В ближайших планах, помимо уже перечисленного, значилось открытие учебного центра. Ещё в середине XXI века в институте создали эффективную программу подготовки научных кадров, которую использовали для закрытия собственных потребностей. Теперь она послужит для тех, кто займётся исследованиями в новой отрасли знаний, которая ранее была недоступна.

После стольких лет «взаперти» и с отключёнными военными протоколами Знайка словно взбодрился, ведь он вновь превратился в полнофункциональный «мозг» Когриведа, занимающийся множественными вычислениями и управляющий бесчисленным количеством процессов. То, ради чего его создавали, стало не просто доступно. Это в ближайшее время даст осязаемый результат, принесёт практическую пользу.

А ещё Знайка поднял архивы космических наработок, где хранились уникальные материаловедческие данные. После потери лунной базы требовалось как-то выкручиваться. Всерьёз рассматривался вопрос строительства большой орбитальной станции, которая будет выполнять функции гигантского сборочного цеха. Отказываться от межпланетных перелётов никто не собирался.

Работа кипела, и всем это нравилось.

Саня смотрел в стену и вслепую собирал автомат. После курса реабилитации он пришёл в норму, вернувшись к своим обязанностям. Только теперь солдат знал, что не является человеком. Видимо, пока он находился в отключке, в его голове покопались, убрав лишние строчки кода. Новая реальность не шокировала Саню, скорее, удивила. По сути, не изменилось ничего, кроме самого факта: он и его сослуживцы — особый класс биороботов, зовущихся микоидами.

Странное слово, интересное. Придумал его командующий, который, как выяснилось, тоже не был человеком. Системой искусственного интеллекта, управляющей Когриведом.

В остальном всё осталось по-прежнему: дежурства, тренировки, марш-броски. Правда, добавились кое-какие новые обязанности. В некогда секретном бункере запустили производство микоидов и грибоходов, поэтому часть солдат переквалифицировалась в гражданских специалистов, превратившись в инженеров.

Иногда Саня мысленно возвращался к событиям на базе разведчиков. Точнее, к их финалу. Сейчас он понимал, что причиной сильного жара после ранения стал перегрев, возникший из-за обильной потери диэлектрического геля. Но не тогда.

Зато об этом догадалась девушка, оплакивавшая погибшего разведчика. Осмотрев раны, она ушла в казарму, вернувшись оттуда с аптечкой. Чуть позже двое бойцов притащили несколько трупов нападавших, небольшой насос и гибкие трубки.

Валькирия, как её все называли, зашила рану на Саниной спине, после вскрыла брюшную полость одному из солдат, вставила туда шланг, а другой ввела в пулевое отверстие на животе у Сани. Включила насос, производя переливание до тех пор, пока не потекло через край.

Валькирия наложила швы на вторую рану, потрогала лоб, руки и живот раненого. Удовлетворённо кивнула: жар начал спадать.

— С ногами твоими пусть спецы разбираются, — бросила девушка и ушла.

Спецы разобрались. Саня снова в строю. И ему пора заступать на дежурство. Бросив в рюкзак пару бутылок воды, солдат накинул его на плечи, подхватил автомат и зашагал по лестнице на поверхность.

Раньше неподалёку от входа в казармы из земли торчал один небольшой столбик с прикрученной к нему табличкой. Недавно их стало два. Саня поправил кепку, встал по стойке смирно и отдал столбикам честь. «Заботливая Медведица. 2138–2349», — значилось на второй табличке.

Новосибирск, 2349 год.

На веранде расположились трое — Иннокентий Ферапонтович, Георг Никодимович и Офелия Робертовна. Мэр сидел в инвалидном кресле. Колени ему давно починили, но он предпочитал «не беспокоить раны, давая ногам как следует восстановиться».

Драматурга тоже подлатали. Нижнюю часть лица по его просьбе переделали, заменив лицевой динамик на челюсти, отчего при разговоре у него открывался и закрывался рот, как у настоящего человека. Благодаря этому, Пяткин добавил ещё один штрих к и без того экстравагантному образу: начал курить трубку. Он набивал её смесью сушёных трав с ароматными листьями, попыхивая душистым дымком без вреда для себя или окружающих. Смотрелось солидно, хоть Офелия Робертовна и периодически поругивалась, что Георг Никодимович «совсем не бережёт здоровья, идя на поводу у вредной привычки».

Подъехал лимузин. Кузьма распахнул дверь перед незнакомым роботом-помощником. Тот проследовал к мэру, едва заметно поклонился и заговорил:

— Милостивые господа! Меня зовут брат Серапион. В связи с трагической кончиной Онуфрия я, следуя его наказу, вынужден был возглавить нашу общину, став настоятелем Вознесенского. Мне сообщили, что вы хотели бы передать нам некую реликвию, и вот я перед вами.

Кузьма быстро метнулся в дом и мгновенно выскочил наружу с продолговатым ящиком, обитым красным бархатом. Серапион с трепетом приподнял крышку, затем ахнул: внутри, на шёлковой подкладке, лежал топор с надписью: «За брата Давида!». Лезвие скалилось несколькими выщерблинами, явно полученными в бою.

— Пресвятой вознёсшийся на Марс Человек разумный! — выдохнул робот. — Тот самый топор! Мы поместим его на самое видное место в храме! В память о павшем брате! Как мне вас отблагодарить, друзья?

— Полноте, — Иннокентий Ферапонтович покачал головой, — никакой благодарности не нужно. Мы лишь отдали дань боевому товарищу, бесстрашно сражавшемуся бок о бок с нами. Из трёх храбрецов только ему выпало пасть на поле боя. Так пусть же память о славном Онуфрии сохранится на века!

Серапион попрощался, и лимузин повёз его обратно.

— Кстати, — драматург выпустил облачко дыма, — как вы, уважаемый мэр, смотрите на то, чтобы экранизировать наш геройский подвиг? История просится на большой экран, не будь я Георг Пяткин!

Рязань, 2349 год.

Уныние овладело не только Марусей. Оно навалилось и на Толика. Всё, что он делал, отправилось коту под хвост после акта гуманизма, проявленного Павловым. Умом учёный понимал, что поступить иначе означало увеличить количество жертв с обеих сторон, но что-то в глубине души протестовало, осознавая последствия для научной деятельности. Обнулялись сроки, графики, достижения. Вектор будущего развития упёрся в невидимую стену. Куда двигаться дальше, непонятно. Точнее, в целом, ясно. Только долго и обходными путями.

Само собой, рано или поздно жизнь наладится. Главное — перетерпеть её серую полосу.

— Какое-то у вас лицо кислое, Анатолий Семёнович, — Константин Эдуардович нахмурился. — Для молодого учёного вы слишком расстроены.

— Будто вы не переживаете, — отозвался Толик.

— Переживаю, конечно. А ещё я хорошо знаю историю науки. Никогда, поверьте, никогда ничего не шло гладко! Обязательно вылезали трудности, сложности, не предсказанные ранее проблемы. Мы столкнулись с аналогичной ситуацией. Но ведь не с неразрешимой же!

— Согласен, — Толик потеребил застёжку халата. — Выход найдётся всегда. Жаль впустую потраченного времени.

— Отчего же впустую? Отнюдь! Основная часть проекта проработана. У нас изменилась стартовая точка. Хотя… Тут тоже вопрос открытый. Да, подумывают о строительстве орбитальной станции для сборки межпланетных судов. А кто нам запрещает построить вторую лунную базу, на удалении от старой? Именно, никто. Законсервированная представляла ценность из-за отсутствия вложений сил со средствами. Мы списали её со счетов, значит, вольны поступать так, как сочтём целесообразным с точки зрения финансов и материальных ресурсов.

— Вы не станете возражать, если я возьму на себя просчёт экономики?

— Что вы, ни в коем случае! Более того, я настаиваю!

Толик обрадовался. У него появилось занятие, способное отвлечь от тяжёлых размышлений. Отлично! Пора действовать!

Королёв, 2349 год.