«Слабак!» — взревел ментальный голос.

Нет.

Собрав все остатки сил, всю свою упрямую жажду жизни, отточенную годами выживания в Отстойнике, Кайен направил ее против захватчика. Он не пытался победить его в фехтовании — это было бессмысленно. Он просто утверждал свое право.

«Это. Мое. Тело».

На мгновение чужая воля отступила, ошеломленная такой яростной и примитивной декларацией. Этого мгновения хватило. Кайен, используя смешанный импульс — свой и призрачный — нанес удар.

Он был не таким идеальным, как первый. Более грубым, смазанным. Но он был его. Наполовину его. И он был в сотни раз смертоноснее, чем все, на что Кайен был способен сам.

Боль в голове вспыхнула с новой силой, и он рухнул на колени, из носа тонкой струйкой потекла кровь. Мир вращался. Он чувствовал себя так, словно его душу пропустили через мясорубку. Эта сила имела свою цену, и платить приходилось собственным рассудком.

Он лежал на полу, тяжело дыша, его разум был на грани отключения. Он закрыл глаза, желая лишь одного — чтобы боль прекратилась.

И мир исчез.

Тьма его закрытых век сменилась бесконечным, безликим серым пространством. Не было ни стен, ни пола, ни потолка. Лишь пустота, наполненная тишиной. Его пустота. Его душа.

Кайен не испугался. Здесь, в этом ментальном ландшафте, он впервые в жизни не чувствовал ни голода, ни холода, ни боли. Он был... чистым сознанием.

А затем он увидел его.

В центре этой серой пустоты парило нечто. Это больше не был призрачный силуэт. Это был трехмерный, материальный объект. Кристаллический монумент, похожий на осколок застывшей крови рубинового цвета. Он был около метра в высоту, его грани были покрыты невероятно сложной, тонкой резьбой.

Кайен подплыл ближе. Резьба была не просто узором. Это были сцены. Он видел мальчика, изнуряющего себя тренировками с деревянным мечом. Видел юношу, впервые убивающего в бою. Видел мужчину, принимающего командование отрядом. Видел капитана, стоящего на стене крепости под знаменем Алого Кулака. Он видел сотни битв, тысячи отточенных ударов, годы медитаций. Вся жизнь и боевой путь мертвого капитана были выгравированы на этом кровавом кристалле.

А на самой его вершине, сияя ярче всего остального, была запечатлена идеальная, совершенная форма. Фигура воина в момент нанесения того самого удара.

Путь Алого Клинка: Затмение.

Это была Эпитафия. Не призрак, не проклятие. Физический, хоть и метафизический, объект, который он каким-то образом поглотил и запер в своей душе. Меч был лишь ключом. Дверью и тюрьмой одновременно была его собственная сущность.

Дрожа, он протянул свою призрачную руку и коснулся рубинового монумента.

В тот же миг мир взорвался информацией.

Это был не шепот. Это был ревущий океан знаний, хлынувший прямо в его разум. Теория, стоявшая за каждым движением. Способ циркуляции духовной энергии по тридцати шести каналам. Необходимая концентрация воли. Десятки вариаций. Сотни контрприемов. Слабости техники и способы их сокрытия.

Это было не просто знание о том, как выполнить удар. Это было полное, абсолютное понимание техники, будто он сам потратил на ее изучение сорок лет.

Разум Кайена, привыкший обрабатывать простую информацию — где опасность, где добыча, где укрытие — не был готов к такому. Его ментальные барьеры трещали и рушились. Это было все равно что пытаться влить реку в крошечную чашку.

В безмолвной пустоте своей души Кайен закричал. Это был крик агонии и откровения, мучительного перерождения, когда его разум насильно расширяли, ломая старые пределы, чтобы вместить наследие мертвеца.

Кайен не знал, как долго он пролежал в беспамятстве на холодном полу своей норы. Это могли быть минуты, могли быть часы. Когда он пришел в себя, первой мыслью было то, что он умер. Боль, та всепоглощающая, разрывающая разум на части агония, исчезла. На ее месте была звенящая, неестественная тишина.

Он сел, и мир вокруг показался ему другим. Более четким.

Он видел каждую трещинку на глиняных стенах, каждую отдельную пылинку, танцующую в слабом луче света, что пробивался сквозь дыру в крыше. Он слышал, как за стеной его лачуги скребется крыса, и как в пятидесяти метрах отсюда пьяница уронил свою пустую бутылку. Его чувства обострились до предела. Словно с его глаз и ушей сняли толстый слой грязи, о котором он даже не подозревал.

Это было последствие. Его разум, насильно расширенный, чтобы вместить чужое наследие, теперь мог обрабатывать больше информации.

Физически он был разбит. Все тело ломило, а в животе выла голодная бездна. Ментальная трансформация сожгла все его скудные запасы энергии. Он потянулся к остаткам лепешки и жадно проглотил их, запив последним глотком воды. Этого было ничтожно мало.

Он посмотрел на черный меч, лежавший рядом. Теперь он ощущался иначе. Шепот стих. Угрожающая аура чужой воли исчезла. Она не ушла, понял Кайен. Она стала частью тишины внутри него. Частью его самого.

Он поднял меч. Оружие больше не казалось чужеродным. Он закрыл глаза, и знание, полученное из рубиновой Эпитафии, всплыло в его сознании. Оно не было похоже на выученный урок. Оно было похоже на старое, давно забытое воспоминание. Он знал эту технику. Он знал ее всегда.

Неуверенно, он встал посреди своего тесного жилища. Он не пытался повторить тот яростный, финальный удар. Вместо этого он сосредоточился на основах — на первой из тринадцати стоек «Пути Алого Клинка».

Его тело начало двигаться. Без борьбы, без сопротивления. Плавно, точно, с экономией движений, присущей лишь истинному мастеру. Его ноги заняли нужную позицию, спина выпрямилась, плечи расслабились. Рука, державшая меч, описала простую, но идеальную дугу.

В этом движении не было силы. Его мышцы были все так же слабы, его тело истощено. Но форма… форма была совершенной. Он был художником, у которого был лишь уголек, но который знал, как нарисовать шедевр. Ему не хватало красок — духовной энергии и физической мощи, которыми обладал капитан. Но он знал каждый мазок.

Легкая улыбка тронула его губы. Впервые за многие годы это была не усмешка, а настоящая, искренняя улыбка. Он сможет. Он научится. Этот мир можно было сломать.

И в этот момент мир решил нанести ответный удар.

Снаружи, из лабиринта грязных улочек Отстойника, донеслись крики. Это были не привычные пьяные вопли или короткий вскрик жертвы ограбления. Это были крики паники и ужаса. Резкие, отрывистые команды. Звук выбиваемых дверей.

Сердце Кайена ухнуло в пятки. Он подкрался к стене и прижался глазом к щели между досками.

То, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

По главной улице Отстойника шагал отряд. Пять человек. Их доспехи были цвета запекшейся крови, а на груди красовался герб сжатого кулака. Клан Алого Кулака. Но это были не обычные солдаты. Это была Гвардия Затмения. Элита. Их движения были слаженными, их лица — непроницаемыми масками, а аура, которую они излучали, была тяжелой и удушающей. Жители Отстойника в ужасе прятались по своим норам.

Гвардейцы не обращали на них внимания. Они шли, и один из них держал в руке странный предмет — кристаллический компас, игла которого вибрировала и светилась тусклым красным светом. Они что-то искали.

Старик Грей был прав. Они пришли за мечом.

— Сигнал здесь самый сильный, — произнес гвардеец с компасом, останавливаясь всего в двадцати метрах от лачуги Кайена. — Он в одной из этих крысиных нор.

— Разделиться, — скомандовал старший группы, мужчина с уродливым шрамом через все лицо. — Проверить каждую. Живым или мертвым, клинок капитана Райкера вернется в клан сегодня. А вора доставить ко мне. Глава клана лично хочет содрать с него кожу.

Паника ледяными тисками сжала горло Кайена. Бежать? Некуда. Спрятаться? Бесполезно, этот компас вел их точно к цели. Сдаться? Он живо представил себе обещание содранной кожи и отбросил эту мысль.