Он дал себе наказ, научиться контролировать гнев. Начал с того, что уходил со своим учителем на охоту, разыскивая объект, на который направлял снаряд необузданной ярости. Со временем Таймар выучился контролировать приступы жестокости и вожделения. И всё же каждый воин и каждый пекарь в империи знали, что в дни кровавой звезды императорский сын подобен вулкану, готовому в любой момент извергнуть лаву жестокости на недостойного.

Перед внутренним взором Таймара снова пронеслись напуганные лица наложниц, которым не посчастливилось бывать с ним в такие дни, а ещё лица его солдат — мёртвых солдат, попавшихся под руку в неподходящий момент. И тут он понял, что в сегодняшней истории есть неувязки: во-первых, с Китэрией он обошелся на удивление мягко, а во-вторых, звезда защищала его и помимо необузданной злости даровала еще и силу. Что же могло пойти не так, если от одного взгляда своевольной чужестранки он лишился дара речи?

— Почему звезда перестала защищать меня, Шема, — спросил он, оборачиваясь к ведьме.

— Видимо, когда ты рождался, сам Вату наградил тебя своей защитой, а этот мерзкий маг пробил её. И теперь ты обычный человек, такой же уязвимый, как и любой другой воин.

— Глупости! — возмутился Таймар. — Хочешь сказать, что моя способность выпутываться из любых передряг, не что иное, как магическая броня?

— Подумай сам, сколько раз ты был смертельно ранен? А сколько раз мог бы быть, если б не случайность? Ты действительно думаешь, что опытнейший воин Вейрос, у которого ты отнял его остров вместе с женой и дочерьми, случайно выронил секиру, наградив тебя лишь шрамом? Да если б не твоя броня, он раскроил бы тебе череп. И не он один если честно.

— Прежде ты не позволяла себе таких слов, Шема, — предупреждающе процедил князь.

— Потому что была уверена в твоей непобедимости. Но теперь я боюсь за тебя, мой дорогой, очень боюсь. Ведь ты знаешь, что у меня никого нет кроме тебя, я служу тебе, потому что люблю. Что станет с Шемой, если её мальчик погибнет по глупости… — запричитала ведьма, распуская нюни.

— Ладно, — смилостивился Таймар, который не мог долго гневаться, на воспитавшую его няню. — Прекрати ныть! Подумай лучше, как восстановить защиту, если она у меня действительно была.

— Вернуть защиту может лишь тот, кто её дал, — проговорила ведьма, сморкаясь в передник. — Но я подумаю, что можно сделать, а пока будь пожалуйста предельно осторожен и лучше не покидай города, ведь Огайра рано или поздно поймёт, что ты всё ещё жив, если уже не понял. И да, держался бы ты подальше от жрицы. Она конечно вряд ли станет намерено вредить тебе, но ты в её присутствии и сам с этим неплохо справляешься.

Таймар смерил Шему уничижительным взглядом, и вывалился из её кельи, хлопнув хиленькой дверью так, что она соскочила с одной петли.

Так под скрип болтающейся дверцы он и ушёл, пытаясь отделаться от мысли, что старуха права. Скорее всего, Китэрия не наводила на него никакого проклятья или же других своих чар, это его ярость обернулась для него позором, подставив подножку в виде ступора.

«Но больше со мной такого не повторится», — решил князь, направляясь в столичную тюрьму, где были затачены оставшиеся валамарцы.

Князь собирался проверить, хорошо ли содержится его добыча, которую он намеревался передать отцу, как назло отбывшему на переговоры в Райман. Этим внезапным отъездом императора Таймар был страшно не доволен. Он мечтал, как можно скорее снарядить экспедицию в Кохару за виманой и артефактом, потонувшим в море, но без его согласия это оказалось невозможно. Проклятые советники были настолько несносны, что за полчаса утомили князя своей нудной болтовнёй о расходах так, как его не утомил перегон пленников через степи.

Боги свидетели, не так он представлял себе возвращение домой! Конечно, он знал о занудах, что помогали его батюшке в нелёгком деле правления, знал и всячески избегал с ними каких-либо дел, предпочитая решать все вопросы напрямую с Деораком. Но сейчас его не было, и воину, не привыкшему считать медяки (которые он же и добывал для казны), приходилось признать, что править целой империей он пока не готов, по крайне мере так, как это делал его отец.

Князь не хотел шуршать бумагами, звенеть монетами и выслушивать утомительные заседания, на которых решалось, кто должен входить в состав экспедиции. Для него всё было предельно просто; грузовое судно с экипажем, дюжина ныряльщиков, сволочи и пара инженеров. Остальное будет ясно на месте.

Но нет, советчики, ни разу не видавшие виманы, принялись с умным видом тратить его драгоценное время, разглагольствуя о технических сложностях. И главное перед кем? Перед человеком, сумевшим-таки посадить эту махину в родном доме, да ещё в такой близости от собственного острова!

Таймар не хотел тратить на них и часа своей жизни, он мечтал строить планы с отцом по захвату валамарских ценностей или же просто говорить о волшебном, изобильном краю гармонии и совершенства. С тех пор как князь вернулся домой, он стал замечать, что его всё больше угнетает убожество собственного круга. Его перестали раздражать недостатки империи, что создал отец, но вот сами условия, в которых им приходилось раскручивать это непомерно раздутое колесо власти, откровенно подавляли его.

После возвращения из экспедиции в князе словно бы проснулся созидатель. В его голову стали приходить разные идеи по обустройству Дей-Айрака, но каждая из таких идей вдребезги разбивалась о непреодолимые ограничения, налагаемые самим Роглуаром. С каждым днём, что приносил Таймару чувство беспомощности, он утверждался в праведности отцовского гнева и даже разделял его. В самом деле, по какому такому признаку Вселенная разделяет существ, заселяя одних в круг богатства и процветания, а другим бросает как подачку чахлые земли?

Собственно, с этим вопросом князь сегодня и шёл к Китэрии, но поскольку диалог не удался, он решил задать его двум другим валамарцам.

Несмотря на то, что на город уже сошли сумерки, и большая часть тюремных работников готовилась сдать смену ночным стражам, Таймар нашел-таки парочку человек, что охраняли весь день камеры этэри.

— Как поживают мои подопечные? — поинтересовался он.

— Мы сделали всё как вы и велели, — начал один из охранников. — Устроили их в лучшие камеры, кормим как самих себя, но они отказываются от харчей. За сегодняшний день не притронулись к еде ни разу.

— Голодом себя хотят заморить? — усмехнулся Таймар. — Проходили.

— Я не уверен, Ваше Высочество, — пробасил охранник. — Они это… Походу им наша еда парашей кажется. Уж не знаю, к каким таким разносолам они привыкли…

— Даже представить не можешь, — с тоской проговорил князь, вспоминая трапезу в Янизи и лавки со снедью в Хрустальном граде.

Не удивительно, что эти неженки не хотят есть стряпню безносого повара, что заправлял тюремным пищеблоком. Они, наверное, и представить не могли, что такое вообще можно употреблять в пищу. Конечно тараканы и пауки — это тебе не хрустящие лягушечки и сверчки и уж тем более не курица, которую в столице может себе позволить лишь очень богатая прослойка общества, но всё же мясо и надо сказать довольно питательное.

Сам-то князь, конечно, предпочитал буйволятину или же дикого медведя, но эдакую роскошь в его мире могли позволить себе лишь члены императорской семьи и то не часто. Немногочисленных буйволов забивали лишь тогда, когда они уже не могли пахать землю. Каждый зверь был на счету и сборщики подати неусыпно следили за тем, чтобы буйволы попадали лишь на стол императора. А что до медведей, так охота в Дей-Айраке была платной и охотничий билет могли себе позволить опять же немногие. И если уж шли на зверя, то на такого, которого можно было завалить наверняка. Потому-то все косолапые и доставались Таймару и его храбрым воинам.

— Ладно, — проговорил князь, вздыхая, — принесите им курятины и самой чистой воды что есть.

У охранников округлились глаза, и князь подпнул остолбеневших мужиков.