В походе король спал, как и его солдаты, укрываясь только шинелью, ел то же, что и солдаты. И генералам его волей-неволей приходилось следовать примеру своего повелителя.

Во время боя Карл лез в самое пекло сражения, увлекая своих солдат, ободряя и вдохновляя их своим присутствием и безупречной личной храбростью. Именно поэтому солдаты любили и боготворили своего короля. И верили: «Наш король непобедим».

Бригадир Мюленфельс — высокий, широкоплечий немец — вскоре предстал перед королём. Заметив в лице его следы скрытого испуга, Карл решил снять это напряжение своей непринуждённостью.

   — Садитесь, бригадир, — и кивнул на лавку.

Мюленфельс, то ли не поняв, то ли сочтя это приглашение просто знаком вежливости короля, продолжал стоять, вытянувшись в струнку.

   — Да садитесь же, Господи, — повторил король приглашение, которое редко слышали от него даже его генералы.

Мюленфельс сел на лавку в отдалении.

   — Сколько лет вы прослужили в русской армии? — спросил Карл, стараясь придать голосу доверительный тон.

   — Пять лет, ваше величество.

   — Значит, вы не были под Нарвой, когда я разбил русских?

   — Не был, ваше величество. Я был нанят позже.

   — Так, так, — молвил король таким тоном, словно факт отсутствия его визави под Нарвой был чрезвычайно важен. — И что же вас заставило перейти на мою сторону, бригадир?

   — Преклонение перед вами, ваше величество. И потом, мне надоело служить этим азиатам.

   — Перед переходом на нашу сторону, ваше величество, — решил представить своего подопечного фельдмаршал, — господин Мюленфельс оставил нам целым мост, который ему было приказано взорвать.

   — Да? — вскинул брови король. — И какой же мост?

   — Тот, гродненский.

   — Который потом перед самым нашим носом развалило ледоходом?

   — Тот самый, ваше величество.

   — М-да. Жаль, конечно, что и ледоход не перешёл на нашу сторону. А то бы я догнал Огильви и Репнина и заставил принять бой. Они же бежали как крысы.

   — Поверьте, ваше величество, — заговорил с пафосом Мюленфельс. — Именно так будет и впредь. Русские трепещут перед вашим именем, сам царь боится вас как огня.

Хитрый немец знал, что надо говорить шведскому монарху, дабы заслужить его благорасположение. Даже служа у русских, он был хорошо осведомлён о чрезмерном честолюбии Карла XII.

   — Ну что ж, господин... э-э...

   — Мюленфельс, — подсказал бригадир.

   — Да, господин Мюленфельс, вы пять лет прослужили в русской армии, а значит, поездили по России, повидали многое. Не так ли? Вы, конечно, знакомы с театром предстоящих сражений. Что б вы могли подсказать полезное нашей армии, скажем, в смысле направления удара или чего-то ещё?

Мюленфельс переглянулся с Реншильдом, и это не ускользнуло от короля. «Надо было выпроводить старика, — подумал Карл. — Наверняка этот немец запоёт с его голоса».

   — Вам, ваше величество, надо идти на Москву, — заговорил решительно Мюленфельс.

«Так и есть», — подумал разочарованно король, а вслух спросил:

   — Почему же именно на Москву?

   — Потому что Москва бурлит, вот-вот взбунтуется против царя.

«Вот это уже что-то новое».

   — И чем же она недовольна, эта Москва?

   — Стрижкой бород, ваше величество.

   — Чем, чем? — удивился король.

   — Дело в том, что царь, желая превратить своих азиатов в европейцев, повелел брить бороды. Кто хочет оставить бороду, тот должен платить за неё огромные деньги. Скажем, с купцов в год берётся сто рублей, с горожан — по тридцать.

Карл засмеялся, вместе с ним развеселились фельдмаршал и генерал-адъютант.

   — Нет, господа, царю Петру не откажешь в уме. Придумать такую статью дохода! Неужто из-за бороды и бунт может быть? — Король испытующе посмотрел на немца.

   — Так уже в Астрахани поднялся, ваше величество.

   — Из-за бороды?

   — Именно. Фельдмаршал Шереметев вместе с армией послан на усмирение.

Глаза короля заблестели в каком-то лихорадочном нетерпении. Немец понял, что угодил таким ответом.

   — Но и это не всё, ваше величество. На Дону казаки под предводительством некоего Булавина поднялись против царя. Едва вы подступите к Москве, взбунтуется и Первопрестольная.

Карл взглянул на Реншильда, тот кивнул головой: «А что я вам говорил?»

   — Ну что ж, бригадир, спасибо за сообщения. Надеюсь, фельдмаршал найдёт вам применение.

Король поднялся, вскочил и Мюленфельс поспешно. Карл едва кивнул на прощанье и быстро вышел, сопровождаемый генерал-адъютантом.

На улице уже начало смеркаться. На полдороге к штабу подбежал его адъютант полковник Хорд.

   — Ваше величество, там прибыл гонец от гетмана с пакетом.

Карл пошёл так быстро, что адъютанты едва не бежали за ним вприпрыжку. Войдя в свою горницу, он выхватил пакет у камергера.

   — Зажгите больше свечей. Здесь темно.

Пока король разрывал пакет, вытаскивал письмо, было зажжено ещё с десяток свечей.

Карл склонился к свечам, так что огонь едва не хватался за его золотистые длинные волосы, начал быстро читать.

Мазепа изъяснялся по-латыни, и, хотя Карл был не очень силён в этом языке, он почти всё понял из написанного. Прочитав, звонко шлёпнул по бумаге ладонью, взглянул на адъютантов, сгоравших от любопытства.

   — Всё, господа. Царю можно петь заупокойную. Как только мы вступим в Россию, гетман Мазепа приведёт под нашу руку двадцать пять тысяч преданных ему казаков.

Новость была столь радостной и ошеломляющей, что Хорд и Канифер схватили друг друга за руки и долго трясли и пожимали, искренне поздравляя и себя, и короля, и всю шведскую нацию с прекрасным началом похода.

   — Но всё же мы начнём с севера, — сказал Карл. — Канифер, заготовьте приказ генералу Любекеру атаковать Петербург с суши, а адмиралу Анкерштерну — с моря. Пусть царь растягивает армию. А уж мы ударим вслед за ними и пойдём прямо... — Карл вдруг умолк.

   — На Москву, ваше величество. Да? — трепеща от восторга, подсказал Канифер.

   — Штаб ещё не решил, — усмехнулся Карл и, увидев недоумённое лицо адъютанта: «Какой ещё штаб?» — постучал указательным пальцем себя по лбу. — Мой штаб, генерал. Королевский.

Граф Головкин не спеша спускался по осклизлой от сырости лестнице, ведшей вниз в пыточную. Он старался не касаться стен, дабы не выпачкать новый кафтан рытого бархата[90]. Солдат, провожавший его, шёл впереди со свечой и предупреждал:

— Здесь в ступеньке выбоина, ваше сиятельство. Осторожней.

Наконец ступеньки кончились, они свернули влево, прошли тёмным длинным коридором, и солдат, остановившись, открыл в стене скрипучую дубовую дверь.

   — Сюда, ваше сиятельство. Порожек высокий, не споткнитесь за-ради Бога.

Головкин вошёл в пыточную — тёмное прокопчённое подземелье без единого окна и отдушины. Лишь на столе, стоявшем недалеко от входной двери, тихо мерцали огоньки трёх свечей да в дальней от стола стороне розовели в очаге угли, на которых калили пытчики страшный свой инструмент. Где-то там, у очага, угадывалась серая фигура кнутобойца. Остальные не виделись графу, пропадали в сизоватой мгле, хотя он знал — пытчиков тут несколько.

Подьячий, сидевший за столом, увидев начальство, вскочил со стула. Головкин подошёл к столу, на котором лежали листы опросного протокола, и, потянув к себе ближний, спросил:

   — Ну что, Левкин? Как дела? Всё ещё упираются?

   — Нет, ваше сиятельство, один уже спёкся.

   — Как спёкся? Умер, что ли?

   — Нет, что вы, ваше сиятельство, разве мы позволим до казни умереть человеку. А спёкся, значит, отказался от доноса своего.

   — Кто?

   — Кочубей, ваше сиятельство.

   — И что говорит? Зачем писал?

   — Теперь говорит, бес попутал.