— Ты — охотница, — продолжил Кайен, объясняя свою логику. — Ты знаешь, как выслеживать тварей, как читать следы, как понимать природу. Твоя задача — найти Сердце Огненной Саламандры. Собери информацию, найди проводников, если нужно. Узнай все о ее логове, повадках, слабостях. Подготовь охоту.

— А ты? — спросила она. — Что будешь делать ты?

— Я — Летописец, — ответил он. — Моя охота будет проходить не в пещерах, а здесь, в этих каменных джунглях. Мне нужно найти «душу» для меча.

Он подошел к столу и сел.

— Фориан сказал, что нужна воля, совместимая с природой клинка. Острая, смертоносная, дисциплинированная. Это не может быть наследие какого-нибудь берсерка или мага. Это должен быть мастер клинка. Фехтовальщик. Возможно, убийца.

— И где ты найдешь такого? — скептически спросила Лира. — Подойдешь к лучшему фехтовальщику в Союзе Вольных Клинков и попросишь его умереть для тебя?

— Нет, — сказал Кайен. — Я найду того, кто уже приговорен к смерти.

Его план был прост и жесток. Пристанище Великанов было городом изгнанников и наемников. Дуэли, заказные убийства, смертельные поединки на арене — смерть здесь была таким же товаром, как руда или специи. Ему нужно было лишь найти подходящую жертву. Мастера, чья смерть была лишь вопросом времени.

— Я буду ходить на Арену. Буду слушать в тавернах. Буду искать информацию о самых известных мастерах клинка в городе, — объяснил он. — Искать тех, кто влез в долги не к тем людям. Тех, кто бросил вызов, который не сможет пережить. Тех, кто болен неизлечимой болезнью. Я найду свою цель. И когда придет ее час, я буду рядом, чтобы забрать ее наследие.

Они смотрели друг на друга в тусклом свете масляной лампы. Их пути расходились, но цель была одна. Лира должна была спуститься в огненные недра горы, чтобы сразиться с мифическим зверем. Кайен должен был погрузиться в социальные недра города, чтобы стать стервятником, ожидающим смерти великого воина.

Оба задания были смертельно опасны.

— Будь осторожна, Лира, — сказал Кайен, и в его голосе прозвучала искренняя забота.

— И ты, — ответила она. — В этих джунглях клыки острее, чем в лесу.

На следующее утро они разделили свои деньги. Лира закупила у алхимиков несколько зелий защиты от огня, специальные жаропрочные тросы и собрала информацию о самых глубоких, самых опасных пещерах, известных как «Глотка Дракона». Затем, с луком за спиной и решимостью в глазах, она покинула город, растворившись в тенях горных перевалов.

Кайен остался один.

Он стоял посреди их пустой комнаты, и впервые за долгое время почувствовал укол одиночества. Но он быстро подавил его. У него была миссия.

Он вышел из постоялого двора и направился в самый шумный, самый кровавый и самый честный район Пристанища Великанов. Туда, где жизнь и смерть были просто ставками в жестокой игре.

Он шел на Арену. Охота за душой началась.

Арена Пристанища Великанов не была похожа на изящные колизеи южных империй. Она была шрамом в сердце горы. Огромная естественная пещера, дно которой было засыпано толстым слоем темного, впитывающего кровь песка. Ярусы для зрителей были грубо вырезаны прямо в скальной породе, уходя вверх, во тьму, где с потолка свисали гигантские сталактиты. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом пота, страха, дешевого пива и пролитой крови.

Кайен заплатил несколько медных монет за вход и нашел себе место в самом темном и высоком ярусе. Он не был зрителем, жаждущим зрелищ. Он был охотником, изучающим повадки стаи.

Его обостренное восприятие легко просеивало рев толпы. Он слышал, как букмекеры принимают ставки, как ветераны-наемники с циничной усмешкой предсказывают, кто из бойцов умрет первым, как торговцы заключают сделки в тени. Это место было не просто ареной. Это была биржа, где валютой была жизнь.

На песок вышли первые бойцы. Громила с двуручным топором против закованного в цепи горного тролля. Бой был коротким, кровавым и лишенным всякого изящества. Толпа ревела от восторга, когда наемник, потеряв руку, все же умудрился снести голову монстру.

Кайен смотрел на победителя, но не видел в нем своей цели. Сила была, но воля была грубой, примитивной. Эпитафия такого воина была бы лишь бледной копией наследия Корвуса. Он искал нечто иное.

Следующий бой был интереснее. Дуэль. Два наемника, поспорившие из-за карточного долга, решали свой спор на песке. Оба были вооружены тонкими, как игла, рапирами. Их бой был танцем скорости и точности. Клинки звенели, оставляя в воздухе серебряные росчерки. Но вот один из них допустил ошибку — сделал выпад на долю секунды длиннее, чем следовало. Его противник немедленно этим воспользовался. Короткий, точный укол в сердце. Победитель молча поклонился и ушел. Тело проигравшего утащили слуги арены.

Кайен анализировал. Знание Райкера позволяло ему видеть каждый финт, каждый выпад, каждую ошибку. Эти двое были искусными фехтовальщиками. Быстрыми, точными. Но в их стиле не было глубины, не было философии. Они были хорошими техниками, но не великими мастерами. Их наследие не было достойно стать душой его клинка.

Он провел на арене весь день, наблюдая за десятком боев. И все больше убеждался, что пришел не туда. Здесь сражались отчаявшиеся, жадные или глупые. Легенды здесь не рождались. Они здесь умирали.

Или приходили посмотреть на свою собственную смерть.

Он почти ушел, когда до него донесся обрывок разговора двух стариков, сидевших неподалеку.

— ...жаль старика Клинка. С каждым днем все хуже.

— Да, жаль. Лучший фехтовальщик, которого я видел. Двигался, как осенний лист на ветру. Но «Ржавая Хворь» не щадит никого.

— Говорят, он ищет последнего ученика. Хочет передать свой стиль, «Танец Осеннего Листа», прежде чем уйдет. Но кто пойдет в ученики к ходячему мертвецу?

— Вот он и приходит сюда каждый день. Просто смотрит. Вспоминает, наверное.

Сердце Кайена екнуло. Вот оно. Легендарный мастер. Приговоренный к смерти не клинком, а болезнью. Его смерть была предопределена. И его воля была сильна — он хотел, чтобы его наследие жило. Идеальный кандидат.

Кайен начал сканировать толпу. Он искал не силу, а слабость. И он нашел его.

В одной из самых высоких и уединенных лож, вдали от ревущей толпы, сидел одинокий старик. Он был укутан в тяжелый плащ, хотя в пещере было душно. Его лицо было бледным и изможденным, кожа обтягивала череп. Он часто кашлял, сухим, надсадным кашлем. Но его глаза... В них не было болезни. Они были острыми, ясными и невероятно живыми. И они не смотрели на кровавое месиво на арене. Они следили за ногами бойцов, за их балансом, за тем, как они переносят вес. Он не смотрел бой. Он читал его.

Кайен почувствовал ауру этого человека. Она была слабой, почти угасшей, как догорающий уголь. Но ее структура была безупречной. Сложной, многогранной, отточенной десятилетиями медитаций и тысячью поединков. Это была Эпитафия, сравнимая по качеству с наследием Райкера, но совершенно иная по своей сути. Не холодная мощь утеса, а неуловимая грация осеннего листа.

Бои закончились. Толпа начала расходиться. Старик медленно, с видимым усилием, поднялся на ноги и, опираясь на простую палку, начал свой путь к выходу.

Кайен не стал подходить к нему. Не здесь. Не сейчас. Это была не та цель, которую можно было взять нахрапом.

Он скользнул в тень и последовал за стариком.

Охота началась. Но эта охота требовала не стрел и капканов, а терпения, понимания и идеального момента, чтобы приблизиться к легенде, чья жизнь угасала с каждым днем.

Старик Клинок, чье настоящее имя, как выяснил Кайен, было Лиан (Lian), жил в тихом, забытом уголке города. Его дом был маленьким, почти аскетичным, с небольшим внутренним двором, в центре которого росло одинокое, старое дерево с багряными листьями.

Кайен не приближался. Он нашел идеальный наблюдательный пункт на крыше заброшенного склада напротив. Оттуда, скрытый в тени, он мог видеть все, что происходило во дворе. И он начал свое бдение.