– Откуда ты, Герберт?

– Издалека.

– Но откуда?

– Из Германии.

– Не такая уж она и далекая, эта Германия, – пожала плечами юная флорентийка. – Погоняй лошадей строго на север – и рано или поздно окажешься в Германии.

– Ты права, мы все время ехали на юг.

– Я всегда права, – снисходительно вздохнула она.

Крики собравшихся в зале почти заглушали их голоса.

– Идем со мной, Герберт, – как ни в чем не бывало сказала девушка, но прозвучало это как повеление.

– Но куда? – вопросил он.

– Неужели ты не знаешь, кто я?

– Нет, – покачал он головой.

Девушка зацепила пальцами пуговицу на его камзоле.

– Когда я кого-то куда-то зову, надо просто идти, – пояснила она. – Вот кто я такая.

– А как тебя зовут? – спросил он.

– Меня зовут Лючия Медичи, я племянница нашего блистательного государя. Идем же, мой прекрасный юноша. Мой милый Герберт! Я хочу подарить тебе уголок рая.

– А где он, этот уголок?

– Идем уже! – Она куда крепче перехватила его теперь за рукав и потащила за собой. – Им сейчас не до нас!

И он не посмел отказать и двинулся за ней, как теленок на веревочке за своей хозяйкой. Он еще оглянулся – не видят ли его хозяин и странный старик, этот чернокнижник, но нет: те, как и прочие, были слишком увлечены только что увиденным чудом.

Она вела его через залы, и все кланялись ей и улыбались тому, что видели. А видели они хозяйку и юного незнакомца.

– Куда ты ведешь меня?

– В мою библиотеку, – ответила она.

– Но зачем?

– А ты догадайся.

– Мы будем читать книги?

– Очень может быть.

– Но я не предупредил моего господина.

– Его предупредят, не волнуйся.

Наконец последние двери за ними закрылись, и она прижалась к ним спиной. Это и впрямь была библиотека, а еще стены здесь были расписаны картами, и кругом висели портреты древних мудрецов. Стояли кресла, диваны и стулья.

– Какие книги ты любишь читать? – спросила она.

Он совсем смутился:

– Какие мне дает читать мой господин.

– И какие он дает тебе читать книги?

– Богословские…

– И ты нашел в них смысл жизни, милый? – Она провела рукой по его щеке, и он разом вспыхнул. – Как ты зарделся…

– Меня еще никто так не касался, – честно признался он.

– А хотелось бы почитать другие? Про тайны любви, например?

Он с трудом проглотил слюну.

– Очень хотелось бы, но мой господин вряд ли одобрил бы… Он бывает очень строг…

– Хватит про своего господина. Думаю, твой господин о многом тебе не сказал, потому что не знал этого сам. А если бы знал, сказал бы? Сомневаюсь…

Она сделала несколько шагов, села на большой диван, а потом и прилегла по-гречески. Похлопала по ложу:

– Присядь ко мне.

– А как же книги?

– После посмотришь.

Он осторожно присел на краешек.

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Не знаю.

– А пора бы – ты уже взрослый.

– Может быть, и верю…

– Может быть! – рассмеялась она. – Может быть…

А у него голова кружилась, еще одно движение – и рухнет с ее ложа на пол.

– Поцелуй меня, красавчик, – вдруг потребовала она.

– Что?

– Ты слышал. Ну же, смелее.

Герберт понял, что второго такого случая ему не представится в жизни. И даже если ему сегодня отрубят на рыночной площади голову, он все равно сделает это – получит свой уголок рая. Вдохнет от чудесного плода и съест его. Ах, эти губы, эти глаза!..

– Ну же, ну…

Он склонился и поцеловал ее в губы. Но это было не все. Глядя ему в глаза, она расстегнула первый крючок на своем платье, у шеи, затем второй и третий, и вот уже обнажились ее ключицы, открылось для поцелуев начало юной белой груди…

– Я сплю? – прошептал он.

– Может быть, – проворковала она в ответ. – Целуй же меня, милый Герберт, и не мучайся сомнениями… Я хочу этого, я!

Он вернулся в пиршественный зал час спустя, когда шторм улегся. И тотчас попал в лапы разгневанного господина и наставника:

– Где тебя носило, мой ученик?

– Живот, мастер Неттесгейм, – пролепетал он, – у меня скрутило живот, когда я увидел летающую книгу…

К ним как раз подошел Антоний Августин.

– От такого зрелища все что угодно скрутит. Обделалось человек двадцать, в том числе три кардинала и пять епископов. Что говорить о мальчишке? – кивнул он на Герберта. Стал загибать короткие крючковатые пальцы в перстнях: – Пятнадцать обмороков, три удара и одна смерть. Но книга летала отлично! – Бодрый старик потер руки. – Иоганн Фауст и тут был на высоте! Вот ведь, воспитал я ученика на голову всему миру. Только куда он делся? Мне донесли, Неттесгейм, что он даже не забрал тысячу флоринов серебром, как запросил вначале. Оставил записку: «Раздайте бедноте от моего имени». Каков честолюбец? Просто исчез, как его и не было!

Но Герберт слушал их вполуха. Он был как будто в полузабытьи. Влюбленный школяр вспоминал губы и плечи юной синьоры, рабом которой теперь стал навеки. Ее грудь и бедра. Ее сияющие глаза! Всего полчаса назад по воле случая и женской прихоти на том самом топчане он стал мужчиной, любовником, другом. Рабом и верным псом! Золотым локоном у ее уха, пушинкой на ее теплой ладони. А еще он вспоминал последние слова, уверенно посланные ему на прощанье: «Однажды я вернусь за тобой, мой милый Герберт, жди меня!»

Крымов и Долгополов стояли у чугунного парапета, за которым заточенная в лед и снег мирно спала Москва-река. Но смотрели они сейчас не на замерзшую реку, а на грандиозную высотку на Котельнической набережной. В самом ее центре, вокруг двух вылетевших окон, была густая черная гарь. Она смотрелась раной, черной пробоиной. Дым уже вышел, все было залито и затоплено пожарными. Теперь только соседям снизу, квартиры на три-четыре, делать ремонт и проклинать чертовых сектантов, которых за их дьявольские представления и ведьмину ворожбу покарали свыше. Такой слух, по крайней мере, шел по всему дому.

– Думаете, это его рук дело? – спросил детектив. – А не просто взорвался газ?

– Даже не сомневаюсь, Андрей Петрович, – сжимая в руке газету, ответил бодрый старичок в пуховике и шапке лыжника. – Пока Горецкий был просто тихоней-профессором, он их презирал, а потом, получив силу и мощь, устроил им представление. Буквально! С выходом знаменитой покойницы Маты Хари! Запугал их до смерти, посмеялся над ними, походя овладел своей бывшей любовницей, которая когда-то разбила ему сердце и от которой теперь остался один обгоревший труп, как и от половины членов эзотерического общества. Никого не пожалел! Даже старушек, с которыми прежде жевал печенье на кухне этой мадам. Ведь мог бы остановиться на их унижении – нет! Мало этого оказалось, мало!

– Зачем он это делает?

– Озверел потому что. Уверенность в собственных силах развязала ему руки. Вседозволенность ослепила. А знания, которые он получил в «Прóклятой библиотеке», открыли для него врата всего сущего и запредельного. Это и называется: гордыня. Эти знания сделали господина Горецкого, по его же мнению, равным Господу Богу. – Долгополов потряс газетой, а потом развернул ее. – Именно отсюда и это объявление в газете: «Аттракцион „Больше, чем Бог!“ Хан Барбакан! Проездом из Москвы в Нью-Йорк! Только одно выступление! Не пропустите! И берегите сердца!». Мои люди уже мне обрисовали заезжего мага, его ассистентку и телохранителя-бородача. «Больше чем Бог!» Ну, разве человек в своем уме был бы способен на такое? Да ни в коем разе. Вот с кем он теперь тягается. Это уже свихнувшийся псих, бешеный пес, теперь его только пристрелить. Да сделать это будет не так-то просто. И охраняют его теперь, я так думаю, как курицу с золотым яйцом. Ну что, берем машину и едем смотреть аттракцион?

– Едем, – согласился Крымов. – Вы правы: застрелить бы его прямо там.

– Да, было бы хорошо, – согласился Антон Антонович. – Да кто туда пустит с пистолетами? Еще в террористы запишут. Объясняй им потом, для чего у нас серебряные пули!