Женщина была вне себя, она осыпала Огайру проклятьями и такими ругательствами, каких он за свои двадцать лет проведенных в Роглуаре прежде не слышал. Поначалу он решил, будто она обезумела от страха за своё будущее, и хотел предложить ей бежать вместе с ним. Но когда разъяренная наложница накинулась на Огайру и расцарапала ему лицо, грозясь убить за Таймара, маг понял, что дело вовсе не в страхе за себя.

Он оттолкнул рабыню как бешеную собаку, а сам наскоро наведя точку в пространстве, сделал прокол и сиганул в реку. Оставшаяся на мосту женщина видела, как тело мага упало в воду, подняв брызги, но как он всплыл, не заметил никто на Бычьем острове. Лишь друг Огайры Вольгер углядел, как около берега, уже за пределами острова мелькнул просвет, из которого вывалилось потрепанное тело его ученика.

После, когда кей подобрал раненого Огайру и доставил в свой замок, меж ними состоялся разговор.

— Ты удостоверился в том, что он мертв? — спрашивал кей, нервно теребя аккуратно подстриженную бородку.

— Не успел, — докладывал Огайра, кутаясь в плед. Он израсходовал слишком много маны, накачивая ею жезл, и теперь его мучил озноб. — В спальню ворвались две его наложницы, а потом и все остальные слуги набежали. Я чуть не отключился. Затем один дурень попытался забрать у меня жезл… В общем, объяснять, что произошло, не требуется, — с сожалением проговорил маг. — Мне удалось выбежать. Если честно я просто не знал, что делать. Не убивать же мне ещё и невинных людей?

— Я очень сомневаюсь, что они были так уж невинны.

— Пожалуй ты прав. Одну из княжеских наложниц, я хотел спасти, но эта лахудра набросились на меня как гаргуфья. Она ведь была рабыней, не пойму, почему она так обозлилась на меня?

— Ты такой одарённый маг, Огайра, — проговорил кей, грустно улыбнувшись, — и такой наивный человек при этом. Этот народ уже рождается рабами, они не знают ничего кроме страха, в том числе и страха стать свободными, потому что свобода — это ответственность за собственную жизнь. К тому же не все рабыни Бычьего острова презирают своего хозяина. Таймар достойный воин и в свои двадцать пять уже стал мужчиной. Он достаточно умён, а главное уверен в себе, чтобы не демонстрировать силу перед теми, кто слабее него. На поле брани он просто зверь, но не от того, что ему нравится причинять людям боль, а потому, что будучи зверем, легче справиться с врагом. Но он не тупой солдат способный лишь рубить, да стрелять, он настоящий стратег и знает в каких ситуациях лучше использовать силу, в каких хитрость, а в каких дипломатию. Женщины существа нежные, с ними деликатное обращение приносит больше плодов, нежели насилие. При этом каждая из них знает, что, не угодив князю, попадёт в руки солдатни, которая уж точно не будет проявлять снисхождения. Потом не забывай, он молод, пусть и не слишком хорош собой, но зато он князь, что немаловажно.

— Всё, кончился князь, — клацая зубами, проговорил Огайра.

— Я бы на твоем месте не был так в этом уверен, — покачал головой Вольгер.

А Огайра в свою очередь только довольно хмыкнул.

— Ты был прав, на нем действительно стояла защита, и очень сильная, но лишь от магического воздействия, — сказал он и почесал затылок. — Не пойму, какой резон сооружать такой мощный купол от магии, при этом оставив его уязвимым к обычному ножу? Я видел его тело, оно одна сплошная рана и нескоторые из них были совсем свежими. У него изодрано плечо, будто его поел кто и свежий шов в боку. От таких ран любой другой мужчина если не скончался бы, то по крайней мере, все силы растратил, а этому гадёнышу хоть бы что! И всё же он смертный, и его может убить даже баба, если подгадает момент и полоснёт по горлу кинжалом.

— Думаю в этом и есть вся соль, мой дорогой Огайра. Если на нём стоит защита, значит он кому-то нужен, но это совсем не означает, что он не должен постоянно доказывать свою значимость.

— Значимость воина? — предположил Огайра.

— Значимость человека, для которого нет невозможного, человека, который ничего не страшится, и который всё что ему нужно берёт сам, без чьей-либо помощи. Как думаешь, стал бы он тем, кем стал, будь он избалован неприкосновенностью?

— Не стал бы, — вздохнул Огайра. — Будь проклят тот, кто сделал его таким!

— Таким его сделал Роглуар, ну может ещё отец с матерью немного постарались, но не слишком сильно, будь уверен.

— И всё же я убил этого человека, несмотря на то, что кокон, который обмотали вокруг него, был настолько прочным, что даже магический жезл не с первого раза пробил его.

— Смертельно ранил, — поправил его Грут. — Ты сказал, что он был при смерти, но всё ещё жив, когда ты уходил.

— Даже если я лишь ранил его, — кивнул маг, — он всё равно умрет без своей защиты, потому что я пронзил его не мечом, а магией!

Голос Огайры был слаб, и всё же в нем слышалось ликование, которое Вольгер разделить с ним не мог. Мало того, что маг был тяжело ранен и потерял много крови, так он по глупости ещё и магическую энергию растратил. Если бы у него осталось чуть больше маны, восстановление не заняло бы и трёх часов, а теперь кею придется лечить бестолкового ученика, как простого смертного, пока тот не восстановит прежний уровень энергии.

Не скрывая своего недовольства, Вольгер налил другу ещё порцию согревающего грока, понимая конечно, что растраченную ману этим не вернешь, и оставил Огайру наедине с его победой.

Китэрия и без того боялась боли, а изощрённые способы врачевания, практикуемые в Роглуаре, приводили её в ужас. Она искренне не понимала, зачем причинять и без того страдающему человеку ещё большие мучения, тыкая в него иголками, если можно обойтись более гуманными методами. Лишь когда князь рассказал ей о бедствиях, что демоны учинили на этой земле, она поняла сколь тяжким будет выживание в Роглуаре. Хотя, если быть честной с самой собой, к сохранению бренного тела она не особо стремилась. Китэрия понимала, что даже ради спасения нескольких этэри Валамар не станет развязывать войну с нижним миром, а это означало, что жить ей осталось не больше года. Вряд ли она сможет дольше выдерживать разрушительную мощь роглуарских вибраций, которые ежедневно приводили одну из систем её организма к сбою. Двенадцать максимум пятнадцать месяцев она ещё продержится и то при условии, что войдёт с витальным фоном мрачных земель в резонанс, но этого молодая этэри делать как раз и не собиралась.

Девушка отчаянно сопротивлялась внешнему воздействию волновых импульсов, что так и норовили пробить брешь в её энергетическом панцире. Этот диссонанс разрушал её, как прибой рушит песчаный замок. Мироощущение Китэрии менялось под воздействием пагубного, враждебного мира. С каждым днем она чувствовала, как связь с прежним кругом тает, словно белое облако на небосклоне её когда-то беззаботной жизни. Прошло всего несколько дней с момента её похищения, а родной дом с храмами из драгоценных камней, тремя светилами и обилием растительной пищи казался чем-то далеким и недосягаемым.

В этом краю дефицита как-то по-особенному чувствовалась нехватка чего бы то ни было, а в особенности тяготила скудность в еде. Даже находясь под покровительством князя на его личном острове, Китэрия вынуждена была довольствоваться лишь солониной, да хлебом. Правда, выяснив у служанки из каменоломен, чем питаются этэри, Таймар прислал ей яблок, маленьких, ужасно кислых и всё же более съедобных нежели жилистое мясо, которым у себя на родине она не стала бы питаться и в самый голодный год.

После того как Таймар ушёл, оставив её заботам лекаря, Китэрии пришлось не сладко. Сначала добросердечный мужчина пытался напоить её дурнопахнущим чаилом, убеждая, что без этого операция будет чересчур болезненной. Когда же девушка наотрез отказалась пить отраву, он просто-напросто привязал её к койке и без особых церемоний сшил незаживающую рану грубой ниткой.

Позже, когда целитель и его помощницы оставили измученною Китэрию, пришла Алия. Женщину, как она сама сказала, приставили к ней служанкой, но этэри видела, что она тяготится этой ролью. Лилулай понимала, что не виновата в страданиях несчастной и все же чувствовала пред ней неловкость. Она попыталась завязать с Алией разговор, спросив, что это за место.