— Я сейчас гетману приказ пошлю, пусть выводит полки под Гомель.

   — Посылай моим именем.

Пётр остался один, закурил трубку, притянул к себе лист бумаги, взял перо, умакнул в чернила и стал столь быстро писать, что перо брызгало по сторонам. Он всегда и во всём спешил, не умел лениться и быть хоть на мгновение праздным. Слишком много ему надо было успеть.

Генерал Любекер со своим корпусом переправился через реку Сестру с намерением исполнить приказ короля — взять и сжечь Петербург. Однако был встречен такой артиллерийской канонадой, что был вынужден отказаться от этого намерения.

Обойдя Петербург, он переправился через Неву и пошёл в Ингрию[100], где, по его сведениям, были запасы продовольствия. Армия голодала, расчёт на скорый захват Петербурга с его хлебными амбарами подвёл шведского генерала.

Предупреждённый царём генерал-адмирал Апраксин Фёдор Матвеевич уже подготовил Ингрию к встрече незваных гостей — вывез оттуда всё продовольствие, а что не успел — сжёг. Жолквинская стратегия — томить и изнурять неприятеля — была применена и здесь.

Одновременно к крепости Кроншлот на острове Котлин подошла шведская эскадра из двадцати двух линейных кораблей под командованием адмирала Анкерштерна. В задачу эскадры входил захват крепости, но шведам не дали даже приблизиться к берегу. Дружный огонь открыли бастионы и почти все корабли, стоявшие на рейде. А их было немало: двенадцать линейных с тремястами семьюдесятью двумя пушками, восемь галер с шестьюдесятью четырьмя орудиями, шесть брандеров[101], два бомбардирских корабля и более трёхсот малых судёнышек.

Вице-адмирал Корнелий Крюйс, стоявший на одном из бастионов крепости с подзорной трубой, наблюдал за боем и притопывал ногой.

   — Так их! Так их мама...

А когда на одном из шведских кораблей рухнула сбитая мачта, Крюйс сказал коротко:

   — Ура нашим герой!

Это означало, что стоявшим позади вице-адмирала штабным офицерам должно дружно кричать «ура!».

Они закричали как-то нестройно и вразнобой:

   — Уры-а-а...

Крюйс передёрнул брезгливо плечами, что было равнозначно его презрительному возгласу: «Пфуй!» — и офицеры тут же подтянулись, сладились и уже концовку дотянули громко и весело:

   — Ура-а-а-а!

А в это время шведский адмирал Анкерштерн стоял на мостике и, глядя в подзорную трубу на крепость и порт, кишевший малыми судёнышками, бормотал в изумлении:

   — Чёрт побери, откуда всё это у них взялось?!

Он оглядывался на стоявшего невдалеке капитана, словно требуя ответа, но тот был безмолвен.

   — Капитан, что же вы молчите? — подхлестнул его Анкерштерн.

   — А что говорить, адмирал? Всё равно пушки красноречивее нас.

   — Но есть приказ короля взять крепость.

Капитан пожал плечами столь выразительно, что адмирал и без слов понял: попробуй, мол.

   — Но они же не дадут высадить десант и перетопят нас как котят.

«Вот бы его сюда самого, — подумал адмирал о короле. — Это не саблей на коне махать. Приказать всегда легче всего. А попробуй... Однако, в самом деле, когда эти русские успели совсем безлюдный остров превратить в морскую крепость?»

Повернувшись к капитану, Анкерштерн скомандовал:

   — Курс зюйд-вест. — И отправился в свою каюту пить горячий кофе.

В одиночестве, попивая горячий напиток, адмирал ворчал:

   — Как бы и нам того не было, что Штромбергу.

Генерал Штромберг первым сделал попытку угрожать Петербургу и вышел со своим корпусом из Эстляндии, но ему не то что Петербурга, а и Нарвы увидеть не довелось. Словно снег на голову свалилась на Штромберга конница Апраксина и вырубила без остатка его два полка. Сам генерал едва ноги унёс, загнав двух коней.

Именно после конфузии Штромберга решено было ударить и с моря и с суши. Теперь адмирал Анкерштерн убедился, что с моря русских уже не возьмёшь. Пока король с триумфом покорял Европу, Россия тоже не дремала, наращивала морские мускулы.

   — А может быть, даже и на суше, — сказал громко сам себе адмирал и добавил сердито, обескураженно: — Что-то там Любекер поделывает? Поди, тоже улепётывает от русской конницы.

Но генерал Любекер был занят другим, не менее важным делом. Он рыскал по Ингрии в поисках продовольствия. Он орал на фуражиров, грозил им плёткой, виселицей, разгонял во все стороны, но они возвращались с одним и тем же:

   — Всё сожжено, всё вывезено, генерал.

Армия голодала, даже штаб уже неделю пробавлялся кониной, не имея крошки хлеба, чего уж говорить о солдатах.

Зрело в полках недовольство, готовое в любой момент вылиться в бунт. И Любекер, едва узнав о появлении где-то русского отряда, посылал туда конный полк, обольщая сладкими посулами:

   — Разобьёте, возьмёте обоз, пообедаете досыта.

Обед был главной и самой желанной наградой для солдат. И хотя Любекер искал этих мелких стычек, идти на Петербург не хотел, колебался.

Когда дозоры донесли ему, что у берегов появился флот, Любекер помчался к морю. С флагманского корабля за ним прислали шлюпку, и он отправился на ней якобы на военный совет с адмиралом. Едва явившись в адмиральскую каюту и обменявшись с Анкерштерном приветствиями, Любекер попросил:

   — Адмирал, распорядитесь, пожалуйста, пусть подадут обед... да побольше чтоб хлеба.

А когда наконец обед подали, генерал так жадно набросился на него, что для разговора просто не было времени.

   — Судя по вашему аппетиту, — заметил ехидно Анкерштерн. — Петербург устоял, генерал.

   — Простите, адмирал, а пофему же фы не на Котлине? — давясь, обжигаясь и косноязыча, ответил Любекер на колкость.

Анкерштерн улыбнулся, глотнул кофе.

   — Увы, генерал, Котлин уже не просто остров, а неприступная крепость. Более того, там флот по меньшей мере вдвое больше моего. Мы, Георг, запоздали с приходом лет на пять. Русские так вросли в эти берега, что я не рискую предсказать результат нашей экспедиции.

Любекер только кивал головой, продолжая трудиться над обедом и не рискуя снова заговорить с набитым ртом: не хватало ещё подавиться. Наконец он покончил со всем, что было принесено вестовым адмирала, запил большим бокалом вина и блаженно откинулся на спинку стула.

   — Да-а, господин адмирал, у вас здесь рай. Вам можно позавидовать.

   — Нет, Георг, завидовать нечему. Я, как и вы, не смог выполнить приказа короля и не ведаю, что за сим последует, хорошо если просто отставка. А что, если...

«Топор», — хотел сказать адмирал, но не решился искушать беса и судьбу. Впрочем, Любекер понял недосказанную мысль. Он знал, в Швеции не принято было жалеть неудачников.

   — Может быть, стоит попросить на помощь Левенгаупта, — сказал не очень уверенно Любекер, которого вдруг потянуло на сон.

   — Вы что, генерал, с ума сошли?! Его корпус должен со дня на день пойти к королю. Именно там решается главная задача всей кампании. А нам с вами выпала незавидная роль — пытаться увлечь русских сюда с главного театра.

   — Сдаётся мне, что нам это не очень пока удаётся, адмирал. У меня уже было несколько стычек с русскими, и из показаний пленных и захваченных документов я знаю точно, что с нами дерутся местные партии. Я ожидал прихода корпуса Боура, он тут рядом под Дерптом, но, по сведениям лазутчиков, не собирается в Ингрию.

   — А вы не допускаете мысли, генерал, что у Апраксина достаточно сил противустоять нам самостоятельно? А у Боура, видимо, другая задача — следить за Левенгауптом.

   — Возможно, возможно, — согласился Любекер и не удержался от сладкой зевоты. — Чёрт побери, адмирал, в ваших райских кущах меня потянуло на сон.

   — Это не от райских кущ, генерал, от мадеры, — сухо заметил Анкерштерн, опасаясь, как бы гость не напросился вздремнуть на его кровати. Именно поэтому он поднялся из-за стола, намекая на конец аудиенции, и сказал: