На ее лице дернулась жилка:

— Нет. Но дети могут зайти в интернет.

— Звучит так, будто это вопрос родительского контроля.

Эвелин стиснула задние зубы.

— Может быть, вы и считаете нормальным подвергать своего сына влиянию такого человека, как Коупленд Колсон, но я — нет.

Во мне вспыхнула ярость — глубокая и неукротимая.

— Это ваше право. Можете забрать Даниэля из лагеря, если вас так это задевает. Но скажу вам одно: вы лишите его возможности учиться у лучшего. И я говорю не только о хоккее. Я говорю о том, как стать лучшим человеком.

Я глубоко вдохнула, стараясь сохранить ровный голос.

— Как быть щедрым, добрым и чутким. Как ставить других выше себя. Как отдавать этому миру все, что можешь. Но если вы хотите, чтобы ваш сын всего этого не увидел — пожалуйста, это ваш выбор.

— Мам, — умоляюще позвал Даниэль, — хватит плохо говорить про тренера. Он самый лучший. И гораздо добрее тебя.

Эвелин повернулась к сыну, потрясенная:

— Даниэль…

— Нет! Ты плохо говоришь про всех за их спиной. А я знаю, что так нельзя. Я знаю, что ты не права.

Щеки Эвелин налились краской, и она резко обернулась ко мне:

— Видите, до чего вы довели моего сына?

Я встретила ее взгляд и не отвела глаз:

— Похоже, это исключительно ваша заслуга.

Я припарковалась у дома Коупа и на минуту просто позволила себе насладиться его красотой. Дело было не только в самом доме, а в том, с какой душой он был построен. В том, как Коуп продумал каждый уголок, чтобы учесть и свою семью, и окружающий ландшафт.

Я повернула голову в сторону, пытаясь размять затекшую шею. Похоже, я сегодня слегка переборщила. А визит Эвелин и вовсе не добавил позитива. Сердце болело за Даниэля, и мне было немного стыдно, что я поспорила с его мамой прямо при нем, даже если я и сдержалась, не сказав всего, что думала.

Я заглушила двигатель, схватила сумку и выбралась из машины. Больше всего на свете мне сейчас хотелось залечь в ванну Коупа, съесть целую кастрюлю его пасты и спать неделю подряд. Подойдя к двери, я услышала изнутри визг и хохот.

Эти звуки согрели меня изнутри — радость от того, что мой сын получает такие моменты счастья каждый раз, когда я не могу быть с ним рядом. Я набрала код на двери и вошла внутрь. Шум стал громче, а по полу ко мне метнулась серая комочка шерсти.

Я поспешно закрыла за собой дверь и опустилась на колени, чтобы поприветствовать малыша. Похоже, это был щенок питбуля с темными, глубокими глазами и розовым языком, весело свисающим изо рта.

— Привет, — сказала я, почесав его за ушком. На вид ему было несколько месяцев, но точно меньше полугода.

Лука примчался ко мне почти так же стремительно, как и щенок.

— Мам! Коуп завел мне щенка! — Сердце тут же опустилось у меня в живот. — Ну, вообще, это его собака, но я придумал ему имя — Гретцки! И теперь я могу его обнимать сколько захочу!

Я подняла взгляд на мужчину, стоящего за моим сыном.

— Правда?

Коуп ухмыльнулся, засунув руки в карманы.

— Я давно хотел собаку.

— Конечно, — пробормотала я.

Я знала, как Лука умеет надавить на больные струны, когда чего-то хочет, но, глядя на этого щенка, поняла — я бы и сама не устояла.

— Гретцки, да?

Щенок тявкнул и тут же умчался по коридору в гостиную, а Лука ринулся за ним. Я глубоко вздохнула и поднялась на ноги, слушая веселый смех из гостиной.

— По шкале от одного до десяти, насколько ты сейчас злишься? — спросил Коуп.

Я устало оглядела его: светло-каштановые волосы растрепаны, футболка и спортивные штаны измяты. Я сразу поняла — он валялся на полу, играя с Лукой и собакой.

— Коуп, а что будет, когда мы переедем, и Луке придется оставить щенка? Или если у нас с тобой ничего не получится? Он привык к этому. К тебе. И я даже не хочу думать, как ему будет больно, если он все это потеряет.

Коуп пересек расстояние между нами за три шага. Его рука легла на мою щеку и скользнула в волосы, аккуратно убирая их с лица.

— Думал, ты со мной и готова попробовать по-настоящему.

— Готова. Но это не значит, что я не должна думать о Луке. О том, как ему будет больно, если ты просто исчезнешь из его жизни. — Только произнеся это вслух, я почувствовала, как страх с новой силой пронзил меня.

Пальцы Коупа чуть крепче сжали мои волосы.

— Воительница, мне не нравится, что ты сразу думаешь, будто у нас ничего не выйдет. Но даже если вдруг так случится, я никогда не брошу Луку. Я всегда буду рядом. Всю его жизнь. И ничто этого не изменит.

Сердце громко забилось в груди. Он не мог бы сказать ничего лучше. Это было обещание, которое забрало еще кусочек моего сердца.

— Вор, — прошептала я.

Коуп улыбнулся:

— Что угодно, чтобы быть рядом.

— Мам? — позвал Лука. В его голосе что-то изменилось, и это сразу насторожило меня.

Коуп отпустил меня как раз вовремя, чтобы мы успели увидеть, как Лука медленно вышел из коридора, чуть покачиваясь, держась за живот.

— Мне плохо, — сказал он.

Он едва успел закончить фразу, как его стошнило прямо на пол у входа.

37

Саттон

Термометр пискнул, и я убрала его ото лба Луки. 38,7. Я поморщилась. Надо было срочно дать ему что-нибудь жаропонижающее, но как это сделать, если его уже три раза подряд вырвало?

Коуп стоял за моей спиной, заглядывая через плечо.

— Черт. Может, отвезти его в больницу? Это высокая температура.

Его тревога согрела меня до самых кончиков пальцев. Боже, как же хорошо, что я не одна. Что рядом есть кто-то, кто может сбегать в аптеку или за чем-то еще. Впервые за долгое время я почувствовала себя не такой одинокой.

— С ним все будет хорошо. Главное — сбить температуру, но сначала нужно, чтобы его перестало тошнить, — сказала я.

— Может, я смогу помочь, — послышался голос Арден с порога. Она зашла, чтобы забрать к себе Гретцки — ее огромный пес Брут явно пока не решил, как относиться к новому «двоюродному брату». В руках у нее была стеклянная банка с чем-то, напоминающим кусочки коры. — Чай из сассапариля. Моя мама всегда заваривала мне его, когда меня тошнило. Лучше любой таблетки помогает от тошноты.

Это был первый раз, когда я услышала от Арден хоть что-то о ее матери. Или вообще о семье. Я почти ничего о ней не знала, только то, что она переехала жить к Колсонам, когда ей было двенадцать.

Я поднялась с кровати и подошла к ней.

— Слышала о таком, давно хотела попробовать.

Она мягко улыбнулась, но тут же перевела взгляд на Луку, лежащего на кровати, — в ее глазах появилась тревога.

— Если не поможет, вызовем доктора Эйвери. Он приедет домой.

— Может, стоит вызвать его прямо сейчас? — вмешался Коуп.

— Давай сначала попробуем этот вариант, — сказала я. — Не хочу зря гонять врача ради обычного желудочного вируса.

Лука зашевелился под одеялом, сонно позвал:

— Мамочка?

Боже, как давно я не слышала от него этого слова. Оно словно ножом полоснуло по сердцу. Я поспешила вернуться к нему, опустилась на край кровати:

— Я здесь, родной. — Я поставила банку с чаем на тумбочку и взяла тряпку из миски с холодной водой. Отжав ее, приложила к его лбу.

— Болит, — прохрипел он.

— Где? — тревога усилилась.

— Везде.

Коуп схватил банку с чаем с тумбочки.

— Сейчас я заварю этот дурацкий чай, но если не поможет — я звоню доктору Эйвери. — С этими словами он выскочил из комнаты.

— Не принимай близко к сердцу, — сказала Арден, подходя ближе. — Коуп не умеет спокойно смотреть, когда страдают те, кого он любит.

Это слово — «любит» — заставило мое сердце биться быстрее. Я передвинула тряпку с его лба на щеку.

— Я его понимаю. Ненавижу, когда Лука болеет.