– Там есть полынья?

– Найдем.

– А как быть с ней? – Горецкий кивнул на девушку.

– Вашей Юленьке, Горислав Игоревич, понадобится медицинская помощь – серьезная и долгая.

– Но как быть с Юлей сейчас?

– Когда все сделаем, мы отвезем ее к первой больнице и оставим в приемном покое.

– Вот так запросто? Выбросить, как подбитую кошку?

– А что вы предлагаете сделать еще – отвезти ее к ней домой? И объяснить родителям, что случилось? Что вы – ее педагог? Старый профессор? Подойди к зеркалу, старый профессор. – Она с усмешкой резко бросила она. – И насладись зрелищем. Я же сказала: счастливчик! Твоя жизнь изменилась. В сущности, точно так же, как и всех остальных, кого коснулись твои желания и поступки. Но ты был хорош, честное слово. И сегодня вечером, когда показывал аттракцион, и нынче ночью.

Она повернулась и пошла к входной двери, а он поднялся и, едва услышав, как дверь закрылась, бросился к зеркалу. К тому самому, у которого недавно два часа кряду поджидал ее – Лилит. Ждал ее тени, шагов из зазеркалья! Горецкий остановился перед своим отражением как вкопанный. Присмотревшись и осознав все, он тотчас непроизвольно отступил назад, затем приблизился вновь, едва не ткнулся носом в стекло и теперь уже просто отскочил, как только что от него самого в ужасе отшатнулась Юленька.

И только потом, соображая, медленно подошел вновь.

Из зеркала на него смотрел молодой человек лет двадцати пяти – и тем молодым человеком был он, Горислав Горецкий, давно забывший эту внешность и эту легкость. Этот шарм, лоск, твердые скулы и подбородок, резко очерченный рот, улыбку молодого фавна. Но теперь все это вернулось и было с ним, как ему и обещали!

Вот, значит, как оно все произошло. Интересно, не покажи он танец Маты Хари, не возьми силой заносчивую Аделаиду, не убей как бешеного пса этого подонка Артема Бровкина, все случилось бы именно так?

Или это были только ступени его посвящения? И превращения? Но в кого?

Он еще долго стоял так перед зеркалом и улыбался собственному отражению. Кто бы увидел его с такой улыбкой – испугался бы. Черт возьми, но она права: он был хорош! Силен в своих поступках! И с каждым шагом становился все более цельным, могущественным, а главное – желавшим большего. Но что теперь она предложит ему? Или так: что он теперь попросит у нее? Нет – потребует! Хорошо еще жена подгадала и уехала с любовником кататься на лыжах и не стала свидетельницей его превращений. А то бы сердечко у тертой бабенки не сдюжило! Горецкий уже смеялся, ощупывая твердый подбородок. Увидеть старого мужа, который за неделю стал моложе ее вдвое, это тебе не под тренером в койке приплясывать.

Он поднял и осторожно положил Юленьку на диван, подложил под голову подушку. Вот ведь несчастная, оказалась не в то время и не в том месте. Когда любимого профессора поразила молния. Глядя на лицо девушки, Горецкий замер. Да нет, в то время и в том месте. Она была частью его превращения. Пазлом в этой огромной картине. Важным пазлом. И самым первым.

– Девочка-девуля, – глядя на ее глазные яблоки, нервно дрожащие под веками, пробормотал он. – Мне жаль, милая, очень жаль…

Он взял из бара бутылку коньяка, шоколадный батончик и плюхнулся в любимое кресло. Он пил из горлышка, закусывая батончиком, но крепкий напиток никак не брал его. Он будто пил горькую воду.

Горецкий не заметил, как Лилит вернулась. Она стояла в проеме дверей и с улыбкой смотрела на него.

– Перевариваешь себя нового?

– Ага. Ты быстро обернулась.

– Я все делаю быстро, забыл? С грузом долго, без груза с ветерком.

– Верно, – кивнул он и сделал из горлышка глоток. – Как все прошло?

– Машина с ублюдком в озере. На самой серединке. Кто-то жестоко расправился с подлецом.

– А как же стрела? Она не наведет на меня?

– Стрелы больше нет.

– А потом? Что будет потом, королева? Или мне звать тебя царицей? Как на визитке?

– Тебе позволено звать меня по имени.

– Я привилегированная персона?

– Представь себе.

– Ну хорошо, что будет сейчас?

– Попрощайтесь с домом, Горислав Игоревич. Он вам больше не пригодится, и вы сюда уже не вернетесь.

– Никогда? – усмехнулся очень молодой профессор Горецкий.

– В этой жизни точно нет. Молодого Горецкого тут уже не узнают, не примут, не поймут. Вызовут полицию и дюжих санитаров из Кащенко. Для него эти врата закрыты. Возьми самое необходимое – нам пора.

– Что взять?

Лилит пожала плечами:

– Понятия не имею. Возьми пару-тройку самых дорогих вещиц. Обручальное кольцо своей матери, например. Оно ведь тебе дорого? Или серебряную табакерку деда. Или не бери ничего. Мне все равно. Но одежду прихвати, чтобы не метаться по магазинам.

– И куда мы поедем, царица?

– Мы полетим, мой милый профессор.

– И когда?

– Сейчас. Через минуту прибудет мой слуга и шофер и заберет Юленьку.

– Слуга?

– Как ты думаешь, у такой, как я, должны быть слуги?

– Пожалуй…

Горецкий взглянул на девушку, которая была в отключке.

– И куда он заберет Юленьку?

– В больницу, конечно. А куда ты думал?

– Я ничего не думал. Мысли путаются. А кто твой слуга?

– Он со мной очень долго – и вернее его нет никого на свете.

– Ладно, как скажешь.

В дверь постучали.

– Это он, – сказала Лилит и направилась в прихожую открывать дверь. – Допивай свой коньяк.

Щелкнул замок.

– Мы ждем тебя, – сказала она.

– Да, госпожа, – хриплым баском ответил тот. – Над нами кружит беспилотник. Возможно, следят.

– За нами всегда следят, – сказала она. – Пора бы привыкнуть.

Потом послышались тяжелые шаги. С легким посвистом «Сердце красавицы склонно к измене» на пороге гостиной вырос бородатый бугай с рожей матерого душегуба; в приличной дубленке и пышной лисьей шапке, он хитро улыбался, глядя на хозяина дома.

– Привет, дядя, – рассмеялся он. – А ты помолодел. Как огурчик. А то сидел кислый. Яблочек молодильных надыбал? – хохотнул он.

Горецкий разом вспомнил его: это был отвратительный алкаш из электрички, из-за которого он и выбрался из вагона и столкнулся нос к носу с Лилит в тамбуре.

– Почему я не удивлен, что это именно вы? – скривился в улыбке Горецкий.

– Потому что ты сообразительный, дядя, – усмехнулся бородатый бугай. – Наверное, хозяйка права, и ты чего-то стоишь. И не выкай ты мне – будь проще, дядя.

Горецкий взглянул на Лилит:

– Вы подстроили нашу встречу, а-я-яй…

– Вы правы, Горислав Игоревич, – улыбнулась Лилит, – наша встреча была мною подстроена. И мой слуга Тифон только подыграл мне.

– Но как вы решили, что я куплюсь? Свободу воли вы предугадать никак не можете. Даже Господь не может.

– Я всегда на десять шагов впереди тебя, милый.

– Очень самонадеянно.

– Как есть. Просто тебе повезло, что я на твоей стороне.

– А вы на моей стороне, царица Лилит?

– Стала бы я терять время на пустое место, сам подумай.

– Подумал: не стали бы.

– То-то и оно.

– Кстати, несло от него как из бочки. – Горецкий кивнул на Тифона. – Жуть! И морда была краснее раз в десять.

– Так я и выпил бочку перед тем как, – подхватил слуга. – Чтобы морда краснее была и чтобы реалистичнее вышло. Чтобы ты, дядя, подскочил и побежал сразу вон. Помню, не только ты подскочил в этом вагоне…

– Хватит лирики. Возьми девушку, – кивнула Лилит на Юленьку, находившуюся без сознания. – Забросим ее по дороге в больницу, какая попадется. А потом – знаешь куда.

– В библиотечку?

– Да, – ответила она и похлопала здоровенного слугу по груди. – Сегодня как раз благоприятствуют звезды. Бери ее и жди нас в машине. И будь с ней аккуратен – она дорога нашему другу.

– Разумеется, госпожа, – поклонился тот. – Когда я не был аккуратен с дамами? С ними я истинный комильфо.

Горислав усмехнулся его шуточкам. Тот еще был клоун. И как пить дать – злой и страшный душегуб. Горецкий сам надел на Юленьку шубу и шапку, Тифон осторожно поднял девушку под мышки и перебросил через плечо.