги. Я начал листать… И у меня волосы зашевелились! Это… это же готовый теоретический фундамент для создания оружия!