– Ты же спортсмен, как тебе не стыдно?

– Меня в универ взяли, потому что я супер. Я им медалей понатаскаю. Осыплю этих козлов золотом. – Он медленно подходил к крыльцу, и на быстрое отступление шансов становилось все меньше. – А ты знаешь, чем я попутно со спортом промышляю? Мой бизнес знаешь? Я кости вот таким козлам ломал с шестнадцати лет, – кивнул он на Горецкого. – Головы, как цыплятам, откручивал. И этому отверну, если захочу.

Юленька вытащила из кармана телефон и включила камеру:

– Давай, говори. В суде пригодится. Все говори!

– Снимаешь? Снимай, голуба. Телефон я твой все равно сломаю. А карту заставлю этого мудака разжевать и сожрать. Как вам такой поворот?

Враг был уже в десяти метрах от крыльца. Юленька отступила, но аппарат держала в руках.

– Пятнадцать секунд, – очень тихо сказал Горецкий своей спутнице. – Отвлеки его – напой что хочешь, но отвлеки. Я мигом.

– О чем ты?

– Сказал же: мигом.

– Бровкин, съемка окончена! – Он вырвал из рук девушки телефон и положил в карман. – Я готов откупиться, – громко и весело сообщил Горецкий. – Миллион рублей хватит? Сейчас вынесу. И девушку тоже вам верну? Идет?

– Чего? – усмехнулся Бровкин.

От удивления он даже остановился. Он плохо соображал, в шутку это или всерьез.

– О чем ты? – обернулась Юленька.

Но Горецкий уже заходил в дом.

– Лимон дашь, чтобы морду сохранить? – вопросил ночной гость. – Яйца, печень и почки? Слишком маленькая компенсация. Ты не у меня дома, в Задрыщенске, а в Москве. Три лимона гони, падла! – крикнул он так, чтобы и в доме было слышно. – Мне пригодится! Тачку новую куплю. Чмошник, вот чмошник, – приговаривал он в сторону прикрытой двери. – Ну, Юлька, и нашла ты себе чмурло. Вот ссыкун! Ну и ссыкун, – стоял на дорожке и, смеясь, качал головой спортсмен. – И тебя я сейчас увезу, девуля. Ты у меня сегодня поработаешь.

– Что? – отступила назад Юля.

– А то – и так и сяк поработаешь, – сладострастно добавил спортсмен. – Я скучал, красавица.

Горецкий появился ровно через пятнадцать секунд, как и обещал. В его руке был уже заряженный арбалет, за спиной – колчан с десятком стрел.

– Это чо такое? – кивнул на оружие Бровкин. – Это типа стреляет?

– Горислав, ты что? – горячо прошептала Юленька.

Горецкий встал на край крыльца, широко расставил ноги, молча приложил оружие к правому плечу.

– Да ты чо, профессор?

– Это мой миллион, – усмехнулся хозяин дома.

– Я ж тебе башку оторву, если промахнешься.

– Три дня назад я бы ни за что не сделал этого, скорее подставил бы вторую щеку, но не теперь. Может, вызвал бы на дуэль. На твою беду, урод, я изменился. Юленька подтвердит.

– Чего? – не понял его тирады Бровкин.

– Того, – ответил Горецкий. – И еще: я не промахнусь.

Он нажал на спуск. Арбалетная стрела вырвалась стальной серой тенью и ударила в грудь непрошеному гостю – она прошила его насквозь в области сердца. Тот схватился за стрелу, захрипел, отступил на шаг, на два и повалился на спину в снег. Еще секунд десять его ноги перебирали по снегу, сгребая и разгребая его, он хрипел и захлебывался, а потом затих.

– Упс, – сказал Горислав Игоревич. – Как бешеного пса.

Юленька опустилась в плетеное кресло.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Ничего этого не может быть. – А потом закрыла лицо ладонями. – Это сон…

– Хорошо у меня забор высокий – жена настояла на таком, – сказал Горецкий. – Поможешь? Юленька?

– Тебя нет, меня нет, этого урода тоже нет…

– Я есть. – Горецкий осторожно отвел руки от ее лица. – И ты есть, солнышко. А урода нет, это правда. И мне нужна твоя помощь.

Но Юленька сидела без движения и тупо смотрела перед собой.

– Никого нет. Это сон, – сжимая кулачки, повторяла она. – Господи, это сон… Ничего этого нет… И все, что я видела сегодня, мне приснилось… – Она нехорошо засмеялась. – Нас с тобой нет, Горислав, понимаешь? Никого нет… Я сплю…

– Увы, – вздохнул он, – это шок. Помощницы из тебя не выйдет. Придется все делать самому. И стоит поторопиться. Эх, деревья голые! Было бы лето, за зеленью никто бы ничего не увидел. А так – могут. Семеновы такие любопытные, гады. Еще эта черная куртка…

Он легко сбежал по ступеням, огляделся, прихватил труп за ноги и оттащил его за крыльцо дома. Затем забежал домой, через минуту вернулся с простыней и укрыл труп. Достал трубку и стал звонить.

– Алло, это я. Мне нужна помощь. Срочно. Я убил человека.

Он прихватил Юленьку с кресла и на руках понес в дом. В гостиной уложил на диван. Она почти отключилась. Состояние аффекта лишило ее воли. Он стащил с нее куртку, погладил ее по голове, потом по щеке.

– Милая, милая Юленька, мы все исправим. Сейчас приедет моя двоюродная сестра и поможет нам.

– А кто твоя двоюродная сестра?

– Она та, кто решает проблемы.

Глядя на него, Юленька щурилась.

– Темно…

– Сейчас пусть будет темно. Чем темнее, тем лучше.

– Я так боюсь. Включи свет.

Горецкий вздохнул:

– Да, конечно.

Он заботливо включил торшер. Обернулся к своей пассии. Но девушка только хлопала глазами. Слова рвались наружу, но что-то мешало им. Она явно не понимала, что происходит.

Но наконец ей хватило сил спросить:

– Кто вы?

– О чем ты?

– Кто вы такой? – Этот вопрос прозвучал куда более нервно.

– Хватит, милая.

Она быстро села и отползла на самый край дивана, спиной к подушкам.

– Кто вы, молодой человек?

Он поморщился:

– Ты совсем тронулась головушкой?

– Я – головушкой? О чем вы?

– Ну прости меня, прости. Так вышло. – Он хотел дотянуться и вновь погладить ее по голове, но она шарахнулась от него. – Юля, хватит! Этот ублюдок убил бы нас. Тебя бы изуродовал! Хватит уже.

И тут она посмотрела на стену – там была фотогалерея. Снимки разных лет в рамочках. Но всполошенную девушку заинтересовал только один снимок – Горислав Горецкий в компании друзей и однокурсников, студентов и аспирантов МГУ, они на Яузе, на рыбалке. Кругом палатки, лодки. Им лет по двадцать пять, они веселые и счастливые, как и положено быть молодежи. И в середине он – Горислав, в трико с обвислыми коленями и такой же старой майке, с копной волос, положил руки на плечи двух своих друзей; улыбается в камеру.

Юленька раза три перевела взгляд со снимка на человека, заботливо склонившегося над ней, и обратно. А потом, как видно, она вспомнила все то, что происходило последние дни с ними, и когда она все поняла, то закричала. Она рванула с дивана, зацепилась ногой за ковер и упала. Он подбежал к ней, склонился, она открыла глаза, увидев его, закричала еще сильнее и тут уже вцепилась в его лицо ногтями. Ее словно резали живьем.

– Прочь! Прочь! – кричала она.

Она вырывалась из его рук, как кошка, попавшая в пасти собак, которые готовы немедленно ее сожрать. А затем вырвалась, вскочила и, увидев, что он наступает на нее, еще раз махнула ему рукой по лицу.

– Прочь, сказала!

Поняв, что она в припадке рассекла ему лицо, Горецкий не удержался и с силой дал ей пощечину, которая вышла скорее сильной оплеухой. Он просто не рассчитал силы. Их как-то стало слишком много, этих сил. Юленька отлетела в сторону и потеряла сознание – и от удара головой об пол, и от шока.

Он быстро склонился над ней, провел ладонью по ее лицу:

– Милая, прости…

– Она спятила, увы.

Горецкий услышал этот голос за спиной и обернулся. Над ними стояла Лилит в спортивном комбинезоне.

– Думаешь? – У него во рту пересохло, он едва говорил.

– А что думаешь ты?

– Не знаю – ничего не знаю.

– Где труп?

– Под лестницей у крыльца, – тяжело дыша, ответил он.

– Ясно.

– Почему ты решила, что она спятила?

– Потому что увидела тебя.

– Не понимаю.

– Скоро поймешь, счастливчик.

– Смеешься?

– К твоему счастью, нет.

– Ладно. Что ты сделаешь с этим уродом?

– Посажу его в машину и утоплю в озере за вашим поселком.