— Дуйте на кухню и приволоките мне оттуда всё самое приличное, что у нас есть. Эти пленные не должны сдохнуть с голода, а если такое случится, все кто их охранял, кончат так же.

Охранники понеслись исполнять приказание, а князь решил повременить с визитом. Все-таки невежливо вести философские разговоры с голодными людьми. Он решил дождаться, пока один из охранников вернётся, а заодно поглядеть, как содержатся остальные заключенные в особом секторе, куда он помещал наиболее ценных людей, оказавшихся в его власти.

Таймар уже подходил к камере шептуна, однажды заточенного им за непокорность, когда услышал грохот тяжёлых сапог и лязг стальных решёток. Потом стала слышна ругань. Кричали двое. Высокий голос охранника Таймар узнал сразу, а вот осипший капитана признал лишь через несколько мгновений.

Что именно Харух пытался втолковать охраннику, князю слышно не было, и поначалу он даже обрадовался, что его воины так быстро добрались до столицы. Он пошёл на крики, и вскоре уже мог различать отдельные слова, а затем и всю речь капитана.

— Я шёл за ним в самое пекло! — голосил он, не щадя глотки. — Сражался не жалея жизни! И так он отплатил за преданность?! Если пленники, что мы с князем пригнали из Валамара здесь, то одна из рабынь принадлежит мне! Но я видел, как Таймар на неё смотрит, — заговорщически произнес капитан. — Он не собирается делиться моей же добычей. Князь намерен прибрать эту пташку к своим рукам и самолично пользовать её. Но кодекс есть кодекс! — снова вскричал он. — Я не нарушаю «воинского слова», я беру то, что моё по праву! И не смей мне перечить, молокосос, — прорычал Харух, — а лучше смотри, как настоящие мужчины получают то, что им причитается!

С этими словами Харух, вломился в камеру Нэвры, надеясь найти там и свою Китэрию.

Князем к этому времени уже завладела свирепость, взор затуманился, мышцы обратились в сталь. Он вышел навстречу бесчинствующему капитану, который устроив настоящий бунт, собрал оказывается немалое число сторонников, штурмующих с ним особый сектор.

Не тратя время на разглагольствования, оглашения приговоров и прочую чушь, Таймар зашёл в камеру этэри вслед за Харухом и без особых раздумий, развернул его к себе, вдарив со всей силы по носу. От удара голова капитана качнулась, и он полетел к стене, раскидывая в стороны руки и брызжа кровью.

— Князь, — попытался вступить в дебаты Харух, — ты это, ты не прав…

Но Таймар слушать препирательства, настроен не был. Без лишних слов, он схватил капитана за лацканы и выкинул из камеры. Тот отлетел на добрых пять локтей, ударился о решётку противоположной темницы, но на ногах удержался, а когда завидел, идущего на него Таймара с горящими красными глазами, выставил вперед кулаки, готовясь довести свой бессмысленный бунт до конца.

— Я пришел за своим, — оправдывался капитан, но Таймар его больше не слушал. Он наступал, медленно, не торопясь, поводя напрягшимися плечами взад-вперёд. А потом резко сорвался с места и в прыжке обрушился на Харуха.

Капитан был не многим ниже князя, такой же скалоподобный, почти столь же сильный и быстрый, но не рождённый под хищной и буйной звездой цвета крови, а потому выставленные вперёд кулаки его не спасли. Таймар увернулся от первого удара, и второй прошёл по касательной, а потом на шеё Харуха сжалась в кольцо его крепкая рука.

Капитан захрипел, задёргал головой, попытался разжать захват, но князь оказался сильнее, и через пару мгновений послышался хруст ломающихся позвонков. Таймар разогнул руку, и тело капитана обвалилось кулём на захарканный пол тюремного коридора.

— Кто ещё хочет получить то, что ему причитается? — спросил он у остолбеневших солдат, купившихся на горячие речи капитана.

Воины, что пришли с Харухом, попятились назад, видя, как на них идет князь. Никто не пытался оправдываться, поскольку каждому было известно, что кровавая звезда уже владеет Таймаром, а значит, никакие доводы не помогут избежать кары. Воины, решившие принять участие в утверждении справедливости, бежали из особого сектора как крысы с тонущего корабля, надеясь лишь на то, что на утро их главнокомандующий не вспомнит ничего, или хотя бы не признает в них заговорщиков. А иначе казнь через четвертование, причём на глазах беснующейся толпы.

Единственное, что они успели предпринять, так это прирезать молокососа, не пускавшего Харуха в особый сектор, чтобы тот не выдал их на допросе.

Очнулся Таймар в родовом склепе. Зачем он сюда пришёл не помнил, но точно знал, что неспроста. Он никогда не приходил к гробнице с пеплом матери без особой нужды и раз явился сюда вчера ночью, значит, опять впал в буйство. Но поскольку приступ агрессии прошёл, в столь угрюмом месте ему делать было нечего. Князь небрежно отряхнулся от пыли и, выйдя в новый день, побрёл домой.

В свою башню он шёл не таясь, ощущая взгляды не на шутку встревоженных придворных и челяди. Стоило им увидеть приближение Таймара, они ретировались, прежде чем князь заметит их присутствие. Все знали, что уйти, если тебя уже увидел сын императора — это оскорбление, а не уйти — подставиться под удар. Для Таймара было очевидно, что вчерашний вечер не прошёл без эксцессов. Оставалось только узнать, что же стряслось.

Он поймал первого попавшегося человека, даже не разобравшись в его сословии, и напрямую спросил:

— Чего поджилки трясутся?

Тот не зная, что и ответить задрожал, а потом намочил портки, проблеяв что-то неразборчивое.

— Я бы хотел услышать более точный отчёт о вчерашних происшествиях, — начиная злиться, проговорил Таймар.

— Ка-капитан, — прозаикался несчастный. — Вчера погиб капитан Харух.

— Несчастный случай? — не особо веря в такую возможность, решил уточнить князь.

Обделавшийся замотал головой.

— Кто его убил?

— В-в-в-в, — кряхтел пойманный мужчина, не в силах закончить слово, будто бы оно застряло, как застревает в трясине колесо.

— За что я его убил? — поинтересовался Таймар с деланной небрежностью.

— Бунт, он учинил бунт, пробравшись в особый сектор.

И тут у Таймара оживились в памяти тюремные сцены расправы, лозунги совсем свихнувшегося от вожделения Харуха и безликая толпа, что сопровождала капитана, а потом унесла ноги столь стремительно, что князь успел нагнать лишь двоих.

Не обращая более внимания на обмочившегося лорда, Таймар заторопился в башню Страха. Мужчина рассказал ему о Харухе, вздумавшем идти против воли своего господина, но князь был абсолютно уверен, что стряслось что-то ещё, прежде чем он отправился в гости к матушке. Он опасался, что после особого сектора мог наведаться к Китэрии. Но до её темницы ему добраться не довелось.

Не меньше придворных тревожился отец Таймара, который вернулся в замок Дей как раз в момент казни Харуха. Император разыскивал сына уже несколько часов к ряду. На его беду он не знал, о пристрастии Таймара хаживать в семейный склеп, ища там уединения и материнского совета, который князь каждый раз ждал как благословение, но ни разу так и не получил. Деорак нашел своего любимого сына у стен башни и потребовал, чтобы тот немедленно поднялся в его кабинет.

— Опять за старое взялся? — упрекнул он его, но наткнулся на холодную стену отчужденности.

У князя не было сейчас желания отчитываться за провал операции или выяснять отношения с отцом. И дело было вовсе не в том, что он опасался навредить ему. Нет, Таймар просто не мог прийти в себя, заводясь от одной мысли о том, что он вчера мог сотворить со своей самой ценной заложницей из Валамара. Но император продолжал наседать на сына.

— Не хочешь объяснить мне, что у тебя там в твоих особых камерах стряслось? Я не лез в твои дела до поры до времени. Ты хотел собственный остров. Пожалуйста! Ты настоял на личном секторе в тюрьме. Ладно. Но эта ситуация касается не только тебя! Это нарушение устава, прописанного мною же! Как я теперь должен с тобой обойтись?

— Остров я отвоевал в честном бою, — ледяным тоном процедил Таймар, сверля отца пристальным взглядом. — Особый сектор не велик и в нём пленные, доставленные в столицу мною лично. Что же касается казни Харуха, так он заслужил её, учинив заговор.