— Но что ты сделаешь без маны, если поймёшь, что в пророчестве говорилось об Истане?

— В Вайруке я бы всё равно ей не воспользовался там глушители по всему периметру.

— Значит, отдых тебе просто необходим, — настаивала Юна, — ведь к стенам столицы ты не пешком собираешься добираться?

— Нет, конечно.

— И что, ты в таком состоянии собрался разыскивать принца, а потом говорить с ним?

— Бельчонок…

— Нет, па, — вскинула ладошки Юна, — это самоубийство! Если ты не отдохнёшь хотя бы пару часов, под моим бдительным присмотром, я даже не прикоснусь к перстню.

Огайра тяжело вздохнул, посмотрев на свою упрямую девочку исподлобья, а потом вынужден был смириться. В конце концов, она была права, он на ногах еле стоит, а в Вайруке ему придётся исходить немало кварталов, прежде чем он доберется до Истана.

Когда маг проснулся и открыл глаза было ещё темно, Юна сидела около него и тихонько посапывая, дремала. Он попытался встать, так чтобы не будить дочь, но как только пошевелился, в груди его разразилась целая канонада выстрелов. У Огайры потемнело в глазах от боли, а потом он стал кашлять, да так, что чуть было не выкашлял все лёгкие.

— Папа, папа, — забеспокоилась Юна, — что же это, папа?

Огайра рвал и рвал свою грудь рычащим кашлем, потом стал харкать кровью и когда уже думал, что сознание вновь покинет его не известно на сколько времени, пришла Тара. Жена несла травяной раствор в мисочке, вслед за ней семенила Юна со стопкой полотенец.

— У тебя жар, — встревожено проговорила Тара, кладя холодную ладонь на его лоб. — Огайра, ты совсем плох.

— Подними меня, Тара, подними, мне нужно ехать… Он уже там… Князь получит дар…

— Что? — не поняла Тара.

— Он бредит, мам, — взволнованно ответила ей дочь, протягивая полотенца. — Просто бредит, не обращай внимания.

Пальцы Китэрии перебирали струны маленькой дорожной арфы — подарка, который ей оставил принц в свой последний визит. Она нашла его у дверного проёма, завернутым в тряпицу, внутри лежала записка. «Надеюсь, этот маленький сувенир хоть как-то скрасит ваше заточение, пока я не придумал, как вытащить вас отсюда».

Наивность и упорство её нового друга трогало Китэрию и вместе с тем заставляло сердце тоскливо сжиматься, потому что она знала — этот парень за себя-то не сможет постоять, когда вернётся Таймар, не то что за неё. Нечто подсказывало лилулай, что закоренелый собственник, возомнивший себя её владельцем, не давал согласия на их встречи и если, вернувшись, он узнает об этих свиданиях, придёт в ярость.

Китэрия наигрывала мелодию грустной валамарской песни, что сложили её сестры, томясь в разлуке со своими возлюбленными из синего храма, когда двери её покоев открылись, и на пороге возникла статная фигура принца. Истан улыбался, и эта его улыбка, словно первый луч майского солнца, которого ждешь всю зиму, обласкал девушку, подарив лёгкую надежду, может не на спасение всей её жизни, но сегодняшнего дня точно.

— Вижу, подарок пришёлся по вкусу, — продолжая ласкать её смеющимся взглядом, заметил принц. — Вам уже лучше?

Китэрия отложила арфу, но отвечать не спешила, не хотела стирать с лица Истана блеск радости. Ей нравилась улыбка принца, простодушная, широкая, совсем не похожая на кривую ухмылочку его самоуверенного брата. А ещё ей нравилось, как искрились в этот момент его тёплые глаза, наливаясь светом тысячи солнц, таким ярким, таким манящим, что хотелось подойти, взять его лицо в свои ладони и вбирать, вбирать в себя этот живительный свет, пить его как эликсир от всех бед. Глаза Таймара никогда не улыбались, лишь ранили. Князь вообще не умел радоваться, только кривить свой грубый рот, заставляя предвкушать наказание.

Китэрия не знала, отчего так любуется этим парнем. Что именно её в нём трогает, то, что он удивительно хорош собой и при этом на редкость застенчив или же то, что он прямая противоположность её пленителя? Она смотрела и смотрела на принца, пытаясь вобрать в себя все мельчайшие подробности его милого лица, пока Истан не засмущался, спрятав от её пристального взгляда свои ореховые глаза.

— Я стараюсь держаться, — заговорила, наконец, Китэрия, поняв, что улыбку принца уже не вернёшь, — но я не так сильна, как вам могло показаться. Я всего лишь маленькая избалованная девчонка, которая здесь всего боится.

— Вы не девчонка, вы этэри, — благоговейно прошептал Истан.

— Этэри шестой руки, — грустно ответила она.

— А сколько всего «рук»? — моргнув, спросил Истан.

— Семь. Таймар думает, он поймал кого-то особенного, но это не так.

— Моя дорогая Китэрия! — воскликнул Истан, подойдя к девушке. — Вы этэри из самого Доли-Яо. Из Доли-Яо! Что, ну что ещё может быть ценнее в человеческих кругах?!

— Самым ценным в любых кругах, является мана.

— Да Боги с ней с маной! — воскликнул принц. — Я про живых существ. Ну кто, кто может быть ценнее вашей расы в любом круге?

— Среди себе подобных, я обычная этэри, после меня только виху.

— Воители?

— Да.

— А кто перед вами? — спросил Истан, подводя Китэрию к креслу и усаживаясь подле неё на пуф.

— Ат- этэри, пряхи, преобразователи, ткачи и стражи.

— А поподробней можно? — улыбаясь, попросил Истан. — Помнится, вы мне обещали про работу махины под названием храмовый комплекс рассказать?

— Обещала, — кивнула этэри, отвечая на улыбку Истана. — Ну что ж, так и быть выполню обещание. — Она снова улыбнулась и, положив ладони на колени, принялась декламировать учительским тоном. — В Тедьюри, как и в любой священной долине четыре храма; Танзанит (синий) — мужской храм, Пироп (красный) — женский, Верделит (зелёный) — детский и Гелиодор (желтый бриллиант) — храм ат-этэри. Сквозь них проходят четыре стихии, образуя радужные завихрения… Ну, они как бы стержень защищают.

— Стержень — это и есть неиссякаемый поток маны, который бьёт в самом центре? — уточнил Истан.

— Да, — кивнула лилулай. — Его опоясывают три круга. Первый круг — восемь Прях, они прядут на золотых прялках тонкие энергетические нити, которые расходятся во все стороны и проходят через второй круг — преобразователей. Плотным кольцом стоят шестьдесят четыре этэри и пропускают через себя эти нити, изменяя вибрации под тот или иной круг, а затем направляют потоки энергии в Бальдахар — поле возможностей.

— Что-что, — заморгав, переспросил Истан, — Бальдабар, Бальмарар, Бальдачто?

Китэрия рассмеялась, а потом, собравшись, вновь положила ладони на колени, прикрыла глаза и продолжила декламировать, будто о священных долинах можно было говорить только так и никак иначе.

— Бальдахар и бесконечно мал, и бесконечно огромен, он везде и негде, одновременно. Но, — затаив дыхание, зашептала Китэрия, — есть место пересечения Бальдахара с явным миром, это место называется — точкой малькуты. На этой самой границе и сидит пятьсот двенадцать ткачей. Они принадлежат и миру Бальдахара и явному миру, они и существуют, и не существуют одновременно.

— Хотите сказать, что именно ткачи и творят реальность, сплетая нити энергий и намерений в некий замысловатый узор?

— Ткачи плетут всё в наших кругах кроме преобразованных стихий.

— В смысле? — замотал головой принц.

— Землю, по которой мы ходим, воду, что пьём, воздух, которым дышим и согревающий огонь становятся такими, какими мы их знаем, только после прохождения сквозь храмы.

— Значит храмы — это тоже преобразователи, — постарался уловить мысль Истан. Они выражают стихии в явном мире так, как это сообразно каждому кругу?

Китэрия кивнула.

— Но как же выглядят стихии до того, как пройти через стены храмов?

— Это мне не ведомо, принц, — лилулай печально улыбнулась. — Я этэри шестой руки и никогда не ходила дальше храмов. Я лишь знаю, что за границами видимого стихии — это просто энергии, форму они приобретают в наших Пирамидах и прослойке миров. Поймите, я вижу всё так, как обычный человек, который попадает в Доли-Яо. Ну, кроме нитей реальности и пучков энергий, конечно, — добавила она.