– Ладно, – сказал он себе и открыл дверь подсобки в коридор. Вышел, осторожно огляделся и направился на шум. И остановился как вкопанный, когда увидел краем глаза себя в отражении в зеркале. В той же рубашке и тех же джинсах, что были на нем и год назад, а по здешнему – вчера. Но это был уже не он – окрепшее не по годам тело, глаза искушенного во всем мудреца. Потому что он и вернулся только наполовину человеком, а наполовину ангелом. Но не лучезарным созданием с белыми перышками – с темными ершистыми крыльями за спиной. Вернулся таким, что не узнал себя, когда взглянул в зеркало супермаркета. Взгляд падшего ангела сверлил его из отражения!

Кристофер смотрел на себя так, как будто видел впервые. У него из груди вырвался буквально стон – изумления, восхищения, страха. Восторга!

– С вами все хорошо, молодой человек? – осторожно спросила его проходившая мимо женщина.

И он в первый момент не понял, на каком языке должен ответить ей – на древнегреческом, на латыни, на персидском, на египетском, староитальянском или старофранцузском. Или на языке бриттов. Или на китайском. Он побывал всюду. Прочел тысячи книг, большинство из которых так и не добрались до двадцатого века, были сожжены или просто канули в Лету. Но там, где он был, они поднимались стопками со столов или стояли, заложенные закладками, на полках.

– Со мной все отлично, пани, – ответил он. – Благодарю вас.

И голос, его голос! Как же он огрубел, стал ниже, словно внутри его, Кристофера Варшавски, отныне звучал дивный потаенный орган.

Но ему еще нужно было попасть домой. Удивить близких. Сразить, и, может быть, наповал.

Бабушка так и не приняла его вот таким. Новым. Она так до конца и не поверила, что через сутки после своего отсутствия к ней вернулся ее внук. И дело было даже не в том, что ее дорогой мальчик изменился внешне. Он иначе думал, говорил, по-другому смотрел на окружающий его мир. Он буквально пронзал этот мир взглядом, сканировал, видел его до молекул и атомов.

В том числе иначе он смотрел и на женщин. Его первыми учительницами в любви были царица Савская и Клеопатра, но за этот год он перепробовал великое множество других женщин – цариц, рабынь, актрис, моделей, певиц. Тем более что ими руководил ненасытный, развращенный Аваладор Эсмаэль, настоящий языческий бог любви. Аполлон, Приап и Вакх в одном лице. Гремучая смесь!

С тех самых пор, вернувшись из мира магии в мир живых людей, Кристофер Варшавски уже мало уделял внимания учебе. Он экстерном окончил университет, он просто знал все науки и мог бы стать первым профессором любого университета мира, а еще в цирковой академии он получил диплом иллюзиониста, прекрасно понимая, в чем будет заключено его будущее. С первым аттракционом он вышел на большую аудиторию в двадцать один год. Тогда на арене цирка резвились золотогривые львы, трубили слоны, тигры рвали свою добычу, под куполом цирка летали на лианах обезьяны, и так низко, что зрители едва уворачивались от их загребущих рук. Впереди, по плану, были Кинг-Конг, Годзилла, доисторические звери парка юрского периода и прочие киношные твари, столь знакомые публике и любимые ею. Оглушительная слава пришла к нему сразу, с первым же выступлением, потом он только наполнял свой мир новыми персонажами. Но в ту же ночь после первого триумфа, когда на него вешались десятки экзальтированных женщин, заочно влюбленных во всех магов мира, он услышал отдаленный зов. Его звали по имени! И он почти тотчас догадался, кто это был. Он не видел ее шесть лет и целую вечность. Зеркало вдруг подернулось серебристой рябью. Она вышла к нему из рамы в свободной золотистой накидке с капюшоном.

– Я пришла провести с тобой ночь, – сказала она.

И сбросила с плеч золотые одежды.

– Как же ты прекрасна, – сказал он. – Еще прекраснее, чем я тебя представлял. А представлял я тебя много раз…

– Знаю, – кивнула она. – Но все лучшее у нас впереди.

Впрочем, ему было не привыкать любить богинь. Незадолго до зари она собралась уходить.

– Да, теперь ты умеешь все, – сказала ему Лилит. – Еще увидимся, милый Кристофер.

– Я буду ждать тебя, буду ждать всегда, – ответил он.

Лилит ушла так же волшебно, как и явилась. Через разделяющее два мира пространство. Но никакое волшебство более не могло удивить его, потому что отныне он сам был чародеем и изменял этот мир так, как хотел. Лилит приходила к нему редко и внезапно, заранее напоминая о себе шепотом, и он готов был к встрече со своей благодетельницей. Своей богиней. Своей неистовой страстью, потому что именно это качество и было второй натурой богини.

Так было все минувшие годы, до этих последних дней. До последней ночи. Все изменилось в одночасье. Хотел ли он теперь, чтобы она вновь внезапно появилась в его жизни? Нет, после этой ночи – нет! Теперь он боялся ее прихода, страшился, что услышит ее зов, ее шепот издалека. И ума не мог приложить, что ей ответит. Более того, предчувствие говорило ему, что, очень может быть, он станет опасным спутником для такого юного невинного создания, как Анастасия.

Кристофер услышал, как открылась балконная дверь. Анастасия подошла сзади и обняла его.

– Ты почему бросил меня? – спросила она. – Почему сбежал?

– Не бросил и не сбежал. Просто любуюсь ночью, как до этого любовался тобой, твоей наготой и твоим лицом, твоим волшебством.

Он повернулся к ней; она стояла перед ним нагишом. Девушка развела его халат и прижалась к нему, и он укрыл ее полами, как двумя темными крылами. Анастасия буквально влилась в него, вросла, у нее голова кружилась от его близости; запертая в кольце его рук, она долго целовала его грудь, сильные плечи, а потом встала на цыпочки и уложила подбородок на плечо Кристофера. Какая волнующая бездна простиралась над ними! Там открывалась ночь с золотистым рисунком Млечного Пути, и одна падающая звезда, о чудо, сейчас торопливо пересекала ночной небосвод. Она словно говорила: загадывайте, загадывайте желание, пока я здесь, над вашими головами! Пока горю, пылаю, живу! Загадывайте, пока не поздно! Ведь я знаю, у каждого из вас есть это сокровенное желание, способное перевернуть всю вашу жизнь, так воспользуйтесь моментом! Анастасия думала недолго: глядя на комету, она быстро загадала желание, но ничего не сказала об этом своему мужчине.

Рыжеволосая Манон с короткой стрижкой под мальчика, в джинсовом облегающем костюмчике, встала у нее на пути:

– Стоп! – даже руку вперед вытянула. – Суржанская, стоять!

Анастасия как раз шагала по второму этажу консерватории и проходила балкон. Услышав это и увидев разгневанную подругу, остановилась как вкопанная.

– Что?

– Что?! – воскликнула та. – Если ты, подруженька, не расскажешь мне, где пропадаешь уже неделю и что с тобой творится, я на тебя обижусь на всю оставшуюся жизнь. Ясно? Ты две репетиции пропустила и трубку не берешь. Только от родителей и узнала, что ты еще жива.

Манон играла на гитаре, мандолине и тоже пела. И была секси. От ее бархатного низкого, чуть с хрипотцой голоса мужчины сходили с ума. Как-то, видимо, ее тембр воздействовал на чакру Свадхистана. Пробуждал половое влечение. Взывал к размножению. Хорошая фигурка, симпатичное личико со вздернутым носом и легкий характер только поддерживали пламя в этой самой распутной и жизнеутверждающей чакре у представителей сильного пола.

– Говори, говори, и, может быть, я прощу тебя.

– Что я должна говорить?

– Ты же мужика встретила, вот и говори.

– Почему мужика?

– А что, женщину? – сделала большие глаза Манон.

– Нет, мужчину, конечно, – опустила глаза Анастасия Суржанская.

– Ну вот, есть повод потолковать.

Они отошли к балкону, к широкому мраморному бордюру.

– Тебя пытать надо? – кивнула Манон.

Анастасия едва скрывала улыбку. Лицо залил румянец. Она просто не знала, с чего начать.

– О-о, как все далеко зашло, – покачала головой Манон. – Это уже не первый этап, не захватывающая увертюра – это уже симфония пошла. Первые громовые аккорды.