Он поставил машину на том берегу, где старался останавливаться всегда. Летом тут был кемпинг, зимой – снежная гора и веселые компании с крепкими напитками. А внизу – расчищенный доброхотами каток. А сейчас, по ранней весне, озеро обезлюдело, его обходили стороной даже рыбаки.

– Мне показалось, что за нами едут, – сказал он. – Ты не заметила?

– Нет. – Она отрицательно покачала головой.

Что за вопросы? Ей точно было не до того. Но он почти наверняка заметил хвост. Но кто мог их преследовать? Кому они нужны?

– Коньяка хочешь? – спросил он.

– Конечно, – ответила она.

Он достал из сумки бутылку, свинтил крышку, сказал:

– Сейчас достану стаканчики.

– Не надо, – ответила она.

Взяла у него бутылку, приложилась к горлышку и стала пить коньяк большими глотками.

– Эй, эй! – окликнул он ее.

– Что, жалко?

– Тебя жалко, дурочка. Окосеешь.

– Меня тебе жалко? Дурочку жалко?

– Да, а что?

Она приложилась и вновь стала жадно пить.

– Да хватит уже! – рявкнул он, шагнул к ней и вырвал бутылку у нее из рук. – Что за комедию ты играешь?

– Я играю? Так я у нас комедиантка?

– Ну не я же? – Он поставил бутылку на капот машины.

Холодный весенний ветер сильно задувал с озера.

– Скажи мне честно, Родион, я написала этот портрет в те часы, которые якобы спала?

– Что? – не понял он.

Вернее, он понял все, но сделал вид, что она просто поразила его этим предположением.

– Ты слышал меня. Я увидела то, что не должна была увидеть, да? Стоя за мольбертом, когда рисовала тебя?

– О чем ты, милая?

– Милая? Я – милая? Кого я увидела в тебе? Что это была за догадка, что ты лишил меня памяти?

– Я лишил тебя памяти?

– Не повторяй за мной слова – так делают бестолковые нашкодившие школьники! А не взрослые мужчины! Твои руки – это же как две молнии. Ты же сварил мне мозги.

Ярость охватила его:

– Хватит, хватит, хватит!

– Эту фразу ты повторял, когда лишал меня памяти? Да кто так вообще поступает? Кто ты такой?

– Ты знаешь кто.

– Понятия не имею.

Он шагнул к ней, но она шарахнулась от него назад, наступая в глубокий снег.

– Ты сейчас сковырнешься.

– И ладно. Твои руки, – повторяла она, – я уже поняла, что ты можешь ими творить чудеса. Страшные чудеса! – Она отступала назад, а он шел за ней. – Ты же колдун, да? Современный колдун? Экстрасенс? Только дотронешься до человека, и он с копыт? Или просто теряет память?

– Ну хватит уже, Маша, ты пьяна.

– Конечно, пьяна, и слава богу. Со мной такой тебе будет справиться куда сложнее!

– Остановись!

– Не приближайся ко мне! – что есть силы завопила она и, то и дело проваливаясь в снег, бросилась бежать в сторону озера.

Вернее, она уже была на его краю и теперь только продвигалась к середине.

– Там опасно! – крикнул он ей вслед. – Слышишь, Маша?! Опасно!

Он побежал за ней, она как раз обернулась.

– Знаю! Вспомнила! Все знаю! – крикнула она сильно и так яростно, что он остановился. – Знаю, кого увидела, когда рисовала тебя! Ты – не ты! Это – маска! Ты – тот злобный старик, проклятый вампир, готовый уничтожить весь мир потехи ради! Вот кого я увидела! Вот почему ты лишил меня памяти.

– Как видно, не до конца, – громко бросил он.

– Как видно, – кивнула она.

– Пожалел, наверное.

– Наверное.

Он вновь кинулся за ней. И она повернулась и побежала прочь – только бы от него – и опять к середине озера, где наметилось огромное темное пятно – будущая полынья.

Мария выскочила на нее – на самую середину. И тогда же взглянула на другой берег. Там стояла женщина в белой шубке и шапке, рукой в перчатке сцепив воротник на груди. Стояла и смотрела на нее – глаза в глаза. Смотрела с улыбкой и как будто прощалась. И тут под ногами Марии раздался сухой треск – и она, только тихо ойкнув, провалилась вниз с такой скоростью, с какой камень падает с крыши. Вот она была – и вот ее уже нет. Никакой ледяной крошки, всплесков рук и криков.

Он подбежал к началу темного пятна, это был таявший лед, и замер. Он не понимал, что делать. Да и кто бы понял? А потом увидел, как под ним медленно проплывает хватающая ртом ледяную воду, с глазами, полными ужаса и близкой смерти, женщина.

– Маша! – рухнув на колени, закричал он. – Маша!

Но так продолжалось недолго – потом лицо ее стало уходить во тьму ледяной воды. И только ее глаза, сейчас угасающие, все еще были широко открыты. Он многое повидал на белом свете, но ему не верилось, что это происходит с ним. И с ней. С рыжеволосой счастливой девушкой, которая оказалась его соседкой по купе.

– Ты сейчас и сам провалишься, дядя, – услышал он за спиной голос и обернулся назад. Метрах в десяти от него стоял Тифон в полушубке и улыбался в бороду. – С ней все кончено. Погибла красотка. Увы. Ползи ко мне, дядя. Только не вставай раньше времени.

Но ему не хотелось никуда ползти. Он поднял голову и увидел на том берегу ее – в белой шубке, в какой увидел ее однажды в пригородной электричке под Москвой.

– Как вы меня нашли, Тифон? – вполоборота спросил он.

– А ты догадайся, дядя. Вроде как не дурак.

– Видимо, дурак, – прошептал он и уставился в сизый лед под собой, под которым чернела ледяная озерная пропасть.

Долгополов и Крымов лежали в снегу и смотрели каждый в свой бинокль в сторону Забытого озера.

– И мы не могли ее спасти? – спросил детектив.

– Увы, Андрей Петрович, увы.

– Но почему?

– Вы знали, что у них будет ссора на озере? А у них была ссора.

– Не знал.

– Вот и я о том же. Мы в полукилометре от них. Мы бы успели сразиться с Лилит и ее зверюгой, а потом спасти девушку из-подо льда?

Крымов покачал головой:

– Нет. Но это ужасно, что она погибла у нас на глазах.

– Как ужасна сама жизнь. Едем назад. Не хочу обморозиться и не желаю пересекаться с этими монстрами на дороге. Итог может быть непредсказуем.

…Крымов был за рулем. Джип быстро приближался к городу.

– Они нашли Горецкого так же, как и мы?

– Даже не сомневаюсь в этом. По его портрету. Кирилл Кириллович недаром обладает сверхъестественным чутьем. Увидел в интернете портрет неизвестного, раскрутил клубок, вычислил город, нашел владельца картины, заплатил за информацию, чье полотно, и все стало ясно. Уверен, Лилит прошла тем же путем.

– И все-таки, все-таки, – замотал головой Крымов, – как мне жалко эту художницу. За что ей такое?

– Андрей Петрович…

– Да?

– Ни один злодей не может убить человека по своей воле. Только в том случае, если нить жизни этого человека уже подрезана на самом верху, если его часы истекли. Злодей лишь исполнитель, залетный палач по найму. Этой ночью, в этот час и в эту минуту срок жизни Марии Велесовой подошел к концу. Уверен, никто не хотел ее смерти – ни Горецкий, ни Лилит, ни ее верный пес Тифон. Просто так вышло – в этом и есть печаль нашей жизни на земле. Смиритесь, друг мой. Подумайте лучше о том, что они нашли его и вновь заставят делать свои темные дела. А он, как мне кажется, уже сыт ими по горло…

Он услышал посвист. Почти соловьиный. Очень знакомый. Кто-то ловко выводил «Сердце красавицы». Открыл глаза – над ним был низкий потолок с тонкой трещиной и плашкой отпавшей известки.

– Ну что, оклемался?

Это был знакомый женский голос – мелодичный и красивый, немного надменный, который сейчас он меньше всего хотел услышать в своей жизни. Любой, хоть рычание льва, только не этот голос.

– Где мы?

– В гостинице, господин беглец. Я уж хотела тебе капельницу поставить. Чтобы наверняка. Пока ты только человек и можешь двинуть кони. Так, кажется, сейчас говорят?

Он оглянулся на голос – она сидела слева на диване, поджав под себя ноги.