— Ай-ай, девочки, меня пугают ваши наклонности! — воскликнул Кей. — Или это кое на ком так неудовлетворённость сказывается? Парня теперь нет и эта «кое-кто» сублимирует?

— Кто бы говорил! Любитель дарить «суровой госпоже» интересные игрушки! — отбила пурпуровласая убийца.

Не обращая внимания на Сэмвелла, что прижался к стене и закрыл руками пах, шутник вступил в пикировку с Сеной и неожиданно поддержавшей её Анной. Я и Акира воздержались, зато мужская часть команды дружно выступила на стороне более милосердного юмориста.

— Забавная насмешка судьбы, верно? — спросила я у затравленно глядящего на нас мужчины. — Казалось бы, ещё недавно вы словно скала возвышались над кучкой бесправных детей, наслаждались своим правом повелевать жизнью и смертью. А теперь в роли «слабака и неудачника» выступаете вы, а выросшие дети обсуждают, каким страшным и диким способом с вами расправиться. Никогда не верила в судьбу, но есть в этом какая-то кармическая справедливость.

— Вы, кха, кучка грязных зверёнышей! Надо было удавить вас тогда! Ну же, вперёд! Кха, рвите меня, как положено бешенным псинам! Давай!

Сэмвел, с неожиданной для вонючего пропойцы прытью, рванулся вперёд и попытался ударить меня выхваченным из рукава ножом. Бесполезно. Нож отлетел в сторону, а его владелец после аккуратного толчка впечатался обратно в стену. Мужчина закашлялся и осел. Из глаз его потекли слёзы жалости к самому себе.

— Выродки, кха-кха-кха, — хрипло прорычал-проскулил он, безуспешно пытаясь спровоцировать своих палачей на быстрое убийство. — Чего вы ждёте?! Вы ведь об этом, кха, мечтали, кучка грязных рабов?!

— Жалкое зрелище, — произнесла я, посмотрев на истекающего соплями и слезами человека, словно на пустое место.

А ведь некогда он внушал маленькой мне страх и ненависть, даже иногда снился в кошмарах.

Тем не менее, стоит признать: кое в чём он прав. Жестокое убийство этой грязи не подарит мне ни удовлетворения, ни чувства морального превосходства. Убийство — это просто убийство. В нём нет особого интереса и, так сказать, интриги. А потому…

— Ты хотел денег, червь? Держи, — в утреннем свете блеснуло жёлтым несколько монет и даже пара брусочков мерных слитков. Упав наземь, драгоценный металл зарылся в подтаявший, перемешанный с песком и конским помётом грязный снег. — Но не думаю, что они помогут такой грязи, не способной ни на что, кроме как пить, попрошайничать и воровать.

Воцарилось изумлённое молчание.

— Уходим, — скомандовала я и, развернувшись, зашагала по направлению к городским вратам. Удивлённые ребята последовали за мной.

Сэмвелл остался в одиночестве.

Проклиная ублюдочных выродков, этот скверный человек, вышвырнутый из армии за слишком уж наглые и тёмные делишки (а также глупость, помешавшую поделиться, с кем надо), ползал в ледяной грязи и, сдирая ногти о камень и лёд, с торопливой жадностью собирал брошенные в грязь монеты.

Из глаз текли слёзы обиды и ненависти. Ведь, несмотря на все постигшие его неудачи, мужчина был весьма высокого мнения о себе, списывая все провалы на окружающих. Начиная от событий, заставивших уйти из армейских рядов, любви к азартным играм и выпивке, коя их и инициировала, и заканчивая травмированной в одной из драк ногой, которую он пожадничал лечить и в итоге потерял, — у Сэмвелла в его бедах всегда, всегда были виноваты окружающие.

Он сам, в собственном понимании, оставался молодцом.

И тут появились те, кого он в своё время сильно обидел: кучка мелких зверёнышей, из которых вырастили цепных зверей. Сэмвелл (по крайней мере, по собственной оценке) не являлся дураком, поэтому легко (пусть и не сразу) связал некогда всплывшую в газетах — пресса доступна не только тем, кто её покупает, но и тем, кто подбирает выброшенное — информацию о детях-убийцах, с тем жестоким отбором, в котором он с удовольствием участвовал одиннадцать лет назад. Появились… и вместо того, чтобы жестоко отомстить, как поступил бы он сам, даже не сочли его стоящим того, чтобы пачкать руки.

Он в их глазах настолько ничтожен, что они даже бросили ему подачку!

— Сучьи выродки! Уёбки! Сами вы черви! Чтоб вы все, кха, сдохли! — ненавидя их и себя, ползал в грязи он, сам того не желая, подсознательно понимая и признавая правоту побрезговавших им высокомерных тварей. И это лишь усиливало злобу к миру и окружающим, а также подспудно растущую ненависть и презрение к себе.

— Ненавижу! — кулак с силой врезался в землю, и ещё раз и ещё и ещё… — Ненавижу-ненавижу-ненавижу! Суки, ненавижу вас, сдохните! — грязная ледяная кашица расцветилась оттенками алого.

Ничего-ничего, на эти деньги он сможет пить так много и так долго, что рвущая нутро боль забудется. А если этого не хватит, то к его услугам будут податливые шалавы, азартные игры и наркотики.

…Лучше бы они его убили. Тогда всё закончилось бы быстрее.

* * *

— Куроме-чи, а Куроме-чи? Что это в лесу такое большое сдохло, что ты у нас святошей заделалась? — скорчив любопытно-заинтересованную гримасу, поинтересовался Кей.

— Ты о чём? — с лёгкой улыбкой на лице спросила я.

— Об этом, — ткнул парень в сторону копошащегося в грязи Сэмвелла. — С какого перепугу ты ему даже вторую ногу не сломала?

— И целую кучу золотых отдала, — подала голос несколько скуповатая Акира.

— Я бы ему вмазал, — согласно прогудел Хан. — Мучать, как предложила Сена, не стал бы, но… — крупный темноволосый парень, выглядящий словно тридцатилетний мужик, неопределённо качнул головой и потёр щетину.

Даже молчаливый Бэйб высказался в непривычно многословной для себя манере:

— Добро в ответ на зло — умножает зло. Ты так говорила. Зря одарила этого. Он плохой человек. В этом городе много сирот, им нужнее.

Моя улыбка стала шире. И неприятнее.

— Хе-хе-хе, иногда самое страшное злодеяние может выглядеть как добродетель. Или вы думаете, что подачка от тех, кого этот мусор ненавидит и презирает, сделает его счастливее? Да, благодаря моей щедрости и доброте у него появился шанс измениться: купить какую-нибудь небольшую лавку, жениться и зажить нормальной жизнью, например. Но… небольшой. Крохотный даже, — я подняла руку и продемонстрировала исчезающе малый просвет между большим и указательным пальцем. — Скорее этот уродец захлебнётся в своей ненависти и распнёт сам себя. Слышите, что бормочет? — Кивок в сторону грязного бродяги, остающегося всё дальше.

Во всех смыслах позади.

Кто-то оглянулся, окидывая последним взглядом давнего обидчика, исходящего желчью и жалостью к себе. Некогда, с позиции бесправных детей, он казался всевластным хозяином жизни и смерти, а ныне скатился до состояния возящегося в грязи злобного червя. А кто-то (Акира, к примеру) только презрительно фыркнул и, не оборачиваясь, ускорил шаг, оставляя за спиной одного из демонов прошлого, даже не удостоив того последним взглядом.

— Такой, как он, ухватится за протянутую руку не для того, чтобы выбраться из болота, а дабы утянуть неудачника в свою трясину. Он не сможет вылезти из своего положения. И не сможет забыть, кто и как ему помог. Он будет вспоминать и ненавидеть — нас, себя и весь мир. А потом он сдохнет. Если повезёт, то быстро — от ножа другого бандита или бродяги. Ну, или от удара по голове, если ножа не найдётся. А если удача отвернётся — что, скорее всего, и случится, ибо Сэмвелл глуп — то нашего любимого господина сержанта сначала хорошенько поспрашивают: где это вонючий пьяница нашёл столько денег — и не припрятал ли ещё? Естественно, в такую липу, как подачка от имперских убийц, никто не поверит, и допрос выйдет на новый круг. И снова, и снова, и снова. Опустившиеся бандиты даже за пару серебрушек готовы все кишки заживо вытянуть. Боль физическая, боль ментальная и в конце смерть — жалкая и грязная, с полным осознанием моей правоты о его тупости и ничтожности. С пониманием, что он даже золото умудрился превратить в дерьмо. Разве это не интереснее обычной расправы? — с добродушием сытой змеи осведомилась я, поглаживая своего ушасто-пушистого Люцифера.