— Что здесь случилось? — бросил я вопрос в воздух.

Охотницы переглянулись и посмотрели на Киану, доверяя ей право говорить.

— Ничего особенного. — со вздохом тряхнула чёрным хвостом волос девушка. — Покинутая деревня. Видимо, зверьё вокруг расплодилось слишком сильно, а местные были бедны и не смогли противостоять натиску природы. Думаю, во время очередной волны рождаемости в лесах они потеряли слишком много людей и решили уйти, собрав всё ценное. Поэтому на краях полей нет ловушек: никто не следил за ним уже как минимум месяц, и лес потихоньку съедает поле, разрастаясь. Всё, что можно было снять, крестьяне забрали с собой, а оставшееся поглотил ковёр из зелени. Не удивлюсь, если мы найдём общую могилу в центре деревни.

Так и вышло. В самом центре поселения находилось большая, чёрная от пепла яма, на дне которой виднелись следы костей. Сами кости, вероятно, давно растащили местные звери.

— Найдите и подготовьте ночлег. — распорядился я, рассеянно остановившись рядом с ямой.

Зрелище было не то чтобы шокирующее, но мрачноватое. Но я остался по другой причине: я всё ещё чувствовал силу смерти, кто клубиться в этом месте. Нет, она не была мне нужна, но само действие здесь навевало интересные мысли.

От жизни до смерти, как и от любви до ненависти, порой нужен всего один маленький шаг. Ещё совсем недавно это место было полно жизни: ломящиеся от урожая поля, деревня, наверняка полная детей… Ныне же лишь пустые дома и пепелище в центре. Мёртвое селение, но отнюдь не смерть убила их: то была другая жизнь, что вытеснила отсюда людей.

Жизнь тоже может быть жестокой, и Таллистрия, как королевство жизни, знала об этом не понаслышке.

Я слёз с мёртвого оленя, и неторопливо уселся рядом с чёрной ямой, подстелив себе плащ. Всего один шаг… Так почему же у меня не получается?

Прошло много лет, но я всё так же далёк от того, чтобы совместить в себе и жизнь, и смерть, в одном едином искусстве. Я нашёл свой, обходной путь, и всё же порой мне казалось, что этого мало. Самому себе можно признатся: я слегка скучал по тому, самому первому, сверхъестественному чувству сенсорики жизни, которому меня учили в ордене. Долгие годы практики искусства смерти взяли своё, уничтожив большую часть модификаций ордена, рассчитанных на то чтобы создать из простого человека перенасыщенного жизнью суперсолдата. Физические изменения сохранились конечно: изредка я всё ещё ощущал в себе влияние той самой видоизменённой биохимии, что могла помочь в бою. Но вот остальное…

Всё, что сделали с моей собственной энергетикой мастер жизни ордена, если это можно так назвать, стёрлось безвозвратно. По-хорошему, возможно, мне следовало бы обратиться к целителям ордена странников: никто бы не отказал мне там в помощи. Но мне совершенно не хотелось отвечать на все возникшие ко мне вопросы. Рыцари людей - упорные ребята. Кто-то может докопаться до истины, и пример Кадогана отлично иллюстрировал, чего стоит ожидать в таком случае. Забавно, что даже сейчас, после обретения могущества, неслыханного для любого из мастеров, я всё ещё опасался собственного ордена. Слишком хорошо я знал школу келлийского монастыря, прочувствовав её на собственной шкуре. С её выпускников станется организовать мне ловушку в огромном каменном мешке и поставить там круглосуточный пост и пары десятков мастеров и рыцарей, которые будут убивать меня столько, сколько придётся, чтобы свести меня с ума.

Может, я сумел бы выбраться из такой ловушки. А может, выбрался бы уже кто-то другой… Потому доводить до такого не стоило.

Конечно, у меня ещё были лазейки. Я всё ещё мог взять в руки королевский меч, возглавить тысячу гвардейцев, и, втягивая в себя их жизнь, вновь стать сверхчеловеком, способными дать фору любому простому бойцу. Как показали тренировки с гвардейцами Палеотры, в этом случае я всё ещё был способен на сенсорику жизни.

Но вот искусство смерти это отрезало напрочь, запирая силу смерти в моей душе. Пробить канал смерти через чрезвычайно плотный и энергонасыщенный покров так называемой королевской ауры и оставить её рабочей одновременно было просто невозможно. Слабый канал силы просто рассеивался, сталкиваясь с мощным слоем жизни, а мощный - перебарывал жизненный допинг, лишая меня королевских сил и разрезая связующие нити клятв, подобного тому, как я сам поступал с другими королями.

Были и плюсы, но сомнительного уровня: например, если принести самого себя в жертву, будучи накачанным жизнью под завязку, жертва явно выйдет гораздо более качественная и мощная. Я даже придумал, навскидку, пару интересных ритуалов, в которых можно было бы использовать как жертву настоящего короля. Правда, в идеале это должен быть не просто король, а король, вокруг которого будет множество вассалов, которые накачивают его жизнью, пытаясь спасти его всеми силами…

Вообщем, довольно специфические условия. С другой стороны, это можно было сказать и про многие другие ритуалы искусства смерти: пожалуй, теперь я уже хорошо понимал, как именно размышляли те, кто составлял их.

Иногда, именно в такие моменты, приходят озарения, которые меняют все. Я стал чрезвычайно хорошим практиком искусства смерти за эти годы. Я был достаточно опытен и силён, чтобы подчинить себе не просто ту смерть, что запасена в моём теле или душе: нет, я мог искусно сплести могучее проклятье даже из клубящихся остатков смерти пепелища недельной давности.

Даже без своего бессмертия я мог убивать врагов снова и снова, используя их собственный смерти для новых ударов, и пределом этому было лишь моё собственное тело.

Теперь предела не было, но мастерство осталось. И именно сейчас, сидя на краю пепелища в мёртвой деревне, я внезапно осознал, что подхожу к вопросу не с той стороны.

Мне не нужно пытаться вернуть себе сенсорику жизни, которой учили меня в Келлийском монастыре. Это пройденный этап, я сознательно отказался от пути элитного воина. Всё, что мне нужно, это совершенствовать сенсорику смерти, и тогда ничто не укроется от моего взора.

Я мог ощутить смерть живого существа за сотни шагов от себя, даже не напрягаясь. За тысячи, если сосредоточиться. Это даже не было пределом: даже мой бывший наставник в ордене умел ощущать жизнь за десятки миль… Уверен, кто-то вроде Грицелиуса может почувствовать извержение вулкана за сотни миль от себя, а мастер воды наверняка справится с теми, чтобы найти водоём или подземное водохранилище издалека.

Возможно, эта идея никогда не приходила мне голову в силу того, что практика искусства смерти зачастую жёстко связана с экономией сил. Жертвы может быть тяжело достать, массовые убийства не происходят вокруг постоянно: всё это приводит к тому, что адепт старается расходовать силы максимально эффективно и не тратить их впустую. И это хорошо, в этом рождается мастерство, уверен, так были изобретены многие ритуалы и проклятья из числа тех, что я знал: не из принципа наибольшей эффективности в бою, а из принципа экономии.

Слабое проклятье гнили может убивать человека долгие дни, и возможно, даже не справиться с молодым здоровым мужчиной, заставил его лишь переболеть. Но зато с ним мог справиться неопытный адепт, затратив совсем немного сил.

Но сейчас, когда я силён как никогда… Что мешает мне использовать собственную силу как сонар? Если выпустить тонкую, почти незаметную волну смерти, которая почти не повредит окружающим существам…

Я выпустил из себя широкую, но рассеянную волну смерти, проверяя догадку. И это сработало. Пожалуй, даже переборщил, пусть и не слишком сильно: ближайшая ко мне трава завяла, но на этом всё и ограничилось. Зато волна разошлась дальше, и дальше, и каждый раз, когда слабые, почти незаметные остатки смерти развивались, сталкиваясь с жизнью, я чётко и ясно осознавал, где именно это произошло.

Итем сидел на крыше одного из домов, и точно почувствовал мой выбор силы: краем восприятия я уловил, как молодой магистр неизвестным мне образом очистил своё окружение от силы смерти.

Пятёрка девушек находилась в крупном доме чуть поодаль: судя по всему, тот принадлежал старосте.