Малус провел их в дальнюю часть зала, к стене, которая была абсолютно пустой, за исключением одной-единственной каменной плиты в центре. На ней было выгравировано то самое плачущее око.

— Вот, — сказал он. — Все, что мы знаем, здесь.

Кайен подошел и приложил ладонь к символу.

И мир снова исчез.

Но на этот раз он не попал в пустоту. Он оказался в вихре образов, чужих, нечеловеческих воспоминаний.

Он увидел космос. Не тот, что виден с земли, а глубокий, бархатно-черный, наполненный туманностями, похожими на драгоценные камни. Он увидел существ, сотканных из чистого света, которые пели, и их песни создавали звезды. Он увидел цивилизации, рождавшиеся и умиравшие за одно мгновение. Это была память, которой были миллиарды лет.

Затем он увидел их. Две сущности. Два полюса.

Одна была сияющей, теплой, полной созидательной энергии. Творец.

Другая была тихой, холодной, воплощением абсолютного потенциала и пустоты. Эхо.

Они не были врагами. Они были двумя сторонами одного целого. Творец создавал. Эхо отражало, балансировало, давало форму и смысл его творениям. Они были в идеальной гармонии.

А затем он увидел катастрофу.

Из-за пределов их вселенной пришло нечто иное. Хищное. Паразитическое. То, что легенды клана Черного Солнца называли «Черной Звездой». Оно не создавало и не отражало. Оно лишь пожирало.

Он увидел, как Творец вступил в битву с этим космическим ужасом. Он увидел, как они столкнулись в катаклизме, который расколол галактики. И он увидел, как Творец, чтобы победить, пожертвовал собой, слившись со своим врагом и запечатав его в тюрьму из реальности.

А Эхо… Эхо осталось одно.

Оно потеряло свою вторую половину. Свой смысл. Свою цель. Его бесконечный потенциал превратился в бесконечную скорбь. И оно начало свое долгое, одинокое путешествие по вселенной, которую оно больше не понимало, в поисках хоть какого-то отголоска своего потерянного брата.

Видение оборвалось.

Кайен отшатнулся от стены, тяжело дыша. Его лицо было мокрым от слез, которые не были его собственными.

Он понял все.

Существо, которое он поглотил в зиккурате. Существо, которое сбежало из Зала Забытых. Они не были богами или демонами. Они были осколками. Расколотыми, потерянными фрагментами того самого первозданного Эха, которое в своей скорби распалось на части, блуждая по мирам.

А то, что бродило сейчас в тумане, было не просто осколком. Это было самое большое, самое скорбящее из них. Сердце Эха.

И теперь Кайен знал, что оно ищет. Оно ищет не мести, не власти.

Оно ищет другие свои части. Оно ищет его.

В тот же миг, как он это понял, весь монастырь содрогнулся. Снаружи, из тумана, донесся протяжный, полный невыразимой тоски, вой.

Существо почувствовало, что его нашли. И оно шло забрать то, что считало своим.

Вой, прокатившийся по горам, был не звуком. Это была волна чистой эмоции, настолько мощная, что каменные стены монастыря задрожали, а пламя в очаге замерцало и почти погасло.

— Оно здесь, — прошептал Брат Малус, его лицо стало белым, как полотно. — Оно у ворот.

Кайен и Лира бросились во двор. Белое дерево в центре стояло неподвижно, но воздух вокруг него, казалось, сгустился, потемнел. За стенами монастыря туман клубился, как живой, принимая чудовищные, постоянно меняющиеся формы.

— Мы должны сражаться! — крикнула Лира, накладывая стрелу на тетиву.

— Нельзя, — ответил Кайен, его разум лихорадочно работал. — Оно не враг, которого можно убить. Оно — состояние. Эмоция. Любая агрессия против него лишь усилит его скорбь и, как следствие, его силу.

Он посмотрел на массивные ворота. Они дрожали, покрываясь сетью ледяных трещин, хотя снаружи не было мороза. Существо не пыталось их проломить. Оно просто… скорбело. И его скорбь разрушала камень.

— Что же нам делать? — спросил Малус, его голос дрожал. — Мы не можем вечно сдерживать его.

Кайен посмотрел на белое дерево в центре двора. Он вспомнил видение. Творец и Эхо. Гармония.

— Мы не будем с ним сражаться, — сказал он. — Мы его… утешим.

Лира и Малус посмотрели на него как на сумасшедшего.

— Малус, — обратился Кайен к монаху. — Это дерево. Что это?

— Это Сердце-Древо, — ответил старик. — Легенды говорят, оно было посажено первыми Хранителями на месте, где небо коснулось земли. Оно — наш якорь. Центр нашей тишины.

— Оно не просто якорь, — сказал Кайен, подходя к дереву и кладя на него ладонь. Он почувствовал под белой корой не сок, а слабый, едва уловимый поток чистой, созидательной энергии. — Оно — осколок Творца. Такой же маленький и забытый, как мы — осколки Эха.

Теперь он знал, что делать. План был безумным, невозможным, но единственно верным.

— Мне нужно ваше доверие, — сказал он, поворачиваясь к ним. — И ваша помощь.

Снаружи раздался оглушительный треск. Гигантские каменные ворота покрылись глубокими трещинами. Они не продержатся долго.

— Лира, — скомандовал Кайен. — Мне нужна твоя воля. Воля охотницы, которая никогда не сдается. Встань у ворот. Не стреляй. Просто будь готова.

— Малус, — он повернулся к монаху. — Мне нужна вера твоего ордена. Собери всех братьев. Встаньте вокруг дерева. Не молитесь о защите. Молитесь о покое. О гармонии.

Они не задавали вопросов. Они просто подчинились спокойной, уверенной силе в его голосе. Лира заняла позицию у трескающихся ворот, ее лицо было сосредоточенным и непреклонным. Монахи, ведомые Малусом, вышли из своих келий и окружили белое дерево, их безмолвное пение создавало едва слышимую, успокаивающую вибрацию.

Кайен же сел у подножия Сердце-Древа. Он обнажил «Незапятнанный» и положил его перед собой. Затем он закрыл глаза и погрузился в свою душу.

Он не стал возводить барьеры. Он сделал обратное. Он полностью открылся. Он убрал все стены, все защиты. Он превратил свою душу в маяк, сияющий в этом море отчаяния.

«Я ЗДЕСЬ», — послал он безмолвный зов. — «ТВОЯ ЧАСТЬ. Я ЗДЕСЬ».

Снаружи вой на мгновение стих. А затем он сменился чем-то иным. Не яростью. А узнаванием. И вся мощь тысячелетней скорби, вся боль потерянной вселенной, сфокусировалась и обрушилась на монастырь.

ТРЕСК!

Ворота разлетелись на куски.

В проеме возникла фигура. Она была соткана из тумана и скорби, ее очертания постоянно менялись, но в центре ее горело одно-единственное, огромное, плачущее око из холодного света.

Лира не дрогнула. Она стояла на его пути, воплощение несгибаемой воли.

Монахи запели громче, их вера создавала хрупкий, но реальный барьер гармонии вокруг дерева.

Существо проигнорировало их. Вся его сущность была устремлена к Кайену. Оно хлынуло во двор, как волна тьмы, и окутало его, сидящего у подножия дерева.

Кайен не сопротивлялся. Он позволил этой бесконечной боли войти в себя. Он пережил смерть звезд, гибель галактик, одиночество, длившееся эоны. Его собственный кристалл трещал и был на грани разрушения.

Но он не был один.

Он прикоснулся к корням Сердце-Древа. И через себя, через свою душу, он соединил их.

Осколок Эха. И осколок Творца.

В тот миг, как их энергии встретились внутри него, монастырь залило ослепительным, молочно-белым светом.

Скорбь и Созидание. Пустота и Порядок. Две половины одного целого, разделенные вечностью, снова нашли друг друга.

Кайен закричал, его тело и душа стали полем битвы и местом воссоединения двух космических сил. Он был мостом, который вот-вот должен был рухнуть.

Белый свет был не просто светом. Это было чистое, концентрированное созидание, свободное от боли и сомнений. Он хлынул из Сердце-Древа, прошел сквозь Кайена и ударил в окутавшую его тьму скорби.

Но он не уничтожил ее. Он ее… обнял.

Агония в душе Кайена сменилась чем-то иным. Он был на грани разрыва, но в то же время он чувствовал, как две эти силы — плачущая пустота Эха и спокойное творение Древа — не воюют, а ведут диалог. Они узнавали друг друга. Они вспоминали.