Тут как карта ляжет.

Хороший был день, обещающий хоть какие-то перемены. А он-то, Горислав Игоревич Горецкий, стареющий педагог, думал, что окажется у очередного разбитого корыта. Впрочем, впереди были еще вечер и ночь, а это время суток, как подсказывала практика, сулит самые непредсказуемые повороты.

Потянулись знакомые сосновые леса. Пора было на выход. Горецкий встал и потопал через вагон. Потянул дверцу – вышел в предбанник. Тут уже стояли пассажиры. Пару человек он знал в лицо – ездили вместе каждый день. С одним даже поздоровался – сдержанно кивнул.

Вот и станционное здание, и вывеска «Воронино». В местном привокзальном магазине Горецкий купил продукты, вино и пиво, на всякий случай. До дома он шел пешком. Было вдохновение – пройтись, обозревая заснеженную округу.

– Возраст колдуна, – топая домой, пробормотал он. – Наколдовать бы мне новую жизнь – вот это было бы дело!..

Жены дома не было уже три дня – она уехала на горнолыжный курорт. Они частенько кололи друг друга острыми словечками. Уже по привычке. Иногда с раздражением. Часто без жалости. Потому что жалость – продукт симпатии. А симпатия между ними давно увяла, как цветок, ежедневно поливаемый солью.

Помнится, глядя на ее чемоданы, он равнодушно съязвил:

– В твоем возрасте, да на лыжах? Кости-то уже хрупкие, небось. Хочешь в аппарат Елизарова забраться?

– Типун тебе на язык, – ответила она. – Шутничок. Это в твоем возрасте только на печи лежать и простоквашу пить, а в моем можно и на лыжах. И кости у меня крепкие.

– Шею себе не сверни на виражах, – посоветовал он. – Дети и внуки переживать будут. Лучше на симуляторе, в зале.

– А ты не упейся в зюзю, – с презрительный улыбкой парировала жена. – В твоем возрасте инфаркт на фоне давнего алкоголизма – как насморк во время эпидемии гриппа. И если соберешься пить, не разжигай камин. И плиту тоже. Не хочу вернуться на пепелище.

Вот и поговорили. За ней заехала подруга, ее соратница по плотским утехам, Рогнеда, которая терпеть его не могла, называла «старым козлом», на том они и расстались. Когда капот джипа скрылся с глаз, его рука сразу потянулась за сигаретой. Он сел на веранде в плетеное кресло и с блаженством закурил.

Горецкий был счастлив, что остался один. Да еще на две недели! Будет время подумать, повспоминать, помечтать. А мечтать, лежа на печи, – одно удовольствие. Вон Илья Муромец, до тридцати лет валялся на печке и мечтал, а потом в какой виртуозный кураж ушел, а? Подумать страшно. Мечом-кладенцом на сто легенд о себе намахал.

А еще, как известно, мечты уводят за горизонт. И отправляют к звездам. И возвращают молодость – хотя бы на час, на пять минут…

И вот был новый вечер. Зимний. Тишайший. После шумной Москвы! В духовке его дожидалось жаркое, в холодильнике – бутылка отличной водки, на столе – легкие закуски и початая бутылка дорогущего коньяка на всякий случай. Кутить так кутить! А он решил выкурить сигарету и посмотреть на полную луну. Набросил полушубок, вышел на крыльцо и, закурив, уставился на черные деревья сада, на лимонный в сиянии луны снег, на огни соседних домов за высоким забором. И вдруг не поверил своим глазам: там, на тропинке, ведущей к сараю в конце двора, стоял пес и смотрел на него. Горислав Игоревич даже прищурился, чтобы разглядеть его, не обмануться. Потому что слишком необычной была картина! Огромный белый пудель, королевский, кажется, подстриженный по всем правилам собачьей красоты, стоял на протоптанной в снегу узкой тропинке и смотрел на него.

Откуда он тут взялся? В его-то дворе? Что, пес взял и потерялся и бродил вокруг его дома? Но кого он искал, а главное, как попал сюда? Забор был и впрямь высоким и надежным, кажется, без потайных лазов. Вроде бы жена говорила, что где-то расшаталась пара досок и стоило бы их прибить. Но где они расшатались, он пропустил мимо ушей. Так что, оттуда явление? Несомненно ведь, что этот ухоженный красавец принадлежит кому-то. И его стоило бы отправить к хозяевам. Но к кому? И все-таки, как он залетел сюда и почему ночью?..

Была бы это беспризорная здоровая псина, Горецкий поступил бы иначе. Сказал бы: фу! Проваливай. Или что-нибудь еще. Но тут посвистел так, как обычно призывают собак. Может, пудель голодный и стоит покормить его? Он посвистел еще раз и почмокал. Пес не удержался – осторожно приблизился, не сходя с тропинки, и теперь остановился шагах в двадцати перед крыльцом. Горецкий знал ближайших соседей, ни у кого не было белого королевского пуделя – две овчарки, один доберман и какая-то декоративная ушастая мелочь, которой развелось сейчас пруд пруди и которая скорее мяукала, чем тявкала.

Горецкий затушил сигарету в пепельнице и спустился по деревянным ступеням веранды. Он посвистел и даже призывно почмокал еще разок, а потом для верности протянул руку с предполагаемым куском чего-то вкусного, потер в щепотке пальцы: мол, давай сюда, угощу! Если что, вынесет псу пару сарделек, не обманет же ночного гостя.

То и дело припадая на передние лапы и вновь распрямляясь, пес медленно продвигался к нему по заснеженной дорожке, пока не остановился шагах в пяти. Так он и стоял, и смотрел ему в глаза своими черными блестящими пуговками. Пес был не просто аккуратно, но виртуозно подстрижен, хоть сейчас на выставку породистых собак, белоснежно чист и очень красив. Он был почти что своеобразным ангелом этой ночью, разве что с ушами, шапочкой и круглым пушистым хвостом. Горецкий слышал неровное дыхание пса – пудель был явно обеспокоен чем-то.

– Ну, что ты мне скажешь? – спросил хозяин дома.

Но пудель вместо того резко припал на передние лапы, как это делают собаки для прыжка или приглашая вас поиграть с ними, потом молнией сорвался с места и улетел в ночной сад.

– Вот те на, – проговорил Горецкий. – Забавный пес. Жрать он точно не хочет. А я не хочу играть, бегая за незнакомой собакой по ночному саду. Да-с. А вот употребить граммов двести под поросенка – очень хочу.

Горислав Игоревич поднялся на крыльцо.

– Эй, гость! – негромко крикнул хозяин. – Пудель! Ты где? Угощаю сардельками! Предложение в силе пять минут!

Но собаки, кажется, и след простыл.

– Ладно. – Горецкий открыл дверь, еще раз оглянулся и отправился ужинать.

Селедочка и салат из помидоров с луком, да под водочку, легли упоительно. Разогрели его, растомили желудок. А жаркое из свинины с картошкой, под фольгой, под ту же водочку, просто сделало Горислава Игоревича счастливым. Ужиная, он вспоминал Лючию, все то, что она взяла и открыла первому встречному в электричке. Мир магии! Интересная женщина, ничего не скажешь. Любопытно, позвонит ли она ему? Было бы ему лет сорок пять, вновь вспомнил Горецкий про желаемый возраст и усмехнулся, он бы даже не сомневался, но тот прекрасный возраст, когда мужчина не так давно перешагнул рубеж молодости, смело вступил в пределы зрелости и теперь хозяйничает в мире на свое усмотрение, давно прошел. Сексуальный возраст! Первый возраст мудреца, как сказала прекрасная Лючия. Пора умных поступков. Он снова наполнил рюмку из запотевшей бутылки, по которой стекали капли конденсата. К стареющим же мужчинам, даже очень приятным, у молодых дам совсем другое отношение. С ними, даже самыми милыми, содержательными и мудрыми, молодые дамы держатся хоть и близко, но на некотором расстоянии. Если, конечно, не заинтересованы в этих мужчинах финансово. Или по карьерной части. Тут уж – держись, бедолага!..

Горецкий махнул рюмку водки и отправил в рот маринованный огурчик и кусок свининки с ребрышка.

– Хорошо! – И продолжил мысль вслух, как будто читал практический трактат: – Так повелось тысячелетиями, женщины ищут молодых и сильных самцов, которые покроют их, от которых они понесут и родят здоровое и сильное потомство, которое эти самцы смогут защитить и воспитать как положено – такими же сильными и грозными. – Он просто цитировал строки из своей же статьи для одного глянцевого журнала. – На этом стоит мир. Этот закон не менее прочен, чем закон тяготения. А может быть, даже и более… Вот и живи с этим, и дряхлей, как сказала подлая Рогнеда, «старый ты козел».