Коуп стянул ткань с ноги.

— Еще раз, — снова скомандовал он.

Левая нога поднялась, прежде чем он успел закончить слово.

Он отшвырнул штаны и белье в сторону, а потом откинулся на пятки. Смотрел на меня, как на произведение искусства в музее. И от этого взгляда я почувствовала себя невероятно сильной.

— Мог бы смотреть на тебя вечно, — прошептал он, но в голосе прозвучала хрипотца, такая же грубая и настоящая, как и сам Коуп.

Сердце бешено стучало в груди, будто пыталось вырваться наружу. Я изо всех сил старалась удержать его на месте.

— Ты со мной в этом? — спросил Коуп. — Куда бы ни завела нас дорога?

— Коуп, — хрипло выговорила я.

— Ты еще не готова. Посмотрим, смогу ли я это изменить. — Он поднялся с колен, его рука скользнула от моей голени к бедру. — Как золотой шелк.

Я задрожала от его слов и прикосновений, упрямо пытаясь не сломаться. И именно тогда я поняла: все это время я не позволяла себе впустить его полностью. Я впустила его в дружбу, я впустила его в свое тело, но не позволила себе надеяться на большее. Потому что именно это «большее» разорвет меня на части, когда он уйдет.

Костяшки пальцев Коупа скользнули по внутренней стороне моих бедер.

— Рай. Я мечтал о твоем вкусе с той ночи в баре.

Щеки вспыхнули, а кожа вспоминала тот момент, когда Коуп был внутри меня, когда мы оба потеряли голову. Потому что именно с ним мне хотелось рисковать. Хотелось снова по-настоящему жить.

Пальцы Коупа раздвинули меня, и я резко вдохнула от его прикосновения. Он еще даже не вошел в меня, а я уже была готова умолять о пощаде. Руки сильнее сжали цепи, и звенящий металл только подтверждал, насколько я слаба перед ним.

— Ты со мной? — голос Коупа был хриплым, шероховатым, как наждак.

— Коуп, — простонала я.

Его большой палец обвел кругами мой клитор.

— Давай, Воительница. Раздели это со мной. Отпусти все.

Но я знала, что речь идет не только о теле. Коуп сказал, что хочет всего.

Два пальца скользнули внутрь, пока его большой палец продолжал мучительно ласкать мой клитор. Я не смогла сдержать стон, выгибаясь навстречу ему.

— Блядь, Воительница. Хочу утонуть в этих стонах. Больше ничего не хочу слышать до конца своих дней.

И я хотела подарить ему это. Даже понимая, насколько это безрассудно. Я хотела утонуть вместе с ним в этих стонах. Потеряться в Коупе и никогда не возвращаться на поверхность.

Он добавил третий палец, делая изогнутые движения, скользя по внутренним стенкам. Крик вырвался сам собой, и я мысленно поблагодарила богов этого здания за звукоизоляцию подвала.

— Еще рано, Воительница. Пока ты не отдашь мне все.

Внутри меня все дрожало от этой внутренней борьбы.

Коуп наклонился ближе, и его язык заменил большой палец, лаская клитор. Он дразнил кожицу, заставляя чувствительную точку освободиться. Колени подгибались от этого.

— Коуп, пожалуйста, — умоляла я.

Он чуть отстранился, посмотрел мне в глаза.

— Все, о чем я прошу, — это попробовать. Без полумер. В полную силу. Может, не получится, но если уж играть с огнем, давай не ограничиваться спичками. Нам нужны фейерверки и пламя.

Я смотрела на него сверху вниз, осознавая, насколько осторожно я жила с тех пор, как ушел Роман. Насколько осторожно выбирала каждый шаг. И что часть этой осторожности была необходимостью, а другая — эгоистичной защитой. Жизнью в страхе. И как я могу просить Коупа отдать мне все, если сама все еще держу многое при себе?

— Хорошо, — прошептала я. Это слово вырвалось само, прежде чем я успела его остановить. Но стоило ему прозвучать, как я поняла, что не хочу его забирать обратно.

В глазах Коупа вспыхнул яркий синий свет — цвет надежды и удовольствия.

— Хорошо?

— Хорошо, — повторила я.

Коуп больше не медлил. До этого он действовал дразняще, но теперь — так, чтобы оставить на мне отпечаток навсегда. Его пальцы внутри меня начали скручиваться и вращаться. Губы сомкнулись на клиторе, и он сильно втянул его в рот.

Я вскрикнула, сильнее вцепляясь в цепи. Эта боль только подталкивала меня выше, а кончик его языка дразнил самое чувствительное место. Ноги дрожали, когда пальцы Коупа нашли ту самую точку внутри, от которой перед глазами начали мелькать черные точки.

Я не знала, дышу ли вообще, но это уже не имело значения. Я отдала себя Коупу. Доверие. То, что я так долго никому не дарила. Доверие, которое вернуло мне свободу, о которой я даже не подозревала, что потеряла.

Я прижалась к его лицу еще сильнее, позволяя каждому ощущению накрыть меня с головой. Я взяла все, что он мог дать. Пальцы двигались быстрее, а язык Коупа неустанно ласкал клитор. Я задрожала, снова увидев перед глазами вспышки тьмы.

Я потянулась к ним, чувствуя, как все внутри натянулось, как тетива. И тогда Коуп выпустил стрелу. Его губы снова сомкнулись на этом чувствительном месте, и он глубоко втянул его, одновременно надавив языком.

Я не просто сломалась. Я разбилась вдребезги.

Осколки разлетелись вокруг нас, когда я наконец разрушила последние стены, которые выстроила много лет назад. Те самые, что когда-то защищали меня, но вместе с тем оставляли в одиночестве. Коуп был рядом, провел меня через эту бурю, заставляя ее длиться дольше, чем я могла себе представить. Пока мои ноги окончательно не подкосились.

Он поймал меня одной рукой, пока мои пальцы все еще держались за цепи, а потом поддержал, вынимая из моего тела последние остатки чувств.

Мир стал расплывчатым, когда Коуп убрал пальцы и губы, удерживая меня, пока освобождал мои руки. Затем он легко поднял меня на руки.

— Спасибо, что впустила меня.

Я посмотрела на него сквозь легкую дымку.

— Вор, — пробормотала я.

Его губы тронула улыбка.

— Ради тебя я всегда готов играть нечестно.

35

Коуп

Я понял, что Саттон все еще переживает за меня, когда она не пошла на утреннюю смену в пекарне. Вместо этого она осталась и помогала мне готовить завтрак для нас троих, не сводя с меня глаз, как ястреб.

— Мам, ты уверена, что тебе стоит помогать? — спросил Лука, сидя на скамье у стены кухни.

Саттон бросила на него чуть раздраженный взгляд:

— Я не испорчу завтрак.

Лука выглядел неуверенно.

— Выпечка у тебя потрясающая, но яичница... ну, так себе.

Саттон тут же повернулась ко мне с укоризненным взглядом:

— Ты портишь моего ребенка.

Я усмехнулся и поднял обе руки в знак капитуляции:

— Торжественно прошу прощения за то, что я самый крутой шеф-повар, ступавший по этой земле.

Саттон нахмурилась:

— Эго у тебя под стать, Крутыш.

Лука хихикнул:

— Он правда классный.

— Ты все собрал? — спросила она, ловко сменив тему.

Лука нахмурился, задумавшись:

— Лучше я еще раз проверю.

Он соскочил со скамьи и помчался в прихожую быстрее, чем мы успели что-то сказать.

— Надо отдать ему должное, — сказал я. — Он предан хоккею.

Саттон вздохнула, и в ее взгляде появилась мечтательная нотка:

— А я так надеялась на гольф.

Я рассмеялся, наклонился и поцеловал ее в висок:

— Прости, детка. Хоккей у него в крови. Все уже решено.

Саттон посмотрела на меня. В ее бирюзовых глазах горело какое-то новое тепло. С прошлой ночи все изменилось, и хотя часть этих перемен пугала меня до чертиков, я не собирался позволить страху разрушить то, что начало зарождаться между нами.

Она отложила нож, которым резала зеленый перец, и подошла ближе. Встала на носочки и поцеловала меня под подбородком:

— Как ты сегодня себя чувствуешь?

Еще один ловкий переход к теме, которую она хотела затронуть с того самого момента, как мы проснулись в моей постели. Я обнял ее крепче:

— Чувствую себя хорошо.

Это не была ложь. Я действительно чувствовал себя легче — словно сбросил с плеч груз этих уродливых воспоминаний и эмоций, которые годами грызли меня изнутри. И от того, что Саттон не сбежала от меня после этого. Она даже не догадывалась, что для меня это значило.