Чэн Цянь оказался в ужасном положении. Он изо всех сил старался сохранять равновесие и одновременно разговаривать с сестрой.

— Наличие больших крыльев еще не означает, что ты толстая… правда. Ну, ну, перестань плакать, попробуй сложить их. Сло-жить, понятно?

Лужа посмотрела на него, вздыхая и всхлипывая. От утешительных слов Чэн Цяня она постепенно перестала плакать и успокоилась.

Чэн Цянь выиграл временную передышку, питая далекую надежду на то, что на этот раз его действительно поняли.

Но затем младшая сестра поразила его еще больше, полностью расправив крылья. Она попыталась взмахнуть ими и, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, медленно поднялась в воздух.

Огромные перья создали вихрь, поднявший в небо облака пыли. Несколько нежных орхидей, растущих во дворе, пострадали от песка и ветра, перевернувшись с ног на голову. Чэн Цянь не мог открыть глаза и только чувствовал, что в его одежду вцепилась пара рук.

Пухлые ладошки Лужи превратились в когти, крепко сжимавшие Чэн Цяня. Он немедленно догадался, что ждет его дальше.

И в следующую секунду его предчувствие сбылось.

Могучая Лужа подняла его в небо. Сердце Чэн Цяня ушло в пятки. Первым его инстинктом было сражаться, но по мере увеличения высоты он не осмелился больше двигаться и только выкрикивал официальное имя младшей сестры посреди ревущего ветра:

— Хань Тань! Отпусти меня!

Лужа оставалась глухой к его крикам… Даже если она слышала, то, казалось, абсолютно ничего не понимала.

Чэн Цянь ни за что бы не догадался, что его самый первый опыт катания на облаках произойдет именно так. Ему хотелось одновременно смеяться и плакать. Он не мог не задаться вопросом: что, если он, несмотря на то что избежал смерти в Долине Демонов, в конечном итоге умрет под когтями своей младшей сестры?

Взяв брата под свой контроль, Лужа пролетела над воротами жилища Цинань и нефритовым бамбуковым лесом. В конце концов, вся гора Фуяо исчезла у них под ногами.

Чэн Цянь посмотрел вниз, на панораму широкого горного хребта, окрашенного в изумрудно-зеленый цвет. С одной его стороны находился небольшой склон, частично залитый светом, а с другой — глубокая и мрачная долина, скрытая в тени.

Бесчисленные пещеры и пустые дворы маячили вдоль хребта. У некоторых на входе были стелы, у некоторых — статуи, а у некоторых — ничего. В течение тысячелетий люди приходили и уходили, служа связующим звеном между прошлым и будущим. Методики самосовершенствования и все другие записи были похоронены глубоко в библиотеке, подобно крови и костям истории. Вероятно, они все, что осталось от всемогущих существ, талантов, людских добродетелей или даже злодеев…

Теперь никого из них не существовало.

Во всем клане Фуяо остался только мастер-ласка с несколькими озорными учениками, скрывающимися от мира смертных. Только вихрь — Фуяо — все еще поднимался к небу.

На этой высоте ветер дул резко, обжигая и царапая щеки Чэн Цяня. Однако постепенно преследующий и поначалу мучавший его страх отступил.

Чэн Цянь выдохнул, позволяя ему идти в ногу с ненавистью, копившейся в нем годами.

Он снова подумал о Господине Бэймине, а затем о своих родителях, которые, вероятно, считали где-то в отдаленной глубинке имевшиеся у них небольшие деньги. Внезапно он ясно понял тайные желания, прятавшиеся в глубине его сердца.

Почему он стремился стать кем-то вроде Господина Бэймина?

Если когда-нибудь он станет всемогущим существом, которое свободно путешествовало бы по миру и перед которым все живое съеживалось бы, а все люди становились на колени… не пожалеют ли его родители, когда он вернется домой?

Прямо сейчас, когда он плыл среди облаков и смотрел, как пещеры и дворы уходят вдаль, потрясенное сердце Чэн Цяня внезапно опустело.

От смертной жизни его родителей осталось только тридцать или пятьдесят лет. Даже если сейчас он непрерывно думал о том, как бы дать им пощечину, то что случится потом?

Возможно, когда он действительно чего-то достигнет, они уже перестанут существовать,

Или, может быть, они все еще будут живы, но после того, как пройдет более половины отведенных им лет, даже если они и будут сожалеть о ребенке, которого отдали в столь юные годы, останется ли что-нибудь еще, кроме сожаления?

Если он действительно был особенным для них, то почему они так безжалостно отослали его?

С самого начала он не имел привязанностей, не говоря уже о сохранившейся вине или надежде на собственное прощение.

Чэн Цянь внезапно расслабил напряженные плечи, отдаваясь на милость младшей сестры.

Он понял, что ненависть, которую он считал глубокой, во всех отношениях была необоснованной.

В сердце Чэн Цяня рухнула стена. В одно мгновение он снова услышал шепот, исходящий от горы Фуяо, прямо как в тот раз, когда первый старший брат впал в медитацию. Но теперь эти воздушные потоки не прошли мимо него; они вливались в тело Чэн Цяня, будто реки, впадающие в море.

Не задевая и не задерживаясь, течения приходили и уходили, подобно радостям и тревогам. Они циркулировали вокруг, соединяя тело Чэн Цяня с миром, как если бы он всегда являлся его частью.

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем раздался крик журавля. Белая птица поднялась в небо с горы Фуяо и облетела брата и сестру по кругу. Хныкающая Лужа, потерявшаяся в воздухе, инстинктивно последовала за ней и начала снижаться. Под присмотром журавля она приземлилась перед Тайным залом, резиденцией Мучуня.

Чэн Цянь все еще находился в трансе, когда его ноги коснулись земли.

Мучунь чжэньжэнь помог Луже, застрявшей в воротах Тайного зала. Он погладил ее крылья, и те засветились таинственной силой, после чего сложились, вновь превратившись в пару красных родинок на спине.

Мучунь не стал тревожить Чэн Цяня. Он стоял в стороне и ждал, обнимая крепко спящую Лужу. Когда солнце перешло на другую сторону горы, Чэн Цянь, наконец, пришел в себя, осознав, что его ноги онемели от долгого стояния.

Мучунь чжэньжэнь снял с ворот защищенный от ветра фонарь и отдал Чэн Цяню, чтобы тот осветил себе путь назад.

— Уже слишком поздно, можешь возвращаться. Завтра после практики фехтования ты останешься изучать заклинания со своим первым старшим братом.

Чэн Цянь внимательнее вгляделся в лицо учителя. Удивленный и озадаченный, он спросил:

— Учитель, это… Это было чувство энергии?

Мучунь чжэньжэнь кивнул, просияв.

— Я не ошибся насчет тебя. Из всех моих учеников твои способности лучшие.

Неужели говорить «из всех моих учеников» действительно было необходимо?

Чэн Цянь не знал, как на это ответить. Услышав оценку учителя, он вовсе не почувствовал гордости: если его отличные способности — всего лишь результат сравнения его с Янь Чжэнмином, Ли Юнем и Хань Юанем, то этим невозможно было похвастаться.

Наблюдая за фигурой Чэн Цяня, уверенно спускающейся по горной тропе, Мучунь чжэньжэнь ощутил горькую радость. Спустя много лет у него, наконец, появился ученик, готовый приложить усилия ради учебы. Поглаживая журавля по изящной шее, Мучунь чжэньжэнь сказал сам себе: «Если бы его братья узнали об этом, стали бы они более усердными?»

Белый журавль потерся о его руку и улетел, словно ответив тем самым главе клана: «О чем это вы так легкомысленно мечтаете?!»

 Если вам приятна наша работа, вы всегда можете отблагодарить нас чашечкой кофе! Кнопочка "донат" есть в группе в контакте)

Желание задушить Чэн Цяня

На следующий день вся гора Фуяо содрогнулась от известия, что Чэн Цянь останется изучать заклинания вместе с Янь Чжэнмином.

Братья Чэн Цяня окружили его, задавая один и тот же вопрос:

— Что?! Ты уже можешь поглощать Ци?

Потирая ухо, Чэн Цянь ощутил некоторое самодовольство. Но, прежде чем позволить эмоциям отразиться на своем лице, он вдруг вспомнил, как должен вести себя человек, идущий по бесконечному пути совершенствования, и поспешно облил свои мысли холодной водой, чтобы остыть.¹