Только что он чувствовал, будто узел на его волосах слишком туго затянут, и они немедленно нуждаются в повторном расчесывании, а в следующее мгновение Янь Чжэнмину вдруг захотелось переодеться, потому что ему показалось, будто бы он вспотел; теперь же ему захотелось в туалет, потом захотелось пить… Когда подавали воду, он либо находил ее слишком холодной, либо думал, что она обжигает. Ничто ему не нравилось. Короче говоря, он просто не мог сидеть.

И он часто терял концентрацию, поглядывая то туда, то сюда. Иногда он беззвучно, в глубине своего сердца, критиковал Ли Юня и Мучуня, а иногда напевал мелодию, недавно сочиненную служанками. Одним словом, первый старший брат совсем не думал о резьбе по дереву.

Хотя Чэн Цянь понятия не имел о преимуществах этого занятия, он очень презирал поведение первого старшего брата.

«У праздных людей нет оправданий», — неприязненно думал он.

Мучунь чжэньжэнь уже знал, что его недостойный ученик поднимет шум из-за пустяка. Он поставил песочные часы на стол Янь Чжэнмина. Требовалось всего полчаса, чтобы песок закончился, и тогда практика Янь Чжэнмина тоже бы подошла к концу. Но стоило только ему отвлечься, песок сразу же прекращал течь. Таким образом, полчаса практики, как правило, тянулись до самых сумерек.

Янь Чжэнмин думал, что они с учителем могли бы стать закадычными друзьями, руководствуясь принципом «плыви по жизни», но когда дело доходило до практики заклинаний, мастер вел себя настолько равнодушно, что становился совершенно не похож на него.

Мучунь чжэньжэнь сказал, что, на самом деле, Дао Янь Чжэнмина — это Дао меча. Такие культиваторы в основном обладали сильной волей, но существовали и исключения, как Янь Чжэнмин. Поэтому он должен обучаться усерднее, чтобы не растратить талант зря.

Чэн Цянь какое-то время наблюдал за происходящим, чувствуя, что от этого ему не будет никакой пользы, поэтому отвел взгляд и попросил младшего адепта, сидевшего рядом с ним, принести бумагу и кисти для письма, решив приступить к домашнему заданию на сегодня. Сначала правила клана, затем Священные писания «О ясности и спокойствии», которые его учитель прочитал сегодня утром.

Видя, что суровое выражение лица учителя сменилось, когда он поманил Чэн Цяня, Янь Чжэнмин нахмурился и посмотрел прямо в птичьи глаза своего мастера.

— Чэн Цянь, иди сюда. Там недостаточно светло, — позвал Мучунь.

Где вообще в полдень могло быть темно? Очевидно, мастер вызывал у Янь Чжэнмина отвращение, давая понять, что тот не надежнее маленького ребенка.

Янь Чжэнмин повернулся, чтобы взглянуть на почерк Чэн Цяня. На мгновение он забыл, что сам попросил его остаться.

— Собачьи следы гораздо лучше, чем твои письмена, — сказал он, неразумно вымещая свой гнев на Чэн Цяне.

Чэн Цянь был слишком юн и, в конце концов, обладал бесхитростным умом. Услышав это, он ответил, даже не пикнув:

— Спасибо за наставление, старший брат. Но это не имеет никакого значения. Как бы аккуратны ни были отпечатки — маленький зверь не может оставаться на месте.

Закончив фразу, он бросил ироничный взгляд на песочные часы. Янь Чжэнмин вскипел от злости, обнаружив, что песок в часах снова перестал течь.

Двое вот-вот начнут щипаться

Мучунь чжэньжэнь считал, что принял идеальное решение — его первый ученик был натурой крайне ненадежной и ветреной, хотя всегда смотрел на вещи с лучшей стороны, в то время как младший любил придираться к мелочам, несмотря на внешнее спокойствие. Будет лучше, если эти двое дополнят друг друга.

К сожалению, оказалось, что они скорее взорвутся, чем сделают это.

Мучунь чжэньжэню не оставалось ничего другого, кроме как насильно разделить их. Он попросил младшего адепта отвести Чэн Цяня в павильон и помочь ему переодеться, поскольку после занятий фехтованием тот вспотел. Затем мастер сосредоточился на своем первом ученике, снова монотонно повторяя Священные писания «О ясности и спокойствии».

Завывания учителя являлись живым примером «бельма на глазу и боли в ушах». С телосложением ласки, и голосом крякающей утки он вызывал раздражение у первого ученика, который едва сдержался, чтобы не укусить своего учителя, когда тот решительно остановил бегущие песочные часы.

Запас терпения Янь Чжэнмина подошел к концу. Он бросил резчик по дереву на стол и разбушевался:

— Мастер, что вы делаете?

— В тебе нет спокойствия. Я читаю священные писания, чтобы успокоить твой разум, — ответил учитель, даже не разомкнув век.

Когда проповеди стали для Янь Чжэнмина болезненными, Чэн Цянь вернулся. Янь Чжэнмин, наконец, получил возможность дать волю своей досаде. Он фыркнул и прокричал:

— Вы испортили его одежду сандаловым деревом? Да что с вами не так? Разве он собирается стать монахом?

Младший адепт кротко пробормотал: «Да, да». Он слишком боялся сказать, что Чэн Цянь сам этого хотел.

— Замените эти благовония на гибискус… — прикрикнул Янь Чжэнмин.

— …небо деятельно, земля спокойна… — голос Мучунь чжэньжэня прозвучал на порядок громче.

Этот голос напоминал хруст дерева, из-за которого в груди Янь Чжэнмина вспыхнул яростный огонь.

— Учитель! Я спокоен!

Мучунь разомкнул веки и невозмутимо сказал:

— В тебе нет спокойствия, потому ты отвлекаешься на внешние проблемы и заботишься о благовониях. Как насчет того, чтобы перестать воспринимать своего третьего младшего брата как курильницу? Чтобы помочь тебе на пути самосовершенствования, я приду в «Страну нежности» сегодня и буду читать тебе священные писания всю ночь.

— …

Старый учитель имел склонность к чтению проповедей. Доживет ли Янь Чжэнмин до завтра, если он действительно будет завывать всю ночь напролет?

Янь Чжэнмин был вынужден умерить свою злость и сесть обратно. Терпя сандаловые благовония, напоминавшие ему запах гнилого дерева, он с негодованием поднял резчик и принялся вырезать на дощечках вертикальные линии так, словно вскрывал труп.

«Курильница для благовоний» Чэн Цянь тихо продолжил свое домашнее задание. Ему казалось, что он сидит рядом с большим раздраженным кроликом.

Учитель определял Хань Юаня как ветреного и импульсивного, но тот заметно проигрывал Янь Чжэнмину. По крайней мере, непостоянство Хань Юаня никого не задевало, в то время как Янь Чжэнмин всегда влиял на всех вокруг.

Чэн Цянь начал видеть преимущество пребывания с первым старшим братом — явный контраст.

Как только Чэн Цянь становился серьезным, он отдалялся от внешних раздражителей. Он старательно воспроизводил в своей памяти основы каллиграфии и вскоре увлекся письмом. Окруженный запахом сандала, оказывающего на нервы расслабляющий эффект, Чэн Цянь постепенно забыл о своем недостаточно хладнокровном первом старшем брате.

Янь Чжэнмин кипел от негодования. Он потребовал принести десерты, но после почувствовал, что его желудок переполнен. Так что он встал и прогулялся по павильону.

Вскоре Янь Чжэнмин обнаружил, что остался в стороне. Учитель сидел на подушке, уйдя в медитацию, и тихо пел; он был полностью погружен в священные писания, а третий младший брат выводил свои уродливые иероглифы так тщательно, будто занимался вышивкой, и ни разу не поднял головы.

С этими двумя атмосфера в павильоне стала настолько безмятежной, что все вокруг почти замерло, и даже младшие адепты, казалось, затаили дыхание.

Эта безмятежность вызывала у молодого господина Янь смущающую скуку. Он смирился с тем, что снова сядет напротив песочных часов. После недолгого отдыха у него не оставалось другого выбора, кроме как в уже который раз взять резчик и приступить к монотонной рутинной практике.

Удивительно, но теперь он не раскачивал лодку. Резкий звон часов привел Янь Чжэнмина в чувство. Не веря своим глазам, он обнаружил, что сегодняшнее занятие закончилось преждевременно.

Следующие несколько дней прошли по заведенному распорядку. Каждое утро четверо учеников мучились, слушая проповеди мастера.