Первые всадники «Черных сердец» уже налетели на палисад. Они шли тупым клином, поэтому произошло это не по всей линии поля, а лишь по центру. Кусок рва с застрявшим пареньком находился чуть в стороне, на расстоянии примерно восьмидесяти шагов от того места, где стояли Чесман, Келвин и Морн.

– Куда?! – возглас Чесмана адресовался магу.

Морн пришпорил коня, вылетел на поле и поскакал вдоль рва. Резко осадил лошадь на самом краю, вытянул посох и забормотал заклинание. Земля во рве зашевелилась, раздвигая бревна. Нога паренька оказалась свободной, правда, явно сломанной. По крайней мере, сам он выбраться из рва не смог. Его товарищ пытался помочь, тянул изо всех сил. Морн спешился и тоже ухватил паренька за руку.

И в этот самый миг до них докатилась волна конницы.

Морн и ополченец едва успели выдернуть паренька на край рва, как «Черные сердца» грудью налетели на палисад. В один миг смели его в сторону, но большинство всадников тут же кувыркнулись в незамеченный ров, и лишь двое отчаянным посылом сумели заставить своих лошадей совершить немыслимый прыжок.

Едва приземлившись по ту сторону рва, один из кавалеристов тотчас развернулся и направил острие своего копья прямо в грудь покалеченному пареньку, но ударить не успел – стрела Келвина вонзилась в прорезь шлема, угодив врагу в глаз.

Конь с мертвым седоком по инерции сделал несколько шагов вперед, пытаясь затоптать оказавшегося под копытами человека, но ополченец ударил его мечом снизу вверх, пробивая грудную клетку. Ударил неудачно – клинок намертво застрял между лошадиных ребер. Ополченец остался без оружия. Правда, и конь был мертв. Он захрипел и повалился навзничь, едва не задев кобылу Морна. Та испуганно взвилась на дыбы, пытаясь вырвать повод из рук человека и сбежать.

Маг изо всех сил вцепился в повод и одновременно вскинул посох, направляя его в сторону второго всадника, который как раз разворачивался для атаки. Расположенный в навершии посоха невзрачный темный камень внезапно налился чистым сапфировым светом, заиграл, заискрился, выбрасывая мощную, острую, будто копье, струю воды. Она с огромной силой врезалась в лицо всадника, не ожидавшего такого коварства. Закрытый шлем более-менее погасил удар, но часть струи угодила прямиком в прорези, калеча глаза, выдавливая их, будто острыми спицами. Ослепший кавалерист завопил и  попытался зажать окровавленные глазницы руками.

Конь, подчиняясь конвульсивным приказам потерявшего ориентацию всадника, завертелся волчком, чудом балансируя на самом краю рва, а потом все же оступился и рухнул вниз, подминая под себя седока.

Морн покачнулся, ощущая дурноту. Заклинание «Водяного копья» отняло у него последнюю силу.

Внезапно налетели еще три всадника. Маг инстинктивно вскинул бесполезный теперь посох, пытаясь защититься, но тут же опустил, узнав Чесмана, Келвина и флейтиста.

Келвин с помощью флейтиста затащил на своего коня покалеченного ополченца. Второй пехотинец сам довольно ловко прыгнул в седло лошади Морна. А мага забрал с собой Пол – в одиночку подхватил грузного Морна и бесцеремонно забросил в седло перед собой, будто мешок с картошкой. Все трое пустили коней в галоп, удирая из-под самого носа миновавшей ров конницы «Черных сердец».

Маг вяло шевельнулся, пытаясь принять более удобную позу – он лежал поперек седла вниз животом, и лука пребольно впивалась ему в бок при каждом движении лошади.

– Не дергайся! – прикрикнул Пол.

Он был обозлен до последней степени, и Морн вдруг ясно понял, что злится Чесман почему-то не столько на него, сколько на себя самого…

Три всадника с грузом благополучно миновали поле между двумя армиями и поднялись на возвышенность к барону Ливаге, который в этот самый момент ругался с флейтистом, требуя, чтобы тот немедленно протрубил войскам какой-то приказ.

– В чем дело? – тихонько спросил Чесман у одного из конников Келвина, которые все это время находились при бароне. – Чего он буянит?

– Их сиятельство не понимают, почему наши войска стоят на месте. Как трусы, говорит, стоят.

– А как смелые должны бежать, что ли? – скривился Келвин.

– Точно так, – спрятал злую усмешку конник. – Бежать. На врага.

– А чего на него бежать, ваше сиятельство, – громко обратился к барону Келвин. – Вы гляньте получше, «Черные сердца» и так сейчас будут возле нас.

– Уже есть, – поправил один из флейтистов, указывая на склон холма внизу.

Палисадник и ров частично выполнили свою задачу – погасили скорость конницы, вывели из строя часть всадников и дали время арбалетчикам на лишние выстрелы, которые унесли жизни еще нескольких десятков врагов. Но опытные «Черные сердца» не дрогнули. Основная их масса сумела преодолеть все препятствия и, выровняв ряды, понеслась на ополченцев.

– Бочки! – заорали команду сотники.

Приставленные к бочкам с водой пехотинцы тотчас опрокинули деревянные емкости, поливая пологий склон. Тяжелые копыта заскользили по влажной земле, превращая ее в грязь.

К несчастью, бочек было не так много, поэтому воды не хватило, чтобы залить весь склон. Часть всадников сумели проскочить по сухому, но около сотни завязли в грязи, сильно потеряв скорость.

Линия атакующих разорвалась. Лишь отдельные группы всадников с огромной силой врубились в ряды пикинеров.

Длинные колья ополченцев били лошадей в грудь, останавливали, кое-где даже опрокидывали коней. Но и кавалеристы не перли со всей дури, как могло показаться со стороны. Напротив, они действовали осмотрительно. Опытные «Черные сердца» наметанным глазом еще издали определяли наиболее уязвимые участки обороны пикинеров и направляли коней именно туда, выставляя перед собой конусообразные щиты, которые раздвигали колья в стороны, позволяя всаднику приблизиться почти вплотную к ополченцам.

Каждый из «Черных сердец» в начале боя использовал длинные пики – более легкие и короткие, чем у пикинеров, но зато с остро-заточенными наконечниками. Пики кавалеристов проскальзывали между кольями пехотинцев и насмерть поражали практически не защищенных броней ополченцев.

Такие пики были рассчитаны лишь на один удар – наконечник, как правило, намертво застревал в теле, выдернуть его на всем скаку было абсолютно невозможно. Поэтому кавалеристы сразу отпускали пики и брались за палаши или секиры, которые косили противника, как траву, а боевые кони, подчиняясь приказам наездников, топтали и давили людей.

Хуже всех пришлось тем ополченцам, кто находился в центре баталии. Они первыми вступили в бой, и именно им досталась основная масса конников врага. Правда и пикинеров здесь было больше – не три, а пять рядов. Притормозившим после рва, палисада и скользкого склона «Черным сердцам» удалось одним ударом проломить только три из них, а последние два все-таки затормозили кавалеристов, остановили, заставив увязнуть в тяжелейшем ближнем бою.

Чесман сидел верхом на коне на вершине холма и внимательно вглядывался в протекающее чуть ниже сражение. Барон попытался было вякнуть на него: мол, чего это ты здесь торчишь, иди вниз, сражайся со всеми. Но Пол сослался на графа Тесандра, дескать, тот не разрешает своим лазутчикам ввязываться в бой. Барон еще долго что-то бухтел по этому поводу, но Чесман уже не слушал. Его взгляд был прикован к склону холма.

«Черные сердца» несли потери, но все же не такие большие, как пехотинцы. В ближнем бою ополченцы – вчерашние пахари, не могли всерьез противостоять профессиональным воинам из «Черных сердец». Темные шеренги врага, словно гусеницы в лист, вгрызались в баталию, подминали, заглатывали, уничтожали.

Уже давно перемешались ряды: пикинеры, алебардщики и арбалетчики теперь дрались плечом к плечу, используя короткие мечи или то оружие, которое в данный момент подвернулось под руку. Часть всадников «Черных сердец» покинули седла – не по своей воле, разумеется, и теперь сражались пешими, что, впрочем, не делало их менее опасными.

Трупы ополченцев, «Черных сердец» и лошадей усеивали склон, заставляли сражающихся спотыкаться и падать. Ноги разъезжались на скользкой от крови земле. Воздух кипел от криков людей, лошадиного ржания и лязга оружия.