– Система‑то система, – отец с раздражением провёл рукой по лицу, смахивая усталость, – но какая, чёрт побери? Морзянка? Не похоже. Слишком монотонно, нет пауз между буквами, ритм механический. И длительности не те.

– Может, это цифровой код? – предположил Коля, глядя на ровные пики. – Короткий – ноль, длинный – единица. Превратим это в двоичную последовательность.

Отец тут же схватил карандаш и начал лихорадочно выписывать на разлинованном листе: 0, 1, 1, 0, 1, 0, 0, 1, 0, 0, 0…

– Получается двоичный ряд… 01101001000… – он попытался перевести его в десятичную систему, затем в шестнадцатеричную. Но на выходе получалась бессмысленная абракадабра. – Нет, не то! – он с силой отшвырнул карандаш. – Слишком примитивно для такого уровня аппаратуры. Это был бы детский сад.

– А если это не двоичный, а некий шифр сдвига? – предположил Коля. – Типа шифра Цезаря, но для сигналов. Предположим, каждая уникальная последовательность импульсов – это буква, сдвинутая на фиксированное число позиций в алфавите. Нам нужно найти это число сдвига.

Они просидели так больше часа, составляя таблицы, сопоставляя возможные комбинации сигналов с кириллическим и латинским алфавитами. Стопка исписанной бумаги росла, но ключ не поддавался. Сигнал, этот настойчивый, безжизненный «ти‑ти‑та‑та», оставался немой, зловещей загадкой, насмехаясь над нашими попытками.

– Может, это вообще не буквы, а числа? – я попытался встряхнуть их. – Координаты? Номера телефонов? Коды доступа?

– Возможно, – Коля оживился. – Давайте разобьём всю запись на сегменты по семь импульсов, как для номеров… Или по десять…

Они снова погрузились в расчёты. Я смотрел на них и понимал, что мы барахтаемся в трясине, не зная даже направления. Отчаяние начинало подкрадываться – мы были так близки к разгадке, физически находились в логове зверя, но стена между нами и его тайной казалась непреодолимой.

– А что если… – Коля вдруг поднял голову, и в его глазах загорелся новый огонёк. – Что если это не самостоятельный код, а… ключ? Не сообщение, а метка? Сигнал‑маяк? Он просто говорит «я здесь», а само сообщение передаётся в другом месте или другим способом? По тому же принципу, что и наш ТКСС, но на другой частоте!

– Тогда мы ищем не там! – отец хлопнул ладонью по столу. – Нам нужно искать не расшифровку, а модуляцию! Может, этот сигнал модулирует несущую, на которой и идёт основная информация!

Они снова заговорили на своём языке, сыпля терминами «фазовая манипуляция», «декодирование огибающей», «полоса пропускания». Я уже почти потерял нить, чувствуя себя посторонним на этом пиру разума, когда в квартире оглушительно зазвонил городской телефон.

Резкий, пронзительный звонок врезался в гул наших голосов и шипение магнитофона. Все вздрогнули, будто от выстрела. В таких обстоятельствах любой неожиданный звук воспринимался как угроза. Я встретился взглядом с отцом. Он кивнул. Медленно, словно подходя к снаряду, я подошёл к аппарату, висевшему в коридоре.

– Алло? – сказал я, и мой голос прозвучал хрипло от напряжения.

– Саш… – в трубке прозвучал неуверенный, извиняющийся, почти робкий голос. Метель. – Это я… Послушай… Можно мы встретимся? Я… – она сбивчиво вздохнула. – Мне надо извиниться за вчерашнее. И… поговорить.

Мы встретились в парке, у большого ржавого фонтана, который ещё не проснулся после зимы. Она сидела на скамейке, кутаясь в лёгкое, но модное весеннее пальто, и выглядела совсем не так, как вчера. Ни намёка на буйство или пьяную истерику. Передо мной была просто уставшая, немного растерянная девушка.

Увидев меня, она робко улыбнулась и сразу же опустила глаза.

– Привет, Саня… Спасибо, что пришёл.

– Привет, – сел рядом. – Как самочувствие?

– Голова, конечно, будто паровозом переехали, – она поморщилась. – Но это ерунда… Саня, я… я вообще не помню, как домой попала. Отдельные обрывки. Дежурного помню, он такой круглый, усатый… И тебя помню. Спасибо, что не бросил. И прости меня, пожалуйста, за этот… цирк. Мне правда стыдно.

Я отмахнулся, стараясь сделать вид, что всё это сущие пустяки.

– Да брось, Марин. Бывает со всяким. Главное, что всё обошлось. Отдохни, выпей боржоми, и всё как рукой снимет.

Она покачала головой, её взгляд был отрешенным и блуждал где‑то в голых ветвях деревьев.

– Не в этом дело… Я просто устала, Саня. От всего. От этой беготни по клубам, тусовок, от этих рож… от этих «друзей», которые рядом, только пока у отца есть власть и деньги. От скуки, в конце концов. Хочется чем‑то заниматься… Чем‑то настоящим. А чем, понятия не имею. Никогда нигде не работала, не училась по‑настоящему. Куда я такая подамся?

Она говорила это без привычного ей высокомерия, с искренней, щемящей тоской, что повергло меня в шок. Метель оказывается не такая заноза! Под этой маской скрывается вполне себе милая ранимая девушка. Я глянул на Метель. В её глазах читалось неподдельное отчаяние человека, который вдруг осознал полную бессмысленность своей жизни.

Господи, как же мне это знакомо! В прошлой жизни, проработав множество лет, я ощущал себя так же, пока не плюнул на все и не начал заниматься тем, чем хочу.

Я посмотрел на её сложную, слегка экстравагантную, но безупречно стильную причёску и с языка само‑собой слетело:

– Может тебе парикмахерскую открыть? – предложил я, кивая на её творение. – У тебя, я смотрю, талант.

Я ожидал, что она фыркнет или обидится, но произошло обратное. Марина замерла, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, в которых вспыхнула настоящая искра. Она даже выпрямилась на скамейке.

– Парикмахерскую… – прошептала она. – А ведь это… Это же гениальная идея!

– Погоди, Марин, я же пошутил…

– Нет, нет, нет! – она перебила меня, хватая за рукав с неожиданной силой. – Это не шутка! Это… это выход! Ты прав! Мне это всегда нравилось! Все подружки ещё в школе ко мне с журналами бегали, чтобы я им так же сделала. А сейчас я все эти модные журналы выписываю, из‑за границы… Знаешь, сколько у меня их дома? Целая коллекция!

Она говорила всё азартнее, её глаза блестели, а на щеках выступил румянец. Вчерашняя пьяная мажорка куда‑то испарилась, её место занял одержимый энтузиазмом человек.

– Я смогу! – воскликнула она, бросая вызов не только себе, но и всему миру. – У меня же есть стартовый капитал… ну, кое‑какие сбережения. И имя… не моё, папино, но его все знают. Это поможет с арендой, с разрешениями… Саня, это же прекрасно! «Салон красоты Марины Метелкиной»! Или просто «У Метели»! Как думаешь?

– «Подстригу и отметелю!» – улыбнулся я. – Насчёт названия, конечно, надо подумать. Но идея… да, идея звучит… жизнеспособно.

– Конечно, жизнеспособно! – Она вдруг вскочила со скамейки и сделала маленький пируэт, полы её пальто взлетели крыльями. – Я всё продумаю! План составлю! Саня, ты просто спас меня! Я не знаю, что бы я делала…

Она села на самый краешек скамейки, готовая тут же вспорхнуть в новую жизнь.

– Только чур, – вдруг строго сказала она, глядя на меня, – ты мне поможешь. Советами. Ты же журналист, ты людей знаешь, тенденции эти все… Не бросай меня, а?

– Ладно, – вздохнул я. – Помогу, чем смогу.

– Ура! – она хлопнула в ладоши, снова став похожей на ребёнка. – Тогда пошли сейчас же! Покажешь мне, где в городе эти… кооперативы открываются? Где народные артели? Хочу посмотреть, как у них всё устроено!

И, не дожидаясь моего согласия, подхватила меня под руку и потащила прочь от фонтана.

– Марин, да ты и сама справишься, – попытался я мягко высвободить свою руку, но она вцепилась так крепко, как милиционер, задержавший преступника. – Там всё просто: приходишь в исполком, берешь бланк, пишешь заявление…

– Нет! – уперлась она, уверенно двигаясь по промозглой парковой аллее. – Ты мне всё покажешь и всё объяснишь. А то я в этих бумажках ничего не понимаю! Ты же обещал!