«Скорее, изувеченных ветеранов добьют, — добавляю уже мысленно. — Не зря же «добрые» южане, которые составляют значительную часть боевой силы Революционной Армии, обеспечили Империю львиной долей безруких инвалидов? Сразу видно, кто с ними воевал и попал в плен».

— Ты не чудовище, — опустив голову, тихонько сказала Акаме. — Прости меня ещё раз, сестра.

Учитывая это её «прости», без всякой эмпатии несложно догадаться, что старшая родственница хотя бы частично, но верила тому, чем поливали Отряд и меня. Чего уж, даже этого не нужно — достаточно вспомнить тот недавний момент, когда она уже приготовилась отражать атаку «подлых имперцев, устроивших засаду». Да и ранее сунутая мне под нос «Независимая газета» — вполне себе показатель.

Обидно.

Но Акаме можно понять. Предать прошлые идеалы и сражаться против тех, кого раньше любил и с кем дружил, гораздо легче, когда видишь в них множество реальных и выдуманных недостатков. Это помогает расчеловечить вчерашних товарищей и убивать не их, а абстрактных «слепцов», «глупцов», «верных исполнителей приказов прогнившей верхушки» и так далее.

За одну встречу, даже самую плодотворную, этого не изменить.

Можно показать свою обиду и заставить Акаме жалеть о неосторожных словах и поступках, можно вынудить её извиняться. Она готова на это, я вижу. Но нужно ли? Обида — это вообще довольно-таки глупое чувство, рождающееся от несовпадения желаемого/ожидаемого и действительного. Я не творец этого мира и даже не божество, чтобы мои хотелки влияли на реальность. И не изнеженная домашняя девочка, раздувающая слезливую трагедию из любой мелочи, расходящейся с построенными в её головке карамельными фантазиями. Наши близкие и любимые не таковы, как нам хочется, а такие, какими являются на самом деле. Об этом надо не рыдать, а принять как факт, с которым можно и нужно работать.

Да, истина состоит в том, что моя сестра выросла идеалисткой, готовой убивать и умирать за свои убеждения. И это не преувеличение: Акаме действительно способна положить ради сколь безупречно прекрасной, столь и недостижимо далёкой идеи (чужой) — и собственную жизнь, и жизни близких. И какое бы недовольство это у меня не вызывало, вряд ли данный факт получится быстро исправить.

Всё-таки ей всю жизнь промывали мозги — сначала в Семёрке, а потом в Ночном Рейде, — внушая, будто ради Империи/народного блага достаточно убивать «плохих». А кто именно плох, ей, конечно, покажут умные командиры. В отличие от офицеров Отряда Убийц во главе с ублюдочным генералом Биллом, а потом и его последышем Маркусом, кои быстро выбили у своих подопечных все иллюзии (даже гипноиндукторы не всегда могли это исправить!), с Семёркой работали мягче и тоньше.

Поэтому доверчивая старшая сестра действительно верила сначала в сказки своего «отца» и других командиров-имперцев, а теперь так же воспринимает истиной эти дурацкие басни начальственных «борцов за свободу». Даже после того, как убедилась, что новые «прекрасно-непогрешимые лидеры» не столь уж и невинны, а их лозунги так же пропитаны ложью, она упорно убеждает себя в том, что это частности, а в целом всё хорошо.

Просто потому, что так проще. Во многой мудрости много печали — и наоборот: чем меньше думаешь, тем веселей жить.

Однако, несмотря на горящую в сердце сестры веру в непогрешимые идеалы и их носителей — всё-таки немного поблекшую моими трудами, иначе они с Булатом не пришли бы — я видела и терзающие её сердце холод, тоску и одиночество. Возможно, сестра и сумела найти друзей в соратниках по «праведной борьбе», но этого всё равно недостаточно.

Я люблю Акаме. А любовь в моём понимании — это не потакание своим обидам и комплексам через страдания и чрезмерный контроль любимого человека (которым, не стану кривить душой, мне бы хотелось безраздельно обладать), а наоборот: забота, поддержка, защита. Не намерение сломать об колено и уложить в прокрустово ложе своих представлений и желаний, а долгая, кропотливая работа над тем, чтобы понять близкого и в свою очередь донести собственную точку зрения до него, дабы вместе прийти к гармонии.

Вероятно, я не самый хороший человек; но уж искажать светлые чувства к сестре так же, как это произошло у терзаемой наркотиками и давлением тейгу, умирающей «Куроме из манги» — нет, этого мне точно не хочется.

К сожалению, мы обе являемся довольно значимыми фигурами в этой игре, поэтому полностью избежать манипуляций и прочего подобного я не могла. Но там, где без этого возможно обойтись, я предпочту действовать так, как этого заслуживает моя возлюбленная сестра.

Впрочем, это всего лишь слова, которые, не будучи подкреплёнными действием, не стоят ничего. Я обязательно помогу Акаме стать сильнее и умнее! И в случае чего приду на выручку вне зависимости от того, кто станет у меня на пути: революция, Сайкю, Онест, тварь меча или даже бог — ради сестры я сокрушу их всех!

…И превращу в своих мёртвых слуг.

Молча пододвигаю стул вплотную к Акаме и, обняв рукой её талию, прижимаюсь к тёплому боку, положив свою голову на девичье плечо. Через секунду чувствую, как мне в макушку упирается щека сестры, а на плечи ложится её рука. Так, под тактично приглушённые голоса Булата и Генсэя, мы и сидели: греясь в тепле прижавшихся друг к другу тел и вдыхая аромат волос самой дорогой девушки в этом холодном и жестоком мире.

Может, мы обе не самые идеальные личности с заметно разнящимся мировоззрением и запачканными кровью руками, что находятся по разные стороны баррикад и вообще-то на полном серьёзе обдумывают убийство друг друга. И любовь наша тоже… своеобразная. Но в этот невыразимо приятный момент теплоты и единения эти досадные мелочи не имели никакого смысла.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

А.Н. бечено.

*Кусочек речи дона Корлеоне*

— Мы вроде бы решили наши разногласия и наладили неплохие отношения. А теперь ты являешься сюда, чтобы меня убить. Правда, говоришь, что будешь убивать без удовольствия и с уважением. Думаешь, это должно меня утешить?

Немного музыки: https://www.youtube.com/watch?v=G4PpEwfJjwg Abyssphere - О ней…

Как это часто бывает, прискорбно краткий — сколько бы он ни длился на самом деле — момент нашей с сестрой молчаливой идиллии оказался разрушен. Булат и Генсэй принялись на повышенных тонах обсуждать вероятность вооружённого конфликта внутри Империи, что закономерным образом привлекло внимание Акаме.

«У-у, парочка армейских сапогов! Всё удовольствие поломали! Надо прогнать их подальше и самим отсесть в противоположный угол стола! И сказать, чтобы болтали тише!

Хотя эта парочка и «тише», кажется, несовместимы».

— Болван! Повторяю: то, что грызня верхов выльется в большую драку, было понятно уже очень давно. Я ещё когда тебя учил, это рассказывал! Разведка не на пустом месте стала набирать одарённых детишек, — кивок в нашу с Акаме сторону. — Пауки чуют, чем пахнет. Готовятся. Вашу карманную революцию не прихлопнули в самом начале, пока она оставалась слаба, и дали ей вырасти тоже из-за этого. Одни хотят создать беспорядок, чтобы отделиться или урвать больше прав. Другие нацелились под предлогом подавления мятежа нагнуть или вообще вырезать всех этих провинциальных и столичных умников, а потом рассадить на освободившиеся места своих людей. Третьи — просто жадные до денег и власти идиоты. А на Западе на всё это смотрят и только подбрасывают дровишек под наш котёл, разжигая войны на границах! Явно готовят плацдарм для своего удара! — в порыве чувств бывший военный хлопнул ладонью по столу. — Я, пока был при чинах, тщился докричаться. Но куда там! — старый мастер нахмурился, подавляя приступ бессильной злобы и горечи. — Только в отставку выпихнули. А если бы остался в Столице, могли даже посадить. Или в землю закопали бы. Или назначили сбежавшим от, х-ха, справедливого наказания преступником, если б отбился.