«Цзян Пэн» усмехнулся, и волосы Хань Юаня встали дыбом.
Хань Юань тут же остановил Лужу. Схватив красного журавля за длинную шею, юноша попросту отбросил ее себе за спину. В следующее же мгновение все вокруг содрогнулось от странного грохота, и скопление призрачных теней взлетело на воздух. Пятеро или шестеро учеников горы Белого тигра не успели вовремя увернуться, и в тот же миг оказались разорваны на куски.
«Цзян Пэн» с улыбкой поднял голову и посмотрел на Хань Юаня.
— Бах.
Не раздумывая, Хань Юань вновь обратился в демонического дракона и, создав из темной энергии защитный барьер, окутал им всех вокруг.
В следующее же мгновение все уцелевшие призрачные тени принялись взрываться одна за другой. Разлетавшийся от них ветер был намного острее, чем клинки в неумело построенном «Массиве истребителей демонов». Хань Юань не смог сохранить форму демонического дракона. Вновь вернув себе человеческий облик, он рухнул вниз, словно разорванный воздушный змей.
Его драконье одеяние было перепачкано кровью, и на этот раз оно действительно превратилось в «лохмотья», о которых ранее говорил старейшина горы Белого тигра.
С мрачным выражением лица Хань Юань коротко махнул Луже рукой, чтобы та помогла ему подняться, и с трудом встал прямо, опираясь на меч.
Сто тысяч гор Шу в ужасе содрогнулись. Окончательно обезумевший Бянь Сюй поднялся в небо и громогласно произнес:
— Тело мое из плоти и крови!
Его старческая кожа треснула, словно разорванный мешок, и сползла с окровавленного скелета, обнажая алые мышцы и плотные белые кости. Он выглядел как заживо освежеванный труп.
Но он все еще находился в неведении.
— Изначальный дух…
Плоть старика лопнула, и в небо с грохотом, словно совершенствующийся в пурпурный дворец9, взмыл светящийся шар. Он весь был покрыт кровью. Внутри шара, как волны на море, покачивался изначальный дух Бянь Сюя.
9 紫府 (zǐfǔ) — пурпурный дворец (обр. в знач.: обитель бессмертных, небеса). В тексте ироничная метафора о вознесении.
Бянь Сюй больше не мог говорить. Его рев, словно колокольный звон, вырвался из недр опустевшего внутреннего дворца:
— Три души и семь духов!
Его голос стих, и жертвоприношение было завершено. Мираж Поглощающей души лампы исчез. Призрачные тени рассеялись и разлетелись прочь, словно ласточки. Содержимое внутреннего дворца Бянь Сюя повисло в воздухе. Стремительно сжавшись до точки, оно разлетелось на куски.
Когда погиб Гу Яньсюэ, на Восточном море три дня и три ночи бушевала буря. До своей смерти Бянь Сюй был не самым известным из Четырех Святых, но его гибель оказалась самой шокирующей из всех.
Они находились в самом центре Шу. Ударная волна с огромной скоростью хлынула во все стороны.
Горы рухнули, ни птицы, ни звери не успели сбежать. Горные деревушки оказались стерты с лица земли, и все вокруг погрузилось в безграничную тьму. Рассерженные духи пребывали в смятении, а в небе, предчувствуя великое пиршество, все еще виднелась тень Поглощающей души лампы.
В мире больше не было ни солнца, ни луны. Казалось, что осталась одна лишь лампа, притягивавшая к себе все больше и больше призраков.
Зрачки Хань Юаня сузились.
Он никогда не отрицал, что отнял слишком много жизней. Многие заклинатели, собравшиеся у башни Красной птицы, пали от его руки. Хань Юань знал, что, даже если его разорвут в клочья, это будет наказанием за его грехи.
Но заклинатели сами посеяли эти семена и теперь пожинали плоды. Почему от бедствий должны страдать невинные люди?
Перед глазами юноши то и дело мелькали лица тех, кого затянуло в Поглощающую души лампу. Зрачки Хань Юаня превратились в крошечные точки.
Дело, что некогда начал Тун Жу, обернулось самым настоящим кошмаром.
Стоявший перед Хань Юанем Цзян Пэн раскинул руки и улыбнулся. Он, наконец, добился своего. Упиваясь смертями, он спокойно позволил запретной технике Бянь Сюя сокрушить его.
Тело Цзян Пэна распалось на части, словно сгнивший ходячий труп, обнажая призрачную тень из Поглощающей души лампы.
Лужа зажала ладонями рот. Теперь она поняла, кто на самом деле был этим призраком.
Но в следующий же момент, яростная мощь запрещенной техники перекинулась и на них. Хань Юань тут же оттолкнул Лужу в сторону, и вновь превратился в демонического дракона. С оглушительным свистом его тело растянулось на десять тысяч ли, сравнявшись с горными хребтами и крепостными стенами. Дракон описал в воздухе круг и, в конце концов, соединился. Плотью и кровью Хань Юань пытался остановить проклятие Бань Сюя.
Из Поглощающей души лампы Тан Чжэнь внимательно наблюдал за Хань Юанем. Когда их взгляды встретились, Тан Чжэнь улыбнулся и покачал головой.
Недолго думая, он протянул руку, увенчанную острыми призрачными когтями, и безжалостно вонзил их в тело демонического дракона.
Человеческая природа
Море Бэймин отличалось от других морей. В его водах отражение мира делилось на ясное и мутное.
Плывущая по волнам лодка без труда рассекала темную гладь, но если в море оказывался человек, ему на макушку словно бы опускалась ладонь, не дававшая ему вырваться.
Даже могущественные заклинатели превращались в обычных шарлатанов. Они могли продержаться в воде больше десяти дней. Но если оставить их в море на четыре или пять лет, даже золото и нефрит обратились бы в ничто, не говоря уже о телах из плоти и крови.
В глубине моря Бэймин было тихо, как в гробу, его воды не двигались. И лишь в тот день, когда люди решили бросить ему вызов, море ответило им мощью, давившей на голову, словно гора Тайшань.
Янь Чжэнмин много раз взывал к ауре меча, пытаясь пробиться сквозь толщу воды, но каждый раз чувствовал себя трясущим дерево муравьем.
Человек всегда лишь человек, даже войдя в «Божественное Царство», перед водами моря Бэймин он остался лишь жалким насекомым.
Последствия стычки Чэн Цяня с Тан Чжэнем всецело поглотили его разум. Во взгляде Янь Чжэнмина сквозило легкое недоумение. Он мог позволить себе все, что угодно, мог тащить Чэн Цяня куда угодно. Однако юноше казалось, что, если он разожмет руки, Чэн Цянь останется в море навсегда. Похоже, он нисколько не возражал против превращения в плавающий труп.
Янь Чжэнмин всерьез опасался за Чэн Цяня. Он понятия не имел, что происходило с его душой. Он не смел будить юношу, и не осмеливался спрашивать у него советов, но вокруг было так тихо, что Янь Чжэнмин больше не мог этого выносить. Он открыл было рот, намереваясь нарушить эту тишину, и тихо поддразнил Чэн Цяня:
— Может, двойное самоубийство1 и вызывает уважение, но я слишком талантлив и могущественен, мне ни в коем случае нельзя жертвовать собой в полной тишине!
1 殉情 (xùnqíng) — (о влюблённых) совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе (зачастую из-за протеста родителей); самоубийство во имя любви.
Услышал его слова, Чэн Цянь, наконец, зашевелился. Его веки едва заметно дрогнули, уголки губ напряженно дернулись.
Заметив эти мимолетные изменения, Янь Чжэнмин поспешно продолжил:
— Эй, ты ведь сказал, что Тан Чжэнь — Поглощающая души лампа? Значит, он единственный, кто может управлять призрачными тенями. Он может прицепиться к кому захочет, более того, он может в мгновение ока преодолеть тысячи ли, верно?
Янь Чжэнмин вздохнул и внезапно осознал всю серьезность этого вопроса.
Юноша нахмурился и, прежде, чем Чэн Цянь успел хоть что-нибудь ответить, добавил:
— Я помню, что там, у Массива десяти сторон, он настаивал на том, чтобы запереть Хань Юаня на горе Фуяо. Он пытался расплатиться моим добрым именем. Но он боялся, что Хань Юань действительно раскается2 и поможет подавить беспорядки, учиненные «кошмарными путниками» на Южных окраинах, не так ли? А после этого он поспешно исчез, прихватив с собой миллионы призрачных теней. Там, где царит хаос, всегда царит и смерть. Он всегда был тем, кто стремился к тому, чтобы создать этот хаос.
