— Воровал?
— Нет, бавился, — осклабился мужик.
— Ну за забаву тебе и плата. Повесьте на воротах.
И отвернулся Пётр, пошёл к каптане, в которой послы ехали. Из неё вылезал, позёвывая и потягиваясь, Лефорт.
— Как спалось, Франц Яковлевич? — спросил Пётр.
— Не очень, герр Питер. Возницын храпел так, что стенки дрожали, приходилось будить. А тут, едва задремал, стрельба началась. Что там случилось?
— Разбойники коней чуть не покрали.
— О-ля-ля. Но не покрали?
— Нет. Одного Бухвостов с мушкета уложил. Другого вон вешают на воротах.
— Гм, — хмыкнул Лефорт, глядя за спину Петра на ворота, на которых пока никого не было видно.
Из каптаны, кряхтя, выбрался Возницын.
— Доброе утро, Пётр Алексеевич.
— Доброе, Прокофий Богданович. Придётся тебе далее в другом возу спать, Прокофий, а то ты мне из первого посла скелет сделаешь.
— Да уж лучше в избе вдругорядь лягу, тут на возу и не повернуться.
— Ха-ха-ха, — засмеялся Лефорт, — когда Прокофий начинал ворочаться, каптана трещала, грозя развалиться.
Возницын посмеивался, беззлобно глядя на Лефорта. Пётр спросил:
— Но ты-то хоть выспался, Прокофий?
— Какой там, Пётр Алексеевич. Едва очи прикрою, Франц в бок тычет: не храпи, велит. А я и не храпел вовсе.
— Храпел, храпел, — молвил Головин, выбираясь из каптаны.
— Ну, Фёдор Алексеевич, я надеялся, хоть ты за старика вступишься, — нарочито обиделся Возницын.
— Рад бы, Богданыч, но ты и мне спать не дал.
Так перешучивались великие послы, разминаясь после ночи. Лефорт вдруг спросил:
— Герр Питер, а где ж тот разбойник? Не вижу.
Пётр оглянулся, на воротах и впрямь никто не висел.
— Хых, канальи, куда они его дели?
— Может, упустили?
— Преображенцы-то? — Пётр увидел Меншикова, выходившего со двора через эти самые ворота. — Данилыч, в чём дело? Почему не исполнили мой приказ?
— Исполняют, герр бомбардир. Вот на берёзу его повели вешать.
— Но я же сказал на ворота.
— Хозяин взмолился, на коленях просил: не надо, мол, на ворота.
— Почему?
— Он признал злодея, этот самый у него корову увёл, чуть самого не убил. Но, говорит, если на моих воротах повесите, то его приятели мне в отместку хату сожгут, да ещё и самого убьют.
— Пожалуй, он прав, — согласился Пётр. — Ты рассчитался с ним?
— Рассчитался и велел нашим возчикам весь стог забрать на возы. Заплачено ведь, зачем оставлять половину.
— Вели запрягать. Будем трогаться.
— Сейчас приговор исполнят, и начнём запрягать. Трубач уж команду ждёт.
5
Лифляндия
Вскоре после Пскова Великое посольство въехало в Лифляндию — владения Швеции. В это время особое беспокойство Петру доставляла Польша. Несколько месяцев назад там умер король Ян Собеский[20], и полякам предстояло избрать нового короля. На корону эту рассчитывали около десятка претендентов, но самыми серьёзными были два из них — французский принц де Конти и саксонский курфюрст Август Фридрих I[21]. Для России крайне нежелательно было избрание французского ставленника, так как в этом случае Польша могла, нарушив мирный договор с Россией, стать союзником Турции, а значит, и врагом России, поскольку Франция, несмотря на разность религий, традиционно во всём поддерживала Порту в её притязаниях к соседям.
Поэтому Пётр велел русскому резиденту в Варшаве Никитину Алексею Васильевичу всячески поддерживать сторону курфюрста Августа на избрание королём, не жалея для подкупа панов ни денег, ни «сорочек».
Именно для поддержания сторонников Августа царь придвинул к польским границам армию и отдал приказ усилить её четырьмя стрелецкими полками Чубарова, Колзакова, Чёрного и Гундертмарка, перевести их из Азова в Великие Луки под команду князя Михаила Григорьевича Ромодановского. Это давало возможность резиденту Никитину не только задаривать панов, но и угрожать им, что-де в случае избрания де Конти русское войско вступит в пределы Польского королевства.
Не дремала и французская сторона, их посланник обещал польским магнатам, что в случае избрания королём де Конти султан вернёт Польше крепость Каменец и заключит с Польшей сепаратный мирный договор.
Споры на сейме между сторонниками принца и курфюрста нередко кончались потасовками с применением не только кулаков, но и сабель.
Чтобы не раздражать поляков — этот растревоженный улей — Великое посольство ехало не через Польшу, а кружным путём через шведские владения, продолжая внимательно следить за событиями в Речи Посполитой и по возможности влиять на них.
Первого апреля подъезжали к Риге. Пётр оказался прав, три недели ушло на дорогу. За это время дорогу так развезло, что сани ехали едва ли не по земле.
За милю до Риги посольство поджидали три кареты, высланные навстречу губернатором Дальбергом.
— Герр Питер, — окликнул было Петра Лефорт, кивая на одну из карет.
Пётр отрицательно замотал головой.
— Сие великим послам предназначено. Езжайте.
Великие послы не стали чиниться. Первый посол адмирал Лефорт уселся в первую карету, во вторую генерал Головин и в третью думный дьяк Возницын. Так они и двинулись, а урядник Михайлов шагал возле каптаны с казной, отказываясь садиться в сани, дабы легче было коням тянуть воз по земле. Глядя на него, не осмеливался влезать в каптану и Меншиков, шагал рядом, стараясь идти в ногу с бомбардиром.
Уже в виду Риги послов встретил отряд рейтар в парадных бархатных мантиях, в шляпах со страусовыми перьями, со знамёнами, с трубачами и литаврами. Тут же русских ждали шесть карет.
— Ты глянь, мин херц! — сказал Меншиков восторженно. — Встречают-то по-королевски. Уж не пронюхали ли про твою милость?
— С чего ты взял?
— А ты вон на ту карету глянь. Золочёная ведь.
— Ну и что?
— Так для кого она?
— Для Франца Яковлевича, он тут заглавное лицо.
Командир рейтар майор Врангель, привстав на стременах, произнёс приветственную речь, «от всей души приглашая дорогих русских гостей в столичный град Лифляндии, от имени губернатора Дальберга обещая им всяческое содействие в их высокой миссии».
— Сладко поёт, — заметил Пётр, — не набил бы оскомину.
Однако встреча ему понравилась, рейтары с обнажёнными мечами с музыкой сопровождали Великое посольство до самой отведённой для них резиденции. Русские разместились в трёх домах. И сразу же Лефорт с Головиным отправились к губернатору представиться и поблагодарить за оказанный приём. Едва дождавшись их возвращения, Пётр приступил к расспросам:
— Ну как?
— Губернатор очень любезен, — сказал Лефорт. — Заранее просил извинения за некие неудобства, связанные с неурожаем.
— Что он имел в виду?
— А то, Пётр Алексеевич, — сказал Головин, — что нам придётся пробавляться на подножном корму, то бишь кормиться за свой счёт. А в связи с неурожаем тут дороговизна страшная.
— А как насчёт телег?
— И телеги наша забота, и сани продавать нам же самим.
— Да что мы сейчас за них выручим? Кому они летом нужны?
— В том-то и дело, Пётр Алексеевич, пролетим мы на этих санях да телегах.
— Ну вот, как я и говорил, со сладкого оскомина нас доймёт.
— Но и это не всё, герр Питер, — молвил Лефорт. — Дальберг просил без нужды в город не выходить.
— Ну, этого он не дождётся, — нахмурился Пётр. — Кто ему сообщил о нашем приезде?
— Сперва купец Любе, а потом официально наместник псковский предупредил.
На следующий же день Пётр в сопровождении переводчика Шафирова и нескольких волонтёров отправился в гавань, однако их задержали у цейхгауза[22].