Варя ожидала, что ее собеседница пожмет плечами и скажет: «Швырять деньги на босяков?» Однако случилось иначе.

— Может быть, вы и правы, — серьезно сказала Китаева. — Об этом стоит подумать.

Коляска выехала на Колтовскую набережную. В это время из нового корпуса завода «Вулкан» рабочие вывезли на берег вагонетку мусора. Дымящуюся груду обступили мальчишки. Железными крючками они жадно ворошили мусор. Каждый норовил схватить добычу — оловянную крошку, гайку, обрезок стального прута, но никто не толкал соседа, никто не ругался.

Китаева велела кучеру остановить коляску и вместе с Варей спустилась на берег.

Ребята с недоверчивым интересом поглядывали на незнакомую барыню, но не грубили. Кто-то признал в Варе учительницу и этого было достаточно.

Китаева вдруг заплакала.

— Записывайте, — сказала она. — Только пойдут ли?

За каких-нибудь десять минут записалось тридцать мальчишек. Варя велела ребятам построиться, подсчитала — двадцать три. Устроила перекличку — тридцать. Все было ясно: мальчишки записали своих товарищей и подают за них голос на проверке.

— Не беда, завтра придут все, — успокоила Варя вдову.

Наутро вдова несколько умерила свой порыв. Когда она поехала с Варей по магазинам, то вместо суконных штанов купила из чертовой кожи, а вместо ботинок — сандалии. Купили и блузы с матросскими воротниками.

Варя свела ребят в Петрозаводскую баню. Там парикмахеры наголо обстригли их. После мытья возвращались строем. На Барочной улице им повстречалась коляска вдовы. Если бы не Варя, шедшая впереди ребят, Китаева проехала бы мимо этих чистеньких, скромно одетых детей.

Вдова и на еду скостила по гривеннику с головы. Варя нашла приличную чайную на Большой Зелениной, где кормили вкусно и недорого. Утром ребята собирались на набережной, затем шли завтракать, потом степенно, школьным строем, переходили Крестовский мост. На лужайке возле гребного клуба играли в лапту, городки, пятнашки. Был и тихий час, когда все садились в кружок и не шелохнувшись слушали чтение Вари. Обедали в той же чайной, а на ужин им выдавали бутерброды.

Хлопот в лагере было много, чему Варя радовалась: дома всего надумаешься, а с мальчишками не заскучаешь, растормошат: то одно им расскажи, то другое объясни. От Тимофея Карповича все еще не было весточки.

Девять мальчиков ушли из третьего класса, пятерых осенью ждала переэкзаменовка. Хорошо было бы их подучить. Когда дело касалось интересов учеников, Варя говорила с жаром. Вдове нравилась ее горячность, тем более что на новую затею учительница не требовала денег. Для классных занятий вдова отвела пустовавшую квартиру в своем доме на Ропшинской улице.

Подготовка у ребят была разная. Варя рассадила их по комнатам. В ее «школе» получилось четыре класса.

Как-то раз Варя выписала на доске задачу и, пока ребята решали, подошла к окну. Человек в соломенной шляпе и дымчатых очках сидел на скамейке у дворницкой, украдкой поглядывая на окна Вариной школы. Он, видимо, страдал зубной болью, большая часть его лица была скрыта под черной повязкой. Этот человек сегодня шел за Варей от самой Корпусной улицы. Шпик?.. Но почему за ней следят? А может быть…

Может быть, полиция знает о ее отношениях с Тимофеем? Может быть, Тимофей опять бежал, и вот за ней следят, да, именно за ней, потому что знают — он придет к ней, не может не прийти, и тогда…

Варя пряталась за портьерой, а человек будто почувствовал, что за ним наблюдают. На какую-то секунду он снял очки, повязку и осторожно погладил щеку. И этого было достаточно.

Тимофей!..

Забыв про учеников, она выскочила на улицу…

Давно они не виделись. Тимофей Карпович не то что постарел, но осунулся, резче выделялись скулы. Варе показалось, будто и ростом он стал меньше в чужом широком пальто.

В соседнем сквере нашли тихий уголок. Варя откинулась на спинку скамейки, ждала, чтобы он рассказал обо всем, что с ним было.

— Из Литовского замка, — тихо начал Тимофей Карпович, — меня перевезли на Шпалерную, опять в одиночку. Примеряли статью сто вторую. Туго бы мне пришлось за разговор в трактире, да тот барин ряженый не явился на допрос. Наши заводские отсоветовали ему… Но меня не выпустили. Начали подыскивать новую статью. А пока суд да дело, связался я с солдатами Московского полка. Посадили их за отказ воевать.

— С кем? Россия не воюет, — удивилась Варя.

— Не воюет, но порохом попахивает, Варенька. У арестованных солдат связь со своими. Я им адреса кой-какие дал, назвал людей, которые могут честно рассказать о том, кому такая война на пользу. Пронюхало начальство о моих беседах. И выхлопотало срочный этап в Читинскую тюрьму. На мое счастье, в теплушке одна доска была некрепко прибита, ну я и выпрыгнул на ходу…

Только сейчас Варя вспомнила о ребятах. Сговорились встретиться через полчаса, когда она поведет их на прогулку.

Шли по тихим улицам, чуть отстав от строя. Тимофей вполголоса забавно рассказывал, как изучал арестантскую азбуку.

Со двора аэропланных мастерских еще ночью вывезли на улицу несколько ящиков, похожих на товарные вагоны, только без колес. Один из них сейчас плотно окружила толпа.

— К войне приближаемся. — Тимофей, понизив голос, добавил: — В аэропланных ввели еще смену.

На заборе железопрокатного завода висел огромный матерчатый плакат. На полотне в отсветах пламени аршинные буквы: «Взятие Азова». Нижняя часть рисунка изображала гибель турецких кораблей, на правой русские солдаты водружали трехцветный флаг на башне, и тут же — крепостной ров, заваленный вражескими трупами. По низу плаката было крупно написано:

Вечером, распустив ребят по домам, Варя опять встретилась с Тимофеем. На Крестовском мосту незнакомая женщина сунула им по маленькой афишке.

— «Взятие Азова», — прочитала Варя.

На мосту загрохотала конка. Неожиданно из-за вагона конки вынырнули одна за другой три пролетки. Господин, сидевший в первой пролетке, вскочил и, потрясая котелком, что-то крикнул, обращаясь к людям, сидящим на империале конки:

— Царьград — русский город! Ура!

Следом за ним ехали офицер с дамой и разодетая старуха с собачкой. Офицер промолчал, а дама и старуха истерично взвизгнули:

— Дарданеллы и Босфор — русские проливы!

Кучер конки устал сдерживать лошадей. Казалось, что вагон налетит на пролетку, но все обошлось.

Тимофей задумчиво смотрел вслед скрывшимся пролеткам.

— Так вот оно и начинается, Варенька, — сказал он.

Варя любила гулянья на Петровском острове, куда по воскресеньям стекались тысячи людей. Толпы ребятишек часами простаивали у кроличьих клеток, подкармливая суматошных, вечно голодных зверьков капустой и булками. В глубине острова давали представления на пруду и на открытой эстраде. Тут же бойко торговали с лотков восточными сладостями. Только здесь можно было вдоволь полакомиться сахарной ватой, опустив медную монету в щель ящика, причем торговцы божились, что вату они приготовляют из тех же медяков. Варя любила гигантские шаги и водяные горы. У других дух захватывало, девушки вскрикивали, а она, сняв шляпу, подставляла ветру лицо, лихо летела, ожидая, когда лодка с разгона врежется в Ждановку и закачается на волне.

Водяная пантомима «Взятие Азова» с фейерверками и стрельбой? Что ж тут плохого! Обязательно надо сходить. Варя не понимала мрачности Тимофея Карповича. «Так вот оно и начинается, Варенька». И не догадывалась о том, как скоро придется вспомнить его слова…

В день приезда в Петербург французского президента Пуанкаре, когда Варя уже рассадила ребят в чайной на завтрак, появилась Китаева. Ей захотелось устроить праздник в своем детском лагере в честь высокого гостя. После завтрака она увела ребят кататься на пароходе, а Варю отослала в город за покупками.

Варя была рада, что сможет навестить Соню, — не видела ее целую вечность, — как-то у той дела?