— Неужели ты с ним о деле не говоришь?

   — Почти ни слова.

   — А о чём же?

   — О море, о кораблях.

   — Ну тогда я не понимаю, — пожал Лефорт плечами.

   — Где уж тебе понять, — усмехнулся Пётр. — Эким павлином перед штатами фуфыришься.

   — Не хватало ещё, чтоб я, первый посол, представитель великой державы, предстал перед президентом штатов в бомбардирском кафтане.

   — Ладно, ладно, не обижайся, я же шучу. Кто Богу не грешен, тот бабушке не внук. Теперь, Фёдор Алексеевич, возьми перо и напиши, что надо у них просить.

   — Пётр Алексеевич, позволь дьяка Евстафьева призвать, а то я напишу так, что после сам не разберу.

Дьяк Тимофей Евстафьев пришёл с бумагами, с перьями и даже со своей чернильницей. «Обстоятельный мужик», — с одобрением подумал Пётр, глядя на него.

   — Тимофей, — попросил дьяка Головин, — постарайся писать покрупнее и почётче, чтоб я мог издали честь.

   — Постараюсь, Фёдор Алексеевич.

   — Итак, — начал Пётр, — как можно больше ружей. То, что купили две тысячи, ерунда. Надо ещё не менее десяти тысяч. Не менее. Свинцу для пуль пудов хотя бы с сотню. Пушек корабельных сколько возможно, но не менее двухсот. Парусины для парусов...

Пётр перечислил столь много военного и морского имущества, что дьяк начал с другой стороны листа писать. Даже драгунские барабаны не забыл господин бомбардир вписать в желаемое.

Поговорили ещё о многом, даже записали со слов бомбардира, что на какие вопросы отвечать. После того как отпустили дьяка, засобирался и Пётр.

   — Пётр Алексеевич, оставайся, — сказал Головин. — Утром отъедешь.

   — Нет. К утру надо на верфи быть. Начинаем корпус обшивать. Дело серьёзное. Ты, Фёдор Алексеевич, как закончите переговоры, приезжай ко мне в Амстердам. Всё расскажешь. Ну бывайте, послы. Успеха вам.

Пётр вышел и тут уже за дверью столкнулся с дьяком, видимо поджидавшим его.

   — Господин бомбардир, у меня великая просьба до тебя.

   — Говори, Тимофей, — сказал Пётр.

   — Хочу я, Пётр Алексеевич, проситься учиться на водяного мастера.

   — На какого?

   — По водяным мельницам и водоподъёмным машинам. Здесь у них это хорошо развито. Я думаю, и у нас сгодится.

   — Знаю, Тимофей. И всячески одобряю, — повеселел Пётр. — За чем дело стало? Деньги?

   — И деньги, само собой, даром ведь не учат. Но главное — у Фёдора Алексеевича меня отпросить, он ведь не отпустит, поди.

   — Молодец, Тимофей. Идём, — решил Пётр. — Я попрошу, отпустит, куда денется. Вместе челом ударим.

   — И ещё, Пётр Алексеевич, уж прости за докуку. Со мной ещё солдат Анисим Моляр хотел бы учиться. Мы уж с ним были на мельнице у мастера. Договорились. Всё веселей вдвоём-то.

   — Где были?

   — В Амстердаме.

   — Ну и правильно. Молодцы вы с Анисимом. Поболе б вас, таких-то. Идём к Головину.

Пётр вернулся с дьяком в комнату, где ещё не разошлись великие послы.

   — Раздумал? Да? — обрадовался Головин.

   — Нет, Фёдор Алексеевич, не раздумал. Я вот что, господа послы, забираю от вас дьяка Евстафьева и солдата Анисима Моляра.

   — Мне Тимофей нужен, — сказал Головин, — на нём вся писанина. Взял бы кого из солдат.

   — Ничего, привлекай подьячих, Фёдор Алексеевич, а Тимофея с Анисимом я в ученье отдаю. И не силком, как некоторых, а по их доброй воле.

   — Ладно, — вздохнул Головин. — Бери. Что с тобой делать? Если так дале пойдёт, ты нас скоро и без кучеров оставишь.

   — Ну вот, — обернулся Пётр к Евстафьеву, — я сказал, отпустит. Когда вы сможете с Анисимом в Амстердам ехать?

   — Да хоть сейчас, господин бомбардир.

   — Тогда едем. Моя коляска, поди, нас троих выдюжит. Беги за Анисимом, а я обожду вас у кареты.

Когда 4 октября Головин приехал из Гааги на доклад к Петру, того на верфи не оказалось.

   — Где он? — спросил Меншикова.

   — Уехал с Витзеном к китобоям.

   — К китобоям? — удивился Головин. — Зачем?

   — Ну как зачем? Не знаешь бомбардира? А ну на Азовском море киты появятся, кто их первым гарпунить будет? Он, конечно.

   — Тебе б только смешки строить.

   — Со смешками лучше работается, Фёдор Алексеевич, — осклабился Меншиков.

   — Когда он обещал вернуться?

   — Да уж давно бы пора. Уехал-то ещё позавчера. Но ты ж знаешь его. На дороге увидит гайку с болтом, вот и пристанет: откуда она? для чего тут оказалась? дайте-ка я её на место сам прикручу.

   — Это на него похоже, — усмехнулся Головин.

   — Намедни пришёл сюда английский стопушечный корабль, бомбардир пошёл его осматривать. Капитан, было взявшийся сопровождать его, не выдержал, велел боцману. Так он и боцмана умотал, лазая по трюму. Вечером в харчевне англичанин пенял нашим: из-за вашего герра Питера штаны порвал, вылезая из твиндека[53].

   — Так я не знаю, ждать мне его или нет? У нас шестого уже третье совещание с депутатами штатов.

   — Пожди, Фёдор Алексеевич, он вот-вот должон быть, я его за пять миль чую.

Видно, Меншиков и впрямь чуял близость Петра, который вскоре появился. И первое, что скомандовал:

   — Алексашка, жрать хочу.

Меншиков помчался в харчевню и вскоре приволок целую кастрюлю жаркого с гречневой кашей.

   — Ну рассказывай, Фёдор Алексеевич, — сказал Пётр, принявшись с жадностью наворачивать жаркое. — Что хорошего?

   — Да уж дважды заседали. Двадцать девятого, ну ты знаешь, потом позавчера вот, второго уже. И никакого сдвигу.

   — Ну как? Совсем, что ли?

   — Да, считай, совсем. На первом заседании предложили мы им этот путь в Персию, как ты советовал.

   — А они? Обрадовались?

   — Дожидайся. И глазом не сморгнули. Меж собой переглянулись.

   — Сколько их?

   — Девять человек.

   — Есть с кем в гляделки играть. А дальше?

   — Переглянулись да и говорят, вы, мол, это напишите на бумаге, мы, мол, посмотрим.

   — Вот те на. Это они нам должны писать, — удивился Пётр. — Всё с ног на голову оборотили.

   — И мы им то же самое.

   — А они?

   — А что они? Своё гнут, пишите, мол. Вот поэтому я и не приехал к тебе после первого совещания, писал всё. Франц твой не помощник, я, грит, по-русски плохо пишу, а вот пьёт по-нашему, очень хорошо.

   — Узнаю Лефорта, — засмеялся Пётр. — Этот с Ивашкой Хмельницким закадычный друг. Пусть его. Зато на аудиенциях он как рыба в воде, не то, что мы, пнями неумытыми. Ну и что на втором заседании?

   — На второе позавчера собрались. Опять они вдевятером, мы — втроём. Франц твой с перепоя не очухался. Я депутатам бумагу читаю, а он мне в ухо бубнит: «Федя, башка трещит, отпусти опохмелиться». А я ж не могу и бумагу читать и ему отвечать, дёргаю его за фалды: сиди, мол. Слава Богу, понял, замолк.

   — Ну и как после зачтения?

   — Как, как? А никак. Взяли мою бумагу, прочитали её, меж собой опять шу-шу. Да и говорят: мы, мол, это сами решить не можем, это, мол, надо на Генеральных штатах обсудить с депутатами.

   — Издеваются, — сказал Пётр. — А насчёт союза закидывали слово?

   — Какой там союз, Пётр Алексеевич? Они только что с французами мирный договор подписали.

   — Ратифицировали?

   — Да нет пока. Но это дела не меняет. Как я и предполагал, на французов кивают, мол, если заключим с вами, Париж обидим.

   — Вот свинство, — отодвинул Пётр пустую кастрюлю. — В Бранденбурге союз навеливали[54], здесь табанят[55]. Отчего так-то, Фёдор Алексеевич?

   — Да что тут не понять, Пётр Алексеевич. В Бранденбурге шведов боятся, им союз с Россией крайне нужен. А голландцам какой интерес с нами связываться? Турки от них за тридевять земель, и потом, они же со Средиземноморьем торг по морю ведут. Зачем им с султаном ссориться?