– Красиво сказано, витиевато. Но неправильно. Патрис мне не друг. У таких, как он, не может быть друзей среди мужчин. Он дружит с женщинами, а с мужчинами – сам понимаешь.

Яме вспомнилось, как мэтр Патрис неожиданно крепко жал ему руку, заглядывая в глаза. Теперь то рукопожатие не казалось знаком уважения и проявлением мужской солидарности. Яма поморщился.

– Вы говорите об этом без всякого стеснения!

Казалось, фламин не сразу понял, что Яма имеет в виду.

– Чего здесь постыдного? У каждого свои удовольствия в жизни. Ты в деревне отстал от жизни. Пообщайся с министрантами Зеленого баала, они тебе расскажут, как правильно расслабляться и отдыхать.

– Я не устал, – буркнул Яма.

– Ну-ну, проживи еще десять-пятнадцать лет и больше такого никогда не сказанешь. Так вот, у Патриса друзей быть не может. У меня тоже, но по другой причине. Я – бизнесмен. Я в дружбу не играю, а строю деловые отношения. Так что твоя рекомендация ничего не стоит. Дважды.

Яма решил воспользоваться прочитанным в книге о баализме.

– Мне казалось, что баалисты всегда готовы помочь друг другу.

– Может быть. А ты баалист?

Яма не хотел врать. В последнее время принцип говорить только правду заметно усложнял жизнь. "А как же иначе?" – собирался сказать он, однако фламин его опередил.

– Ладно, пусть ты баалист. Называй себя как хочешь. Сейчас ты никто.

– Это оскорбление?

– Это учение Золотого баала. Твоя значимость в этом мире равна количеству твоих денег, а у тебя их совсем нет.

– Поэтому я здесь, а не веселюсь с зелеными баалистами. Я готов зарабатывать. Лучшего места, чем ваш приход, для этого не найти. Правильно?

Фламин кивнул и отпил вина.

– Скажу как есть. Ты – превосходный объект для инвестиций. Говорю же, ты своего добьешься. Может быть, станешь понтификом и будешь присылать мне тексты проповедей. Если я до этого доживу. – Фламин посерьезнел. – В этом-то и дело. Посмотри на меня. Сколько мне лет? Не гадай. Я не только самый богатый в Ажене, но и самый старый. Оранжевые шутят, что рекордсмен – рекордсмен во всем. Оказывается, не шутят. В моем возрасте долгосрочные инвестиции не интересны.

– Могу я задать личный вопрос?

– Валяй, – сказал фламин, вновь наполняя фужер золотистым вином.

– На что же вы собираетесь тратить свое состояние перед… то есть на склоне лет?

– Если бы я хотел его потратить, то погасил бы долги.

Яма уставился на фламина. Он настолько растерялся, что не решался переспросить. Для путника иметь долги было невыносимым стыдом, тем более в преклонном возрасте, когда можешь не успеть их раздать. Фламин глянул на Яму и усмехнулся.

– Ты приятный собеседник. С тобой я чувствую себя клеттским мудрецом, открывающим тайны жизни молодому ученику, который только и делает, что удивленно разевает рот.

– Я просто хочу понять. Почему вы не отдадите свои долги?

– Но это же очевидно! Если я их раздам, то стану беднее, – засмеялся фламин, запрокинув голову.

Яме тоже стало смешно. Он усмехнулся, но тут же понял, что фламин говорит от чистого сердца, его смех подобен веселью ребенка, чья игра, однако, заключается в издевательстве над безобидными зверьками. Яма потерял осторожность и неосознанно перевел тему на учение о Пути.

– Господин Дамиан, но ведь в будущей жизни у вас не будет накопленного золота.

Фламин ответил нисколько не задумываясь:

– С чего ты взял? Если я буду воскрешен, то почему мои деньги не воскреснут со мной? Неужели добрый и справедливый Создатель допустит такое? Разумеется, мое богатство, которое я зарабатывал всю свою жизнь, тоже будет со мной!

Яма помолчал, потом сказал:

– А что, если там золото ничего не будет стоить?

– А золото и здесь ничего не стоит.

– Очередной словесный парадокс?

– Очередной факт. Само по себе золото просто один из металлов. Лежит в земле, пить-есть не просит. Цену золоту назначают люди. Если все-таки будет великое воскрешение и жизнь после смерти, то, наверное, воскресят не только меня. А где есть люди – там есть и стоимость золота.

– Интересная цепочка размышлений, – искренне сказал Яма.

– Конечно. В старости об этом хорошо размышляется. Но ты не переживай, никуда нас не воскресят. Дадут спокойно отдохнуть после смерти. Так что золото пригодится в этом мире… Ты вообще-то не забивай голову религиозными размышлениями о вечности. В твоем возрасте надо жить и зарабатывать. Чего ты хочешь в баализме?

– Сделать мир лучше, – сказал Яма. Сейчас не пришлось лгать или выворачиваться. Он ответил как есть на самом деле.

– Мир и так хорош, ты его, пожалуйста, не изменяй, пока я жив. Но твои стремления пришлись по адресу – у баализма схожая цель: сделать людей счастливыми.

– Счастливыми… – словно эхо повторил Яма.

– Именно. Всех и каждого. Кто такой успешный баалист? Богатый человек, сильный и влиятельный, красивый и творящий красоту вокруг себя, наслаждающийся всеми проявлениями жизни, веселый и жизнерадостный. Никогда еще человечество не было столь близко к такому. Во времена Кха мы были рабами, во времена Тири-Эж – несамостоятельными детьми. Теперь люди становятся самодостаточными, свободными, счастливыми.

Фламин отпил еще вина. Яма не пил, но чувствовал себя захмелевшим.

– А вы счастливы? – спросил он.

– Обычно на такой вопрос отвечают: "А ты?" И после этого наступает философское молчание, оба сидят угрюмые, осознавая тщетность бытия и относительность жизни. Но вообще-то я счастлив.

– Отчего же?

Дамиан нахмурился. Яма понял, что перегнул палку с количеством личных вопросов.

– Хотя бы потому, что у меня есть деньги. Ты вот, например, несчастлив, потому что у тебя их нет.

– Не согласен. Деньги нужны мне всего лишь как средство для моих целей.

Фламин расхохотался громко и внезапно, как будто залаял цепной пес.

– Разве всем остальным людям деньги нужны для чего-то другого?! Ты действительно воображаешь, что только у тебя во всем мире есть цели! Ну ты и эгоист, у меня аж мороз по коже от такой свирепой бесчеловечности. Будь я помоложе, а ты постарше, мы бы обязательно сделали совместный бизнес!

Яма решил, что разговор давно ушел от первоначальной цели, а теперь и вовсе зашел в тупик. Поднимаясь из невероятно удобного кресла, он сказал:

– Я благодарен вам за увлекательную беседу, господин Дамиан. Извините, но мне пора идти.

– Правду про тебя говорили, ты не похож на местных обывателей. Некоторых ты пугаешь, но лично я узнаю в тебе родственную душу. – Фламин взял перо и принялся что-то писать, жестом показывая Яме подождать. Через минуту Дамиан поставил штамп, вырвал листок и протянул его Яме. – Возьми расписку. Подойди в кассу на первом этаже, тебе выдадут десять серебряных марок. И одну марку золотую – на счастье. Ради Золотого баала. Основную сумму сможешь получить в филиале моего банка, когда доберешься до Бовангры.

Яма ознакомился с документом.

– Вы очень щедры.

– Наверное, пьян. Если станешь понтификом Луарции – все мне верни десятикратно! А если я не доживу – сделай мне золотой гроб.

– Договорились, – сказал Яма.

– Вот ружье, из которого вчера стреляли, – сказал Ноланд, указывая на искореженный кусок металла. Дуло согнуто пополам, полированный приклад разбит в щепки. Дорожная пыль в том месте покрылась коричневыми пятнами, впитав кровь неизвестного стрелка.

Вереск осматривал перевернутую посреди дороги повозку. Большинство кувшинов разбилось, оливковое масло растеклось по рулонам наарских шелков и брускам сандалового дерева, от испорченных товаров поднимался горьковатый запах грецкого ореха.

– Роскошный везли товар, а выбрали Старый тракт. Возможно, контрабанда, – сказал Вереск. – В этих местах такое встречается.

– Такое?! – воскликнул Ноланд, жестикулируя над кровавыми обрывками одежды, оставшимися от торговцев.