Князя бесила сама мысль о том, что он стал наконечником стрелы, которую этот невыносимый кей пустит туда, куда ему вздумается, и что он вынужден будет ранить его врагов вопреки собственной воли, потому что Грут прав, он слабее его, он просто человек.

Но кем он будет если примет помощь кея? Магом? Вряд ли. Магами и кеями рождаются. Колдуном? Таким как Шема? Вероятно.

Выходило, что даже приняв помощь кея, Таймар не мог стать ему равным. А это означало, что он должен либо отказаться от помощи, либо обречь себя на пожизненное рабство.

Князь уже хотел было открыть рот, чтобы сказать своё последнее слово, как в его памяти всплыли недавние слова Вольгера о том, что тот поимеет его вопреки всему.

Дни в заточении не шли, а скрипя ползли, будто раненые. Китэрия маялась взаперти, не находя уже того удовольствия в чтении, что раньше. Книга легенд закончилась, а наставления по практической магии для неё были бессмысленны, ведь она не обладала правами влиять на воплощённую реальность своей волею. Оставался талмуд по знахарству, написанный совсем уж древним и путанным слогом.

В условиях скудной растительности Роглуара эти знания казались почти бесполезными. Штудирование рецептов примочек и отваров утомляло девушку, и она, вероятно, забросила бы этот труд, не будь в нем прикладных советов по целительству с помощью сил, дарованных голубой кровью. Практикуя экзерсис описанный в талмуде, она избавила себя от уродливого шрама, к тому же устранила сбои, что раз от раза случались с её хрупким организмом. Теперь разрушительная роглуарская энергетика влияла на неё гораздо меньше.

Но в конце концов и эту книгу она осилила, а князь так и не вернулся, да и Истан с того дня как она рассказала ему о своих подозрениях об их родстве с Таймаром, приходил лишь дважды. Деорак, видимо, понял, что сын не добьётся успеха в порученном ему деле, и предпочёл отправить принца в храм, чтобы тот молил Богов о скорейшем возвращении его брата.

Таймар отсутствовал уже два месяца. Жизнелюбивая и непоседливая Китэрия буквально иссыхала от одиночества и скуки, начиная уже думать, что терзания князя были менее убийственными, чем эта тотальная отверженность миром, в котором она вынуждена была существовать. От скуки этэри пыталась воскресить в памяти грубый образ Таймара, но его постоянно затмевал гладкий лик его брата. Китэрия поняла, что начинает забывать князя. Теперь она могла довольствоваться лишь слабым оттиском его противоречивой натуры, что оставался в её памяти неуловимым шлейфом воспоминаний и только. А вот образ Истана, напротив, воскресал пред ней даже чаще чем ей того хотелось бы.

На неплохо освоенном роглуарском Китэрия пыталась выяснить у слуг, где пропадает их господин, но никто ничего не знал или просто не желал распространяться. Женщины, что наведывались в комнаты пленницы, держались отстраненно, словно чурались иноземки, и лишь одна единственная работница не брезговала общением с этэри. Она была уже довольно старой женщиной, с жухлым морщинистым лицом и впалыми глазами, которые впрочем, не по-старчески сверкали, когда она принималась распускать сплетни, что ходили по замку, теша любопытных баб.

Старуха судачила обо всем, что слышала в коридорах, кухне, уборных и других местах, куда имела доступ и, как правило, болтовня её была пустой как мыльный пузырь. Но однажды она заговорила о князе, и Китэрия наконец узнала то, чего предпочла бы не знать.

— Возвращается наш батюшка в столицу-то, возвращается орёл ясноглазый, — лепетала она, взбивая подушки. — Я карга старая и то истосковалась, а вы молодки, поди совсем без него извелися?

Китэрия вопросительно посмотрела на дурную бабу.

— Что зеньки свои колдовские на меня вылупила, краса заморская? Сама-то уж поди любилась с героем нашим? Ждешь небось, недождесся, когда он возвернется? — заискивающе спросила прислужница, облизывая пересохшие губы.

— Нет, не любилась — коротко ответила Китэрия.

— А для чего ж он тебя тогда ягодку к себе поближе да в отдельные хоромы пристроил? — недоумевала старуха. — Он что же тебя и не приласкал ни разочу? — допытывалась сплетница. — Ну не переживай, может еще приласкает, — прохихикала она.

Китэрия сморщилась, неожиданно для себя вспомнив тяжелое дыхание Таймара у своего уха, его горячие влажные губы, сильные руки и жар, который буквально иссушал её.

— Надеюсь, Боги уберегут меня от его любви, — прошептала она.

— Вот дурная! — возмутилась старуха, как будто этэри о её родном сыне говорила. — Он же принц! Наследник империи! Ну, может, не красавец, спорить не стану, но что-то ж в нём наши девки находят. Говорят, князь — лучший полюбовник во всей столице. Будто горячее мужика у нас нет и не сыщется, наверное. Замужние муэ и те вокруг него хвосты вьют да вздохи вздыхают. Такую любовь он среди баб сыскал, что вешаются они на него как гулящие. Но правда и страху нагнал не малого, — тише добавила она.

— Какая же это любовь?! — воскликнула этэри. — Вот страх — это да!

— Много ты в этом понимашь, юродивая. У тебя поди и мужика то ещё ни разочку не было.

— Я ещё не прошла инициацию. Если бы меня не похитили, был бы… наверное, — неуверенно добавила Китэрия.

— Наверное, — передразнила её баба. — Такая красивая и такая холодная, тфу. В тебе, что вместо крови вода морская течет что ли? Неужто тебе не хочется, чтобы тебя обласкал кто?

Китэрия промолчала, не желая делиться со сплетницей слишком личными воспоминаниями, что вдруг накатили на неё с новой силой. Девушка даже подумала, будто знает секрет княжеского успеха, которым тут все дивились, ведь если он был сыном Вату, то горячее его в Роглуаре и впрямь никого не сыщешь.

— И правда, юродивая! Нос от князя воротит! — продолжала сетовать служанка. — Он же лучший воин в нашем круге, к тому ж молодой ещё. Ваши маляры между прочим с него самого Вату писали, так-то! — с гордостью заявила баба, воздевая к потолку сморщенный от стирки палец.

— Нашла чем кичиться, — усмехнулась Китэрия, — он ведь падший.

— Кто падший?

— Как кто? Вату.

— Не знаю про какого Вату ты мне чешешь, а я имела в виду грозного Бога войны, — благоговейно произнесла служанка понизив голос.

— Так это он у вас грозный Бог войны, потому что помог роглуарцам вторгнуться в наш круг и спалить Армаяр. Знаешь, кстати, почему он это сделал? Молчишь, значит не знаешь, — протянула этэри. — А сделал он это потому, что жители этого славного города отказались видеть в нем Бога. Из-за религиозных разногласий так сказать, война началась. Вату уроженец Ихикейлы, а не Бог. Говорят, в своем круге он был значимой фигурой, но чем-то прогневил Богов. Не знаю, за какую именно провинность его отослали на два круга ниже, только оказался он в Валамаре не в самое подходящее время. Мы тогда претерпевали упадок и рассчитывали, что он поделится с нами мудростью архангелов Ихикейлы, но он не желал служить низшим. Напротив, Вату ждал нашего поклонения, а валамарцы народ гордый, хоть и миролюбивый. В общем, сослали его ещё на один круг ниже, то есть в ваш. И вот тут-то он и снискал долгожданную преданность и славу. Даже любовницей обзавёлся. Его старший сын последовал за ним в Роглуар, став очередным проклятьем на наши головы. Думаете, он просто так помогал Деораку? Считаете вашего драгоценного Таймара величайшим воином? Хотя это, несомненно, так, но мне почему-то кажется, что его находчивость, мощь и спесь призваны служить одной цели — мстить Муна-Нэмид за непокорность. Вату больше не опасен, но его сыновья на свободе бродят среди озлобленных, серых людей, что с радостью становятся оружием в войне с нами!

— Ты многое знаешь, жрица, но и я кой-чего слышала — гордо заявил прислужница, — В шестом круге, обитают только прекрасные архангелы. Если наш Бог войны таков, как ты его описываешь, он не мог стать порождением Ихикейлы.

— Ангелы смерти есть во всех кругах, женщина, — с грустью проговорила Китэрия. — Этот требовал у людей то, что они могут дать лишь добровольно.