«Что с тобой?» – спросила женщина.

«Голова, – пробормотал тот, – голова раскалывается…»

«Ну так выпей свой порошок. Не мучиться же?»

«Мне страшно».

«Отчего тебе страшно?»

«Я слышу голос…»

«Что ты слышишь?» – не поняла она.

«Голос».

«Чей голос?»

«Не знаю».

«Этого еще не хватало».

Мужчина в пижаме повернулся к ней спиной, спустил ноги и тяжело встал с постели; он стал медленно раскачиваться в стороны, как маятник. Женщина уставилась на него.

«Я сама принесу тебе порошок».

«Он говорит со мной».

«Кто говорит с тобой? Голос?»

«Да».

«И что он говорит?»

«Тебе лучше не знать».

«Только бы ты не спятил с этой историей в университете. Плюнь ты на эту сволочь».

«Плевал уже… Голос, он бубнит и бубнит».

«Договоришься – скорую вызову».

«Вызови», – неожиданно согласился мужчина.

Женщина взяла будильник с ночной тумбы.

«Господи, два часа ночи! – сказала она. – Голос у него. Подумать только. Капризный ты стал на старости лет…»

Она сползла с постели, нащупала ногами тапки и встала, крепко зевнула и, громко шлепая, подошла к серебристому прямоугольнику, но с той его стороны. Горецкий зачарованно смотрел на ее обрюзгшее лицо, и оно казалось ему знакомым. А еще ему казалось, протяни он руку, и она пройдет через эту преграду и коснется носа старой женщины. Он даже поежился от одной этой мысли.

«На эту сволоту с твоей кафедры надо бумагу написать, чтобы его самого отчислили, – скорбно и зло разглядывая морщины, заметила она. – Убивать таких надо».

«Он требует этого от меня», – прекратив раскачиваться, сказал пожилой мужчина.

«Ты пугаешь меня, – не оборачиваясь и не сводя со своего отражения глаз, сказала женщина. – Чего он от тебя требует?»

«Этого».

«Чего – этого? – Она вдруг сморщилась и потянулась лицом к серебристому окну. – Подожди-ка, там не только я…»

«Где?»

«В зеркале… Там что-то есть…»

«Я пойду», – сказал мужчина.

«Правильно, сходи на кухню, выпей свой порошок… Нет, там что-то есть… Там кто-то стоит…»

Она почти вплотную приблизила лицо к зеркалу в спальне, едва не касаясь носом стекла. И тут их глаза встретились – отыскали друг друга! – Горецкого и пожилой женщины за серебристой преградой. Да, это было так! Потому что лицо ее исказилось таким страхом, что даже Горецкий отступил назад. А пожилая женщина дико закричала, как смертельно раненное животное, и всей тушей шарахнулась назад, сбивая стул и падая головой о край стола. Она ухнула на пол и тотчас забилась там, пытаясь встать. Но Горецкий смотрел уже не на нее – на ее мужа. Тот в этот момент, не слыша воплей жены, открывал дверь на балкон. Зимний ветер прихватил тюль, но мужчина отвел его рукой и перешагнул порог. Как и был, босиком, он вышел на заснеженный балкон, подошел к парапету, обхватил его широко руками, вдохнул поглубже ночной зимний воздух. А потом, грузный и неповоротливый, в своей ночной полосатой пижаме, лег животом на парапет балкона и стал переваливаться через него. Момент был такой пронзительный, что Горецкий даже не мог перевести дух. Только смотрел, смотрел! И в какой-то момент верхняя часть туловища перевесила, и мужчина просто исчез – ушел вниз. И скоро Горецкий услышал этот отдаленный мокрый хлопок. Ветер цеплял тюль, хозяйничая в спальне. И только на полу корчилась и стонала раненая старая женщина.

Он стал медленно отходить назад. Пятиться. Серебристый прямоугольник с каждым шагом все более походил на перевернутую вертикально панель телевизора, которая потеряла все программы, но все еще работала.

Но долго в кромешной тьме он так пятиться не смог – оступился и, чувствуя, как перехватило сердце, закричав, полетел в пропасть.

И почти тотчас проснулся.

Он сидел на своей постели и озирался по сторонам. Была ночь. Он взглянул на часы – самое начало третьего. Тягостная зимняя ночь. Ход часов – одних, других. Музыка утекающего навсегда времени. Но навсегда ли для него? Он же с автопилота перешел на ручное управление и теперь сам руководил своей личной вселенной, не так ли?

Он приехал в университет к обеду. Зашел в учительскую. Симпатичная моложавая докторантка Любовь Соловьева, на которую он прежде засматривался, неожиданно сделала ему комплимент:

– Хорошо выглядите, Горислав Игоревич.

– Правда? Спасибо.

– Я честно говорю. Вы просто помолодели. Что с вами?

– Да ничего, собственно. Просто настроение бодрое.

– Всем бы такое настроение, – скептически и с улыбкой заметила та. – В мире гуляла бы вечная весна.

Он лгал – эту новую перемену он заметил еще сегодня утром, когда подошел к зеркалу. Еще одна партия морщин ушла в никуда, растворилась, а седину в нескольких местах прядками неожиданно пробили темные волосы. И кожа – она тоже соблазнительно помолодела.

– На лекцию собираетесь, Любочка?

– Да.

– Что читаете сегодня?

– Блаженного Августина.

– Ясно. Один из моих любимых авторов.

– Я знаю, – кивнула милая докторантка.

Она видела, что старший коллега смутился от ее внимания к своей персоне, но удержаться никак не могла. И все поглядывала на него украдкой.

– Ну, что еще, Любочка? Говорите все сразу. Не режьте хвост по частям.

– Скажите честно, ходили к косметологу? – Как женщина привлекательная и думающая о своем будущем, она была искренне заинтригована. – В этом нет ничего зазорного. Сейчас многие мужчины позволяют себе омолодиться.

– Вы меня поймали.

– Правда? Ну и здорово. – Тема не отпускала ее. – Если наука косметология предлагает сбросить годков десять, почему бы и нет? Спрос рождает предложение. И куда обращались, если не секрет? У меня дядя редактор медицинского журнала «Эскулап». Вас можно на обложку поставить. Честно. Хотите? И написать: «Возраст внешности не помеха». Только если вы секрет откроете. Я бы отцу посоветовала…

Он усмехнулся:

– Спасибо еще раз. Нет, Любочка, со мной все иначе. Никакой косметологии.

– А что тогда? – не поняла она.

– Я просто купаюсь в крови девственниц, ну так, через день. Мне одна знакомая присоветовала, венгерка, по фамилии Батори.

Сказал как отрезал. Соловьева была разочарована. И не только тем, что он не раскрыл секрет, а его отношением.

– Где ж вы столько девственниц берете?

– Да так, шатаюсь по ночным улицам столицы. Сколько у нас уже? Двенадцать миллионов? С вечными приезжими и гастарбайтерами? На одного старого вампира хватит.

Докторантка кивнула:

– Все шутите, Горислав Игоревич. Недаром же вас называют пересмешником. – Она направилась с тетрадями к дверям. – Кстати… – оглянулась она.

– Да?

– Профессор Чумаков этой ночью выбросился с балкона.

– Что?! – сморщился Горецкий.

Кошмарный сон вернулся к нему в одной мгновенной вспышке. Пожилой мужчина в пижаме бродит как лунатик, а потом переваливается через перила балкона. И мокрый шлепок в конце.

– Вот так вот. Ну, как вы ему и посоветовали на вчерашнем заседании. В лепешку. А жена его разбилась головой о стол – сейчас в реанимации. Жуткое пожелание, правда? Может, вы и впрямь вампир? Или типа того?

Он рассеянно кивнул:

– Типа того.

– Все так и думают, кстати.

– Флаг им в руки.

Он старался сдерживаться, хотя сердце выпрыгивало из груди.

– Знаете, как вас уже прозвали?

– И как же?

– «Опасный профессор».

Горецкий коротко усмехнулся.

– А что, мне нравится. Напишу на портфеле мелом: «Двести двадцать вольт, руками не трогать».

– Какой там руками, вас скоро обходить за километр будут.

Сказала и ушла читать лекцию. А он открыл окно и против всех правил закурил в учительской. В ушах стояли слова персонажа из его сна: «Он требует этого от меня». Но он, Горецкий, и вправду хотел, чтобы этот старый негодяй шагнул с балкона или с крыши. Хотел и требовал. И все исполнилось.

Когда он вошел в аудиторию, студенты встретили его благоговейным и скорбным молчанием. Так встречают в сказочной школе старого учителя-волшебника, который накануне совершил публичное чудо. И все смотрели на его лицо, которое и впрямь переменилось. И только одна из девочек то ли в шутку, то ли серьезно сказала: