Старик прищурил свой острый глаз.

— Бальзам? Ты стал требовательным. У тебя есть что-то еще, не так ли? Я чувствую вес за твоей спиной. Не пытайся обмануть Грея. Я чую ценный металл так же, как трупный червь чует свежий мозг.

Кайен помедлил. Он знал, что это неизбежно. Медленно, он снял с плеча сверток и развернул тряпку.

Черный меч лег на прилавок. Тишина в лавке стала плотной. Грей перестал полировать кинжал. Его единственный глаз расширился, и он осторожно, словно боясь обжечься, протянул палец и коснулся лезвия.

— Безгардовый клинок из черного железа... — прошептал он. — Знак капитана Гвардии Затмения. Личная гвардия главы клана Алого Кулака.

Он поднял взгляд на Кайена, и в нем не было ни капли прежней насмешки. Только ледяной, трезвый расчет.

— Ты хоть понимаешь, что ты принес, идиот? Это не просто меч. Это приговор.

— Это просто сталь, — тихо ответил Кайен.

— Сталь? — Грей истерично хихикнул. — Мальчик, они за такой «сталью» вырежут весь наш Отстойник просто для того, чтобы убедиться, что свидетелей не осталось. Этот меч ищут. Прямо сейчас. Элитные отряды прочесывают поля. И если они узнают, что он у такого упыря, как ты...

Он не договорил, но Кайен все понял. Этот меч нельзя было продать. Не здесь. Возможно, нигде. Это была вещь, которая либо сделает его богатым и свободным, либо сотрет в порошок.

— Я не продаю его, — сказал Кайен, его голос был тверже, чем он ожидал. — Я пришел за бальзамом.

Он снова указал на кошель и кольцо.

Грей смотрел на него долго, словно пытаясь заглянуть в душу. Затем кивнул, его лицо снова стало непроницаемым. Он швырнул на прилавок лепешку, флягу и маленькую глиняную баночку с зеленоватой мазью.

— Твое дело, стервятник. Но вот тебе бесплатный совет: избавься от него. Выбрось в самую глубокую пропасть. Некоторые сокровища приносят лишь быструю смерть.

Кайен забрал свои припасы, снова завернул меч и, не сказав больше ни слова, вышел из лавки. Совет Грея был разумным. Правильным. Но Кайен слишком долго жил на дне, чтобы отказаться от единственного шанса, который у него когда-либо был.

Его жилище было норой, вырытой в спрессованной грязи и укрепленной гнилыми досками. Внутри было темно, сыро и пахло безысходностью. Заткнув дыру в стене старой рогожей, Кайен зажег масляный светильник. Пламя заплясало, отбрасывая на стены уродливые, дерганые тени.

Он жадно съел половину лепешки, запил водой и аккуратно нанес бальзам на рану. Легкое жжение сменилось приятным холодком.

Наконец, он остался наедине с мечом.

Он положил его перед собой на единственную ровную поверхность — старый ящик. При свете лампы сталь казалась еще чернее, она словно впитывала свет. Кайен провел пальцем по лезвию. Оно было идеально гладким, без единой зазубрины, несмотря на все битвы, которые оно видело.

И снова это чувство. Тревога. Ощущение присутствия.

Он сосредоточился, вспоминая тот призрачный багровый силуэт на поле боя. Это было наваждение, он знал это. Но оно было таким реальным.

Он взял меч в руки. Рукоять легла в ладонь как влитая. И в тот же миг он услышал его.

Шепот.

Он был едва слышен, как шелест ветра в пустом черепе. Набор бессвязных слов, обрывков фраз.

«...умри...»

«...Алый Клинок... Затмение...»

«...за честь клана...»

Кайен отдернул руку, словно обжегшись. Сердце бешено заколотилось. Меч проклят. Это была единственная логичная мысль. В нем запечатан дух или воля мертвого капитана. Грей был прав. От него нужно избавиться.

Но он не мог. Что-то внутри, та часть его, которая привыкла цепляться за жизнь когтями и зубами, не позволяла ему.

Снова, превозмогая страх, он взял меч. Шепот возобновился, на этот раз настойчивее. Вместе с ним в разум ворвалось чувство — чистая, незамутненная жажда убийства. Ярость, отточенная сотнями битв. Кайену показалось, что он тонет в ней.

Он вскочил на ноги, пытаясь отогнать наваждение. Нужно что-то сделать. Нужно понять.

Вспомнив тот призрачный силуэт, он попытался повторить стойку. Неуклюже, неловко, как ребенок, подражающий мастеру. Его тело, привыкшее лишь таскать трупы, не слушалось.

— Что ты такое? — прошептал он, обращаясь к мечу.

Он закрыл глаза, пытаясь снова вызвать в памяти тот багровый отпечаток. Движение. Стойка. Замах. Он попытался поднять меч так же.

И в этот момент шепот в его голове превратился в крик. Жажда убийства, исходящая от меча, хлынула в него, как прорвавшаяся плотина.

На одно единственное, слепое мгновение его тело перестало быть его собственным.

Рука, сжимавшая меч, двинулась сама по себе. Это было движение, которое его слабое, изможденное тело просто не могло совершить. Невероятно быстрое, идеально выверенное, полное смертоносной грации. Черный клинок со свистом рассек затхлый воздух его лачуги, оставляя за собой тонкий, вибрирующий след.

Движение было настолько мощным и чужеродным, что Кайен потерял равновесие и рухнул на земляной пол, выронив меч. Он тяжело дышал, его легкие горели. Пот градом катился со лба.

Он уставился на свои дрожащие руки. Затем на меч, тихо лежавший в пыли.

Страх боролся в нем с новым, доселе неведомым чувством. Ошеломляющим, невозможным осознанием.

Меч не был проклят.

Он не был одержим.

Он... учил его.

Призрак мертвого капитана жил не в мече. Он был в его голове.

Пол был холодным и твердым. Кайен лежал на нем, и каждый сустав его тела протестовал против резкого, неестественного движения, которое он совершил. Но физическая боль была ничем по сравнению с бурей, бушевавшей в его голове.

Страх был первобытной, инстинктивной реакцией. Чужая воля, холодная и острая, как клинок, вторглась в его тело и использовала его, как марионетку. Это было осквернение, нарушение самого сокровенного — контроля над самим собой. Его первой мыслью было отшвырнуть меч, убежать, спрятаться.

Но тут же поднималась другая эмоция, более коварная и соблазнительная. Восторг.

Всю свою жизнь Кайен был никем. Пылью. Червем, копошащимся в грязи. А на одно мгновение... на одно короткое, слепое мгновение он ощутил мощь, о которой не мог и мечтать. Грация и смертоносная эффективность того единственного удара были чем-то божественным. Это была сила, способная переписать его судьбу.

Искушение было слишком велико.

Он сел, его дыхание постепенно выровнялось. Страх не ушел, он лишь уступил место ледяной решимости. Он должен понять это. Он должен это контролировать.

Медленно, с осторожностью ученого, работающего с нестабильным реагентом, он снова взял меч. Рукоять была холодной. Шепот в голове возобновился мгновенно, но на этот раз Кайен был готов. Он не пытался его заглушить. Он вслушивался.

Слова все так же были обрывочны, но теперь он не просто слышал их — он чувствовал намерение за ними. Каждое слово было пропитано волей к битве, годами тренировок, презрением к слабым. Он почувствовал призрак мускулов капитана, напрягающихся для удара, ощутил, как тот балансирует свой вес, как концентрирует свою духовную энергию в одной точке.

«Не сопротивляйся,» — казалось, шептал призрак, — «подчинись, и я покажу тебе величие».

Кайен стиснул зубы. Нет. Он не станет куклой.

Он встал, снова принимая ту неуклюжую стойку. Он попытался поднять меч, но на этот раз он вложил в движение свою волю, борясь с чужеродным импульсом, что пытался захватить его руку. Началась битва. Невидимая, безмолвная война, развернувшаяся в его собственном теле. Его мышцы свело судорогой. Рука, державшая меч, дрожала, разрываясь между его собственным неуверенным движением и идеальным, отточенным замахом мертвого капитана.

И тут пришла боль.

Она ударила не в мышцы, а прямо в центр черепа. Острый, пронзающий укол, будто в его мозг вонзили раскаленную иглу. Кайен вскрикнул, его зрение затуманилось. Чужая воля усилилась, воспользовавшись его слабостью.