– И есть, отчего, – тяжело покачал головой Цоколь, – этот Оскомин, посетив персональную выставку Саввы Беспалова у нас в фойе на втором этаже, пришел ко мне. Он решил заказать для своей дочки куклу, похожую на Аленушку. Вы об этой девочке говорите?

– Именно о ней.

– Его отправила ко мне наша дежурная, кстати.

– Так-так.

– Я позвонил Савве, сказал, что есть заказчик, тот озвучил сумму, она этого богача Оскомина устроила, и я дал ему адрес Беспалова. Он живет за городом…

– Я знаю, где живет ваш Беспалов – сегодня утром был у него. Сидел в саду, а потом увидел у себя за спиной злобного юношу Гришаню с топором.

– Это был его ученик?

– Точно. Милые люди, если отбросить разные «но». А если их оставить, то картина вырисовывается совсем другая. Присутствие в доме Оскоминых куклы вашего гения Саввы Беспалова превратило девочку Женю в монстра. Не сразу – день за днем. Закончилось все тем, что она полоснула мачеху столовым ножом по руке, а хотела по шее, кстати. В клинике для душевнобольных огрела пожилую нянечку по голове уткой и вырубила ее, затем отравила охранника снотворным, которое украла в той же больнице, и сбежала со своей ненаглядной куклой.

– Шустрая девочка.

– Особенно в компании со своей «подружкой». Именно в этот вечер и были убиты отец Жени и ее мачеха: отец – застрелен, мачеха сброшена с лестницы, вместе с ними убит и шофер, а дом был сожжен. Огромный особняк! Я нашел Женечку спустя пару дней на вокзале в бессознательном состоянии, в обнимку с проклятой куклой Лилит. А в ее рюкзачке лежали украденные из дома Оскоминых драгоценности и деньги. Хорош ребус?

– Да уж, Андрей Петрович, а я когда-то думал, что это моя жизнь чрезвычайно сложна!

– Вот-вот. И теперь мы все ждем, когда же наша маленькая разбойница очнется. Вдруг она прольет свет на трагедию в поместье «Павловский дворец», в поселке Серебряный ключ? Но если вспомнить, что случилось со знакомыми Саввы Беспалова, питеркой и сибирячкой, у меня все меньше надежды на то, что Женечка Оскомина заговорит. Разве что случится чудо… Ну, так покажете мне его конуру? Вашего Саввы? Даю слово, ничего не буду трогать руками.

– Идемте, – согласился директор театра.

Как видно, он понял, что по-другому от назойливого детектива ему не отделаться. Количество преступлений и криминальных загадок, превратившихся в грозовую тучу над крышей театра, тоже сделало его сговорчивее.

Мастерская находилась на нулевом этаже. Директор Цоколь взял в дежурной ключи, и они спустились по лесенке, Альберт Карлович отпер дверь и включил свет.

– Сейчас он бывает здесь очень редко, – сказал директор. – Смотрите, наслаждайтесь.

В мастерской пахло старой краской и клеем. Кругом лежали заготовки кукол, по стенам были развешаны эскизы на картоне и бумаге. Окна полуподвального этажа, срезанные наполовину, открывали асфальт обширного двора. Крымов со знанием дела осмотрелся. Фотография висела над большим рабочим столом кукольника. Он подошел как можно ближе, вытянул шею.

– Вижу, вы нашли, что искали, – догадался Цоколь.

– Нашел, – подтвердил детектив.

– Это какой-то его предок, – равнодушно бросил директор театра.

– Догадываюсь.

– Очень мрачный старик.

– Чрезвычайно мрачный.

– Посветите мне, будьте так любезны.

– Зажгите настольную лампу.

– Я обещал ничего не касаться руками.

– Зажгите – не валяйте дурака.

– Нет, я держу слово.

– Хорошо. – Альберт Карлович подошел к столу, включил настольную лампу, взял ее за ребристую шею и направил поток света на старинное фото под стеклом в деревянной рамке.

Только теперь Крымов увидел все в деталях. Этот дом был еще молод и крепок. Старик с окладистой бородой, сидевший в центре крыльца на стуле, с посохом в руке, и впрямь как будто караулил кого-то, поджидал, как паук в центре паутины ждет свою жертву. А от крыльца расходилась деревянная резьба, еще не ветхая, не одряхлевшая, не осыпающаяся. Пусть нечетко на этой фотографии, но она открывала знакомые круги ада: внешний бога-обманщика Морока, средний – богини-убийцы Мары и внутренний – его величества Чернобога, хозяина подземного мира, владыки Обители зла, вождя леших, русалок и вурдалаков.

– Классное фото, – сказал Крымов. – Лампу держите ровнее.

– Слушаюсь и повинуюсь.

– А ну-ка…

Сыщик достал айфон и сделал несколько фотографий.

– Вы не говорили, что будете снимать.

Директор поставил лампу на место.

– Я обещал, что ни к чему не притронусь руками, – миролюбиво напомнил детектив.

– А, делайте что хотите, – махнул рукой Альберт Карлович Цоколь и отвернулся. – Хоть всю мастерскую общелкайте. Я после ваших рассказов про девочку Женю с ножом в руках все равно теперь не усну, хоть пол-упаковки снотворного выпью.

Когда они поднимались по лесенке, детектив попросил:

– Покажите мне галерею ваших гениев.

– С удовольствием.

Через минуту он смотрел в лукавые глаза еще моложавого Саввы Андроновича Беспалова, – тут ему было чуть за пятьдесят. Крымов и сам усмехнулся, вспомнив реплику профессора Духоборова: «Как я понимаю – это потомственный жрец бога Морока в современном мире». Достал айфон и сделал фотоснимок.

– На всякий случай, – пояснил он директору театра. – Для нашей галереи подозреваемых в УВД.

Когда Андрей Петрович звонил из машины еще одному человеку, он был особенно настойчив. Время выдалось позднее, ситуация непростая. И когда ехал к этой женщине, испытывал определенную неловкость. Но дело есть дело, оно не могло ждать до завтра. Ему нужно было именно сегодня увидеть всю картину целиком.

По дороге он вновь думал о Лике, свидание с которой так легкомысленно упустил. И почему он такой упертый? На что променял объятия прекрасной девушки, которая сама так охотно потянулась к нему? Ведь будет жалеть – ворочаться сегодня ночью в кровати и жалеть.

Вот и нужный дом – хрущёвка в рабочем микрорайоне. Первый подъезд, третий этаж. Шаркающие торопливые шаги за дверью, три щелчка в замке, щеколда.

Корочки сыщик приготовил заранее.

– Капитан Андрей Крымов, – представился он.

– Проходите.

Бывают люди со скорбными лицами – они скорбят, даже когда радуются. Мать Любови Селезневой была именно такой: разбитой непрекращающимся горем, с больной душой. Тут уж никуда не денешься.

Они сели за стол в гостиной.

– Мне придется потревожить вас, Серафима Анатольевна, – сразу предупредил он. – Но это в интересах следствия. Так нужно.

– Хорошо, спрашивайте.

– Ваша дочь, несомненно, говорила вам о знакомстве с художником-декоратором своего театра – Беспаловым Саввой Андроновичем.

– Боже. – Хозяйка дома закрыла лицо тощими руками. – Мне так не хочется слышать это имя…

Крымов немного подождал.

– Вы знаете, когда они познакомились? При каких обстоятельствах? Что их связывало? Насколько тесной была их дружба? Или это было что-то более серьезное?

Серафима Анатольевна сокрушенно покачала головой.

– Любочка всегда была чудо-девочкой. И крохой, и когда повзрослела, и когда стала совсем взрослой – сохранила в себе детскую непосредственность. Говорят, творческим людям это необходимо. С мужчинами она была очень осторожной – ее в шестнадцать лет бросил один негодяй, который был старше. Соблазнил и бросил. Она долго переживала. А мальчики за ней ухаживали – она ведь была очень красивой девочкой, и веселой – до поры до времени. Сразу после театрального училища, в двадцать лет, поступила в театр «Лукоморье», где мечтала работать. Она и стажировалась там. Ей сразу дали несколько ролей. Как же она была счастлива! Именно – была… – Серафима Анатольевна замолчала, словно искала подходящие слова. – А потом начались эти перемены…

– Какие?

– В какой-то момент Люба стала очень скрытной, перестала мне рассказывать о себе, как это делала раньше, отстранилась. Так бывает, когда в жизни человека появляется кто-то другой, более близкий и важный, чем ты. – Мать тяжело хлюпнула носом и потянулась за платком. – Потом я подсчитала время и поняла: перемена пришлась… – Она махнула рукой, словно у нее перехватило горло.