— Господин бомбардир, адмирал Лефорт просил вас прибыть завтра к торжественному въезду посольства в Амстердам.

   — Ну вот, — обернулся Пётр к Меншикову. — А ты говорил, зачем нам буер? Вот на нём и пойду в Амстердам.

   — А мы, мин херц?

   — Вы оставайтесь. Учитесь не только топором махать, это можно и дома, а строить корабль по правилам, а не так, как в Воронеже было, абы как. Я въеду с посольством в Амстердам и ворочусь.

Торжественный въезд Великого посольства в Амстердам происходил 16 августа. В первых золочёных каретах ехали великие послы в богатых, шитых золотом одеждах, за ними следовала их свита и охрана, и где-то перед телегами с багажом посольства ехала карета, в которой сидел бомбардир в обычном зелёном кафтане, надвинув на глаза шляпу. Он и сюда въезжал инкогнито, хотя бургомистр Амстердама Николай Витзен уже знал о его присутствии в Голландии, знал по сообщениям из Саардама. Он был лишь наслышан о Петре, но никогда его не видел. И поэтому после приветственных речей с той и другой стороны тихонько спросил Лефорта:

   — Господин посол, не будете ли вы столь любезны представить мне вашего... гм... — Витзен заколебался, соображая, как сказать, не нарушив инкогнито царя, и наконец нашёлся: — Вашего саардамского плотника.

   — С удовольствием, господин бургомистр. — Лефорт повернулся и направился к Петру, возвышавшемуся среди свиты.

   — Герр Питер, бургомистр хотел бы поговорить с тобой.

   — Хорошо, — отвечал Пётр, — после протокола, когда вы удалитесь, я останусь один. Но скажи ему, чтоб никого здесь не было и с его стороны.

Так и было сделано. Великие послы торжественно представились правителям Амстердама, прослушали в ответ не менее торжественные приветствия и изъявления в дружбе и любви и удалились со всей свитой. Ушли по знаку Витзена и его помощники, принимавшие участие в церемонии встречи.

В большом зале магистрата остались двое — несколько одутловатый и погрузневший бургомистр Амстердама Николай Витзен в синем камзоле с золотыми отворотами и в блестящих башмаках с серебряными пряжками и высокий стройный бомбардир в тёмно-зелёном кафтане с оловянными пуговицами и в сапогах, увы, давно не чищеных.

   — Я приветствую ваше величество, — торжественно произнёс Витзен на чистом русском языке. И именно это обстоятельство приятно удивило Петра.

   — Вы знаете наш язык, господин бургомистр?

   — Я как же. Я бывал в России.

   — Когда?

   — О-о, тому уж... сколько же? — Витзен на мгновение взглянул вверх. — Да. Без малого тридцать три года тому. И я написал о вашей стране книгу.

   — Да? — ещё более заинтересовался Пётр. — Почему же я её не знаю? Как она называется?

   — Название несколько скучноватое: «Татария восточная и южная». А не знаете вы её, видимо, потому, что написана она на голландском языке, ваше величество.

Пётр поморщился:

   — Дорогой бургомистр, давайте без «величеств».

   — А как?

   — Зовите меня просто герр Питер.

   — Но как-то неловко вас, царя, и по имени.

   — Ну тогда Пётр Алексеевич. Кстати, а как вас?

   — Меня Николай Корнелий.

   — Ну значит, по-нашему, Николай Корнеевич.

   — Пусть будет так, — улыбнулся Витзен.

   — Николай Корнеевич, я надеюсь, вы подарите мне сию книгу?

   — С удовольствием, Пётр Алексеевич, но учтите, она на голландском.

   — А я знаю ваш язык. Так что мы квиты, Николай Корнеевич.

   — Квиты, — засмеялся Витзен, — ей-богу, забыл, что это значит.

   — Квиты — значит в расчёте с вами. Вы знаете мой язык, я — ваш, вот и квиты.

   — Ах, вот в чём дело. Хорошее слово «квиты».

   — Николай Корнеевич, если вы были у нас тридцать три года назад, когда, кстати, меня ещё и на свете не было, значит, вы виделись с моим отцом?

   — Увы, видел, но не виделся. С ним говорил посол, а я в посольстве был в должности незначительной, Пётр Алексеевич.

   — Как я, — улыбнулся Пётр.

   — Не совсем, Пётр Алексеевич. Далеко не совсем.

   — Но с кем-то ж вы были знакомы?

   — С патриархом Никоном был очень близок.

   — Ну, Никон нам дров наломал[39], Николай Корнеевич, до сих пор расхлебаться не можем.

   — Что так?

   — Церковь расколол. Конечно, без умысла, но всё же.

   — А как?

   — Провёл церковную реформу, исправил старопечатные книги. Тогда явились защитники старого, и пошло-поехало. До самосожжений дошло.

   — А мне он показался умным человеком.

   — Наверно, не дурак был, раз реформу затеял. Но с отцом моим не поладил.

   — В чём?

   — Объявил своё священство выше царского. Отец и выслал его. А в тысяча шестьсот шестьдесят седьмом году на соборе его лишили и сана патриарха.

   — А когда он умер?

   — Да ещё при моём брате Фёдоре, в тысяча шестьсот восемьдесят первом году. Брат пожалел его, решил из ссылки к Москве воротить, а он в дороге и помер. Не доехал, царствие ему небесное. — Пётр быстро перекрестился. — Значит, Николай Корнеевич, вы по России поездили, раз книгу написали.

   — Нет, герр Питер, — вздохнул Витзен. — На какие шиши мне было тогда раскатываться? Сейчас я бы смог, но уж силы не те. А тогда был молод, вроде вас, но средств не было.

   — А как же вы книгу написали?

   — А расспрашивал всех, кого мог найти на Москве: казаков, калмыков и даже самоедов, ваших же послов донимал. И потом, мне позволяли некоторые документы переписывать. И они шли в дело. Донесения с разных концов страны. Так и наскрёб.

   — Вот видите, вы Россию, наверное, лучше меня знаете.

   — В чём-то, может быть, и лучше, Пётр Алексеевич. А в чём-то она так и осталась для меня за семью печатями.

   — Ничего, Николай Корнеевич, общими усилиями распечатаем, — пошутил Пётр. — Такого дела ради хочу потрудиться. И ведь от вас много будет зависеть.

   — От меня?

   — Ну да. Например, очень хочу просить вас помочь моим послам в найме различных специалистов.

   — А кто же вам нужен?

   — Господи, да все, кто знает хорошо дело какое-нибудь. Моряки, артиллеристы, офицеры, железные мастера, врачи, строители. А ныне позарез нужны по горному делу знающие люди. На Украине железо найдено, а как его взять, никто не умеет. Покупаем в Швеции, а своё под задницей лежит.

   — Постараюсь помочь, Пётр Алексеевич.

   — Пожалуйста, очень прошу, Николай Корнеевич.

   — Пётр Алексеевич, а зачем вам инкогнито? Ведь оно же белыми нитками шито.

   — Увы. Мне оно было необходимо, дабы я имел возможность без помех узнать как можно больше, всё попробовать. А царю разве дадут хоть что-то сделать? Вон в Саардаме случайно узнали, так мне проходу не давали. Из-за этого не удалось посмотреть спуск корабля через плотину в море. Нет, как хотите, Николай Корнеевич, а я прошу вас далее никаких мне визитов не отдавать. И царём нигде не называть.

   — Хорошо, но как быть со штатгальтером нашим — королём Англии Вильгельмом Третьим[40], он очень хотел бы вас видеть.

   — Я много о нём наслышан ещё с детства и готов с ним встретиться, но только как частное лицо, Николай Корнеевич, и только наедине, как с вами.

   — Хорошо, я переговорю с ним, Пётр Алексеевич, и дам вам знать. И ещё. У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания?

   — Есть. И главное. Я приехал сюда и привёз людей учиться строить корабли. Дома мне очень нахвалили Саардам, что-де там только и живут корабельные мастера. Но оказалось, что там строят в основном купеческие, торговые корабли и небольшие. К тому ж, нас приняли на верфь достраивать корабль уже начатый. А нам надо бы от самого начала, от заложения и до спуска всё самим, но, конечно, под руководством доброго мастера. Вот это была б для меня самая большая услуга.