Другое дело – Юленька. Его маленькая девочка. Его нежная привязанность и желанная игрушка. Почти волшебная – почти «подарок на Рождество». Сейчас, в машине, она была холодной и отчужденной. Девушка словно почувствовала что-то недоброе в их отношениях, в его поведении, какую-то червоточину, рану. Этот поход на Котельническую изменил многое для нее, если не все. Конечно, теперь было понятно, что брать ее не стоило. Или нужно было хотя бы наплести заранее с три короба, объяснив, что она увидит. Предупрежденные люди способны проглотить любую фантастику.

Он взял ее руку – ни пальчиком она не отозвалась на его прикосновение.

– Скажи, только честно, что там было?

– Где?

– В гостиной твоей Аделаиды.

– Вон ты о чем…

– Что мы все увидели?

– Представление.

– Ты же не Копперфильд. Ты – профессор философии. Я чуть с ума от страха не сошла, как и все другие, как этот индус, как тощий картежник и как и эта ведьма – Аделаида.

– Говорю же – это было представление. И я посвятил его тебе.

– Из воздуха появилась Мата Хари? – Она забрала руку. – И станцевала перед нами?

– А ты не подумала, что, может быть, не было никакой Маты Хари?

– Как это?

– А если это гипноз? И я вам всем внушил это видение. А?

– Ты – гипнотизер?

– Представь себе. – Он вновь потянулся и перехватил ее руку. – Ну, а вдруг?

– Издеваешься, да?

Юленька вновь выдернула кисть из его руки и на этот раз убрала в карман шубки.

– А если мы с Аделаидой вас всех разыграли?

– Что это значит?

– Голография.

– Что? – Она даже оглянулась на него.

– Объемное представление. Спрятанный проектор. Музыкальное оформление. Сейчас в голографическом виде целые картинные галереи действуют, инсталляции и перформансы проходят. Ты отстала от жизни. И потом, как фокусник, я не хочу открывать своих карт – природу чудес.

– Не-ет, – она покачала головой, – для твоей Аделаиды это была тоже новость. И еще, как же она смотрела на тебя…

– Как?

– Да как побитая собака. Вначале была хозяйкой, такой вальяжной, а потом превратилась в собачонку. Это как объяснить? И что вы делали с ней там, в глубине квартиры?

– Я обещал ей открыть пару профессиональных тайн.

– Ага. И как она посмотрела на меня, когда вышла. Как на дурочку с переулочка. И как она тайком усмехнулась.

– Ну и как?

– Так, будто только что вы занимались с ней сексом, вот как.

– Ты с ума сошла, милая?

– Нет, я просто так чувствую и вижу. А этот ее страшный шар, который раскололся. И этот призрак, который сказал, что в комнате присутствует некто страшный и ужасный, – он же говорил про тебя? Все именно так подумали. Мне еще поначалу смешно было. Я не сразу поняла – я просто не могла в это поверить. Но теперь я понимаю, многое понимаю…

Горецкий пожал плечами:

– Ну, может, я переборщил с этим фокусом, каюсь. Вот так стараешься для человека…

Она его перебила:

– Мне надо было сегодня поехать домой. Я хочу домой. Слышишь? Я просто не могла тебе сказать раньше – у меня не было смелости и сил.

– А теперь можешь?

– А теперь могу.

– Поздно. Мы проехали уже три четверти пути. У родителей ты отпросилась. И у меня дома нас ждет шампанское с икрой. Так что без вариантов, моя девочка.

Она усмехнулась его реплике.

– Что я сказал смешного?

– Я сегодня не была твоей девочкой – я была бездомной, которой воспользовались, а потом вывезли в лес и там бросили.

Он решил тоже пойти в наступление:

– В зимний лес, конечно? А к дереву тебя никто не привязывал? Есть такая русская народная сказка, «Морозко» называется.

– Все шутишь…

– А что мне остается делать? Ты как ерш. Мне приходится быть веселым.

Скоро они въехали в загородный поселок; ярко светили фонари вдоль тротуаров; еще парочка поворотов, а там уже и особнячок Горецкого показался…

Метрах в пятидесяти от него стояла старая иномарка, кажется, «Ниссан».

– Знакомая машина, – сорвалось у Юленьки с языка.

– Нет, я бы точно ее запомнил. Здесь таких нет. К кому-то приехали гости.

Горецкий расплатился с водителем. Они вышли. Такси уехало. Он открыл калитку, ключ почему-то заело. Юленька все это время стояла в стороне и смотрела перед собой невидящими глазами. Переполох творился в ее юной голове, неразбериха и сумятица, и подозрения, вот они-то были хуже всего, а еще ужаснее казались догадки, что ее чудесный профессор, так быстро шагнувший в ее жизнь, влюбивший в себя, на самом деле совсем иной человек, которого она не знала, не понимала, а теперь еще и боялась.

Наконец дверь открылась.

– Ну что, пошли? – спросил он.

Она переступила порог первой, он за ней. Прошли по заснеженной тропинке к дому. Юленька то и дело поглядывала на него.

– Ну что, милая?

– Мне страшно, вот что.

– Ну хватит уже вспоминать представление.

– Не из-за этого.

– А из-за чего?

– У меня мурашки по коже.

– Да что случилось, что?

– Ты молодеешь на глазах…

– Как это?

– А так это. Ты изменился. Пока в такси ехали – изменился. Лет на десять помолодел. Что же с тобой происходит, а?

– Понятия не имею, – сухо ответил он.

– А мне кажется, имеешь.

Горецкий уже поднялся на крыльцо, включил на веранде свет, провернул ключ в замке, когда услышал:

– Эй, старикан!

Они с Юленькой обернулись разом на дерзкий голос.

– Господи, – прошептала девушка. – Это же он… Но как он узнал? И как осмелился?

Из-за дерева к ним вышел крепкий высокий молодой человек в черной спортивной куртке и шапке. Так обычно одеваются преступники, когда идут на грабеж.

– Кто он – твой спортсмен?

– Да, Артем.

– Молоденьких в койку таскаешь, а, сука ты старая?

Горецкий не знал толком, что ответить на такое открытое хамство – слишком быстро разворачивалась сцена.

– Я тебе соврала: у нас было, – прошептала Юленька. – И он мне сказал: теперь ты моя. Увижу с другим – ноги-руки переломаю. И еще вчера в универе пригрозил – насчет тебя.

– Что ж, провинция, патриархальные нравы, – пробормотал Горислав Игоревич. – Но если он пошел на такое, то пойдет на все. Потому что исключение из универа ему уже гарантировано. А может, и колония. Все зависит от того, оставит он мне руки и ноги целыми или нет.

– О чем шепчетесь, голубки?

Парень шел к ним осторожно, чуть вразвалку, и не то чтобы говорил, а почти что рычал – так псы подступают и готовятся к нападению и драке.

– Вы на чужой территории, Бровкин, – громко сказал Горецкий. – Вломились в мой дом. Хамите, угрожаете. А это преступление. Предлагаю вам убраться немедленно.

– Убраться? Не-а. – Он медленно приближался. – Не пойдет.

– Подумайте, пока не поздно.

Он тянул время, но что было в том толку? С этим громилой Горецкому справиться было невозможно. По-хорошему, стоило хватать Юленьку, бежать в дом и звонить в полицию. Они бы успели – еще бы успели. Зверюга была только на подходе.

– Значит, тебе моя Юленька приглянулась? На молодых еще встает? – Он пригляделся к хозяину дома. – Рожа у тебя, кажись, изменилась. Подтяжку замутил?

– Замутил.

– А если я тебя сейчас изобью до полусмерти, а? И жопу тебе на харю натяну? Так ты совсем молодой будешь.

Только теперь стало ясно, что Бровкин пьян до звериного состояния, просто физическая подготовка не дает ему скиснуть и растянуться на снегу. И сейчас он действительно способен на любой самый страшный поступок.

Девушка решила идти напролом.

– Уходи, Артем, не нарывайся.

– Я – нарываюсь? У меня телку увели, а я нарываюсь? Да вы все охерели. Ах ты, Юленька-девуленька, мы с тобой еще поговорим, когда старого козла не будет рядом.

Девушка вспыхнула:

– Убирайся отсюда, придурок, если в тюрьму не хочешь.

– Придурок? Запомню.

– Уходи!

– А если хочу в тюрьму? Не подумала? – Он даже руками развел. – Братан мой старший отсидел, дядька отсидел, чем я хуже?