– Я готов. Давно не палил в нечисть.

– Серьезно прозвучало, – заметил Разумовский.

– Суккуб разбил ему сердце, – объяснил Долгополов.

– Ого!

– Красива была чертовка, это правда. Помогли серебряные пули. Но либо он, либо она.

– Хватит меня обсуждать, – разозлился Крымов. – Какая дверь, Кирилл Кириллович?

– Скорее всего, та, – кивнул Разумовский на большие двухстворчатые двери в конце небольшой залы. – Пошли. Стреляете хорошо, Андрей Петрович?

– Неплохо.

Они подошли к дверям с облупившейся местами краской.

– А ключ-то подойдет? – спросил Долгополов.

– У меня интуиция, что это он, – твердо ответил Разумовский.

И пока он навел новый ключ на замочную скважину, поднося его все ближе к замку, Крымов и Долгополов нацелились револьверами на саму дверь.

– Тсс! – Антон Антонович приложил палец к губам. – Что это?

– Что? – шепотом спросил Крымов.

– Я слышу шаги! – прошипел Долгополов. – Да! Они замерли у самого порога! Нас тоже слушают! Если не будет сдаваться, Крымов, кладите его на месте. Если там окажется демонесса, я остановлю ее сам! Давай, Кирюша! Только быстро – одним махом!

Разумовский и впрямь оказался чрезвычайно шустрым для старика. С точностью снайпера он вонзил ключ в замочную скважину.

И тут полы под ними дрогнули. Все трое едва устояли на ногах. А потом что-то зашумело и загудело так, будто где-то под ними включился огромный механизм. Так со скрипом начинает движение чертово колесо. А потом все заскрежетало и там, за дверью.

– Ключ! – заорал что есть мочи Долгополов. – Проворачивай чертов ключ!

Разумовский провернул ключ, но что-то с хрустом срезало его пополам. Только обрубок остался в пальцах у изумленного старика.

– Как ножом, – пролепетал он, – ножом гильотины…

И тогда Крымов сунул в руки Разумовского револьвер, схватил ручки дверей и что есть силы рванул их на себя. Старики едва успели отступить назад. Створки с сухим треском разошлись – и открыли им темноту и пустоту. Три нервных луча обожгли тьму. Зайчики бегали и прыгали по книжным стеллажам, на которых плотно стояли книги. Пахло старой бумагой, сыростью, типографской краской, но больше всего – пылью.

– Мы опоздали на пару минут, – отступая, тихо проговорил Долгополов. – Библиотека упорхнула, и наш профессор Горецкий вместе с ней. Но могу поклясться, что это он стоял под дверью и слушал наши голоса…

Они въехали во Флоренцию ранним апрельским утром 1525 года. Теплая итальянская весна уже сулила щедрые урожаи фруктов и злаков. Всюду набухали почки, а кое-где прорывалась юная зелень. И более всех торопились плодоносить оливковые рощи и виноградники, без которых Италия не была бы самой собой. Укрепившаяся во времена правления Медичи, которое с перерывами длилось уже около века, Флоренция расцветала и строилась. Тут еще недавно работали великие художники своего времени – Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти, Микеланджело, а также знаменитые архитекторы, математики, писатели, и не было на тот момент второго такого города в Европе, который бы так прославил гуманистическую культуру эпохи Возрождения. Одним словом, Флоренция являлась тем восхитительным европейским бриллиантом, блеск которого видел весь христианский мир.

– Прежний капитан-генерал Флорентийской республики, Лоренцо Второй Медичи, был несчастливым правителем, – поколачивая пятками осла, рассуждал на въезде в город бодрый старик в походном камзоле, берете и теплом плаще, который укрывал не только его, но и тяжелый круп ушастого осла Апулея. – Все-то у него складывалось хорошо, за ним стоял могущественный дядя понтифик Лев Десятый, женился он на знатной француженке Мадлен де ла Тур, заключив союз с Францией, вернул герцогство Урбино во владения Медичи, хоть и получил аркебузную пулю во время атаки, но умер молодым, в двадцать семь лет, и совсем не по геройски – его сразила тяжелая болезнь.

– И чем он был болен? – спросил Герберт, ученик мастера Неттесгейма. – Простуда?

– Если бы! – мрачно заметил Агриппа Неттесгейм.

Он взглянул на ученика, затем сверху вниз – из седла-то коня на погоняющего осла пожилого сеньора – Антония Августина, предоставив старейшему в их компании объясняться с неопытным молодым человеком.

– А ты не знаешь, юноша? – спросил хозяин Апулея. – Это болезнь Венеры – самая страшная изо всех ее болезней. И что самое худшее, как говорят, этой болезнью он заразил и свою бедняжку жену, которая скончалась от того же недуга в девятнадцать лет, на неделю раньше супруга. Можно сказать, да простит меня Господь, любили друг друга и умерли почти в один день. А о чем это говорит, юноша?

– О чем, мэтр?

– Береги честь смолоду, вот о чем, – строго сказал как отрезал коротышка-старик. – Не лазай по всем альковам и постелям подряд, вот о чем это говорит, не ходи к потаскухам в бордели, где плодится всякая зараза – и для духа, и для тела. Выбери добрую девушку, желательно из альпийской деревни, куда не доберется никакая мерзость, женись на ней и будь счастлив до конца дней в окружении любящих детей и внуков. Понял?

Неттесгейм уже посмеивался поучениям старого мудреца.

– Да, мэтр, – удрученно вздохнул Герберт.

– В какой гостинице мы остановимся, кстати? – спросил Агриппа.

– Думаю, в «Золотом венце». Я хоть и давно там был, но воспоминания остались добрые. Там мягко стелют и спать не жестко, отличная кухня и до дворца Медичи рукой подать.

– Значит, едем в «Золотой венец».

Гостиница приняла их дружелюбно, а старый хозяин даже вспомнил Антония Августина, с которым загадочно пооткровенничал: «Ваша мазь, мэтр, спасла мое колено, частенько я вспоминаю вас добрым словом». – «Вот и будьте здоровы, сеньор Патрикелло, и мой поклон вашей супруге».

Они получили и хорошие номера, и отличный ужин с жирным каплуном на большом блюде, и три сорта итальянских вин. Обедали в комнате Аврелия Августина.

За столом, отхлебывая из кубка, ломая хлеб и потроша жирную петушиную ногу, Антоний Августин продолжал:

– И теперь хозяин Флоренции – бывший капитан-генерал, а ныне папа римский Климент Седьмой, в миру Джулио Медичи. Он энергично руководит людьми и процессами, но, как говорят злые языки, все у него сыплется из рук. Хотя это недалеко от истины. Он бросается то в один политической союз, то в другой, ищет друзей и союзников во всех сторонах света. Сейчас, например, он встал на сторону Франции и Венеции. Но опять же, как твердят злые языки, трон его зыбок, и ему нужна не только военная поддержка, но и доказательство крепости его власти. Сегодня папа принимает во дворце Медичи послов от иностранных государств, и птичка мне напела, мастер Неттесгейм, что там будет и наш друг.

– Доктор Фауст?

– Да. Именно он должен дать подтверждение того, что власть Климента Седьмого – священна и что сам Бог на его стороне.

– Будет явлено чудо?

Антоний Августин допил кубок одним махом:

– Несомненно!

И громко поставил его на стол.

– Но что же там будет? – вопросил Герберт, с измазанным жиром ртом и хлопающими глазами. – Мэтр?

– Понятия не имею, но мы станем свидетелями действия необычайного!

– А мы станем свидетелями? – спросил ученик Неттесгейма.

– А зачем, по-твоему, мы здесь, юноша? – спросил бодрый старик.

– Кстати, – кивнул ему же и рыцарственный хозяин. – Чего нам просто так колесить по Европе?

– А нас пропустят? – спросил Герберт.

– Нас пропустят, – кивнул старый мудрец и алхимик с пушистыми седыми волосами.

– Не сомневаюсь в этом, – тоже кивнул и Агриппа Неттесгейм. – Наполни-ка нам кубки, Герберт.

Тот немедленно выполнил указание господина.

– А когда все это случится?

– Думаю, завтра, – ответил тот. – Или послезавтра. Мне донесут из дворца. Уж поверьте на слово старику Антонию Августину, у меня много во Флоренции и учеников, и должников, и ушей! – сказал он и засмеялся, да так заливисто, что заботливому Неттесгейму пришлось еще долго отхлопывать его по спине, приговаривая: «Не стоит смеяться с набитым ртом, мэтр Августин! Иным Господь не прощает таких шалостей!» – «Только не мне, только не мне! – откашлявшись, ответил самонадеянный бодрый старичок. – У меня с Ним особый договор!»