– Может, объяснишь? – попросила я.

– Все гораздо лучше, чем я смел надеяться. Это крикун, так этих слизней называют. В Уделе есть крикуны, а значит, худшее, что нас ждет впереди, – это безумное чудовище.

Теперь на Слэйто смотрели уже мы все втроем.

– Серьезно? Это, по-твоему, хорошие новости, дорогой? – спросила Аэле, качая кудрявой головой.

– Ч-чудовище, – прошептала Кошон.

– Я чувствую себя учителем в лицее по изучению Уделов, – вздохнул Слэйто. – Да, безумное чудовище – это лучшее, на что мы могли рассчитывать. Считайте, что у Поглощающих есть… срок годности. Он истекает, и Высший маг превращается в обезумевшего монстра. Но в этом виде он гораздо более уязвим. Поверьте, расчетливый и спокойно выдумывающий способы убийства волшебник гораздо опаснее дикой твари, которая действует, подчиняясь инстинктам.

Я не могла не согласиться с ним. Если только чудовище и впрямь было безумным, а не обладало звериной мощью и сознанием Поглощающего.

– А как это, – я брезгливо ткнула мечом в сторону крикуна, который продолжал свой путь по скале, – подсказало тебе, что у Поглощающего вышел срок?

– Крикуны – они как капли. Словно брызги тьмы, отделившиеся от чудовища. Поглощающий в обычном состоянии внешне похож на обычного человека, он крикунов не выделяет. Такие капли – символ его вырождения. Эта вот забралась довольно далеко. Те, что больше размером, – опасны, но этот малыш принес нам добрую весть, предлагаю его не трогать.

Однако Кошон не слушала Слэйто: пока тот отвечал на мой вопрос, девчонка успела вооружиться палкой и с размаху ткнула ею в крикуна, пропоров слизневое тело. Существо пронзительно взвизгнуло от боли и повисло на конце палки. Размахнувшись, Кошон отбросила крикуна вместе с палкой, и тот исчез за скальным выступом.

– Зря ты это сделала, – раздраженно произнес Слэйто. – Поглощающий чувствует каждого крикуна как часть себя. Сейчас ему было больно, и он узнал, что в Уделе есть кто-то, кто заставил его испытать эту боль. Лучше его не дразнить, пока мы не будем готовы принять бой.

Но Кошон снова его не слушала, она бухнулась на колени и принялась молиться, как одержимая – Кашми-хлебопашцу, ткачихе Ириде и каким-то совершенно неизвестным мне богам. Она была напугана, да и разве можно было винить девочку в этом.

Даже я, привыкшая самоуверенно преодолевать любое препятствие, растерялась. Только сейчас в голове возникла назойливая мысль: «Ты ничего не знаешь о Поглощающих, Лис. Ничего». Теперь путешествие по Перешейку не выглядело забавной авантюрой. Я сунулась в нору к абсолютно незнакомому мне дикому зверю.

С каждым шагом я приближалась к паранойе. Чем дольше я ждала нападения, тем сильнее меня пугал каждый шорох и стук на ветру. На второй день после ночевки под пасмурным дневным небом пали наши лошади. Они вот так просто взяли и умерли буквально на ходу. Сначала ноги подломились у лошадки Слэйто, затем у той, что принадлежала Аэле. Моя кобылка продержалась чуть дольше, сражалась до конца, пока с жалобным ржанием не рухнула в пыль. Для произошедшего не было причины, и нас это потрясло, хотя, признаться, мы ожидали чего-то подобного. Мы вчетвером молча стояли над мертвыми телами несчастных животных. Вернее, трое молчали, а Кошон шептала молитвы в сложенные перед лицом кулачки.

Двигаясь дальше, мы видели крикунов, и небольших, и крупных. После рассказа Слэйто об их связи с Поглощающим каждый обходил за пару метров странных и пугающих созданий. Они, все так же не обращая на нас внимания, ползли кто куда – бесцельно и даже как-то лениво.

Я пыталась заставить себя не думать о том, что нас ждет, но это не помогало расслабиться. Каждая секунда грозила нападением. Второй ночью я так и не смогла заснуть, несмотря на уговоры Аэле. Рука судорожно сжимала рукоятку меча, и это дарило немного спокойствия. В голове теснилась тысяча вопросов, на которые мог бы ответить Слэйто, но я просто не могла говорить об этом в Уделе. Сама атмосфера, вернее даже Атмосфера – с большой буквы, впитывала каждое мое слово, вслушивалась в то, что я говорю. В итоге я, как и Кошон, предпочла держать язык за зубами. Каждый камень подслушивал, каждая ветка доносила. У меня не было предчувствия беды, ничего подобного. Я уже находилась в сердце беды.

К середине третьего дня мы дошли до сада. Вернее, это место когда-то было садом. Сейчас деревья, возможно, березы или осины, с начисто ободранной корой походили на раздетых женщин, протягивающих руки-ветви к небу в безмолвной мольбе. Стволы без коры имели неприглядный сероватый оттенок, напоминавший плесень на испортившемся хлебе. Ветки, особенно нижние, казались опасно острыми.

Мы шли среди мертвых деревьев, когда Аэле вдруг воскликнула:

– Ты такая счастливая, Кошон!

Этот возглас нарушил тишину, что-то в ней всколыхнул. Юная крестьянка с удивлением взглянула на Аэле, не понимая ее. А я настороженно прислушивалась – к ветру, к деревьям.

– У тебя была собака. Ты рассказывала про старую Мэги. У меня никогда не было собаки. А я бы хотела собаку.

– Тише, – прервал ее Слэйто.

Это принесло невероятное облегчение. Знание того, что он тоже чувствует. Значит, сейчас начнется бой, а не продолжится бесконечное выжидание. Облегчение, сравнимое с вырыванием давно ноющего зуба.

Воздух завибрировал, и Кошон закричала. Это оказался не визг, как при виде крикуна, а полный страха и отчаяния вопль. Она стояла чуть впереди и первой увидела что-то за скалой. Это испугало ее настолько, что, даже прижав ладони ко рту, она не могла заглушить собственный крик.

Я поспешила вперед, желая закрыть ее от угрозы, и в этот миг на нас налетел шквал. Ветер нес песок и грязь, корни травы и мелкий сор. Плотная воздушная стена ударила меня с силой и отшвырнула назад. По моим доспехам царапнуло несколько веток, я пыталась встать, но меня вновь и вновь сбивало с ног. Этот внезапный и сильный ветер протащил меня еще пару метров. Во тьме моя рука нащупала что-то мягкое. Кружева – подол платья Аэле. Подтянув к себе девушку за платье, я сгребла ее в охапку, и она доверчиво меня обняла. Почти сразу же все стихло.

Мы поднимались на ноги, смахивая песок и грязь с лица, прочищая глаза. Слэйто вставал с колен немного позади, возле него, прислонившись к дереву, стояла Кошон. Когда я наконец отплевалась, избавившись от песка во рту, и подошла к ним, ощущение опасности пропало. Какая бы сущность ни находилась за поворотом, она напугала нас, вызвав кратковременную бурю, и сбежала. Теперь это казалось скорее смешным.

– Это твое чудовище нас песком обсыпало? – с улыбкой обратилась я к Слэйто.

Но он не улыбался, как обычно. Это было странно. Он пристально смотрел на Кошон, стоявшую у дерева. Я проследила за его взглядом, и мне стало по-настоящему страшно. Я приказала себе не смотреть на девушку, просто отвести глаза. Развернуться и бежать из чертова Удела. Но разве мы можем приказывать своим глазам?

Сейчас я думаю, что Кошон умерла почти мгновенно, когда волна ветра с грязью швырнула ее тощей цыплячьей спинкой на острый сук. Он прошил девочку насквозь, выйдя через ее левую грудь. Она не мучилась. Но тогда, на Янтарном перешейке мне даже показалось, что я различила в ее глазах блеск затухающей жизни. Багряные капли набухали на конце острого сука и медленно срывались с него, падая в пыль у ног Кошон в простых кожаных сандалиях.

Аэле закрыла лицо ладонями. Не заплакала, как свойственно девочкам ее возраста, не захныкала: она просто отгородилась от мира и ушла в себя.

«Последнее, что я сказала Кошон, были гадости об ее отце-легионере», – мелькнула у меня полная горечи мысль. Эта девочка даже не узнала, как мне понравилось, с какой смелостью и отчаянием она пыталась отстоять собственное мнение. Она напомнила меня саму пару лет назад: чудное дитя со странными идеалами и слишком большим запасом дерзости. И вот теперь она висела, словно сломанная кукла, а у ее ног собралось красное озерцо.