— Я тоже не вижу ничего плохого, — согласился Пётр.

   — В Италии не далее как пять лет тому пятерых монахов замуровали живьём в стену за курение.

   — Ну, видно, там строгости хуже нашего.

   — Вы полагаете, герр Питер, в России есть табачный рынок?

   — Есть, конечно. Правда, пока слаб, только что из запрета явился. Но даст Бог, со временем не хуже винного станет.

   — Хочу вам сказать, герр Питер, что табак можно сделать хорошей статьёй дохода для казны.

   — Некогда мне этим заниматься, маркиз. У меня есть дела поважнее.

   — Хэх, — усмехнулся, покачав головой, англичанин. — По-моему, казна государства — это тоже не последнее дело. Согласитесь?

   — Согласен, — сказал Пётр, беря стакан. — Давайте за неё и выпьем.

   — За кого?

   — За казну, чтоб не скудела.

Чокнулись, выпили. Кармартен не допил свой, поставил на стол.

   — Чего так-то? — спросил Пётр. — За казну ведь тост-то.

   — Я помню, помню, сэр Питер. Просто пока голова соображает, я хотел бы закончить свою мысль.

   — Заканчивайте, — сказал Пётр, начиная разрывать руками балык. — Я слушаю.

   — Вы зря столь пренебрежительны к табаку как к статье дохода. Зря, герр Питер.

   — Я не пренебрегаю. Просто мне сейчас не до него.

   — А вам и не надо тратить на него времени. Продайте монополию на табак, и уже завтра у вас в кармане будет хорошая сумма.

Пётр с Меншиковым многозначительно переглянулись. Уж кому-кому, а им-то хорошо было известно, насколько оскудела казна с наймом мастеров, с закупкой оружия. Уже и в Москву сколько писали: шлите деньги. А откуда их взять?

   — Это надо обдумать, маркиз, — наконец сказал Пётр.

   — Разумеется, — отвечал Кармартен.

   — Дело в том, что здесь я лицо неофициальное. И должен кое с кем посоветоваться.

   — Я понимаю, понимаю.

   — Ну и раз вы завели этот разговор, то сколько бы могла стоить табачная монополия в России?

   — Это смотря на сколько лет.

   — Ну лет на пять, например?

Кармартен взглянул в потолок, видимо что-то в уме прикидывая. Пётр подумал, глядя на него: «Маркиз, маркиз, а пальца в рот ему не клади, откусит».

   — Думаю, около двадцати тысяч фунтов стерлингов, герр Питер.

   — И деньги сразу?

   — Можно и сразу, а можно и по частям. Как только заключаем договор, деньги на бочку, как говорят моряки.

   — А кто будет с английской стороны подписантом?

   — Ваш покорный слуга, — засмеялся маркиз.

   — Да? — удивился Пётр. — Вы ещё и коммерсант, друг мой?

   — Вы же тоже, герр Питер, не только плотник и матрос.

И оба захохотали, довольные друг другом. А Пётр снова стал наливать ром в стаканы.

   — Это дело надо отметить, дорогой маркиз.

   — Но мне уж довольно бы...

   — Ничего, ничего, друг мой, доволен бывает петух, с курицы слазя, да и тот в суп попадает.

Вечером, уже на квартире, когда волонтёры все поуснули, Пётр сел за стол писать. Заготовив два пакета, он пронумеровал их: 1-й и 2-й. В первый вложил записку, в которой написал: «Господа великие послы! Мы, слава Богу, живы и здоровы. Здесь нашли мы доброе предложение для пополнения нашей отощавшей калиты.

Но допрежь читать его, а оно в пакете № 2, осушите-ка по чарке, нет, по три чарки водки. Только после этого вскрывайте пакет».

Он понимал, что с продажей монополии на табак будут дома неприятности не только со своими купцами, но и с патриархом. И конечно, для Великого посольства такое предложение явится громом с ясного неба. Для того и повелевал им как следует напиться перед чтением, хотя, конечно, за этим стояла шутка, столь ценимая самим бомбардиром и его соратниками. Шутка в нешуточном, серьёзном деле.

В Портсмут с Кармартеном они прибыли вечером и заночевали у губернатора. С утра отправились в порт, где их уже ждал шестивёсельный ял[63] с адмиральским флагом.

Матросы дружно налегли на вёсла, и ял помчался к выстроившимся в море кораблям. Их было двенадцать, в числе их два трёхдековых стопушечника. Едва лодки с высоким гостем поравнялась с флагманом, с кораблей загрохотали пушечные выстрелы, громкими криками команды кораблей приветствовали Петра.

Ял прошёл вдоль всей линии строя, и бомбардир не скрывал своего восторга от этого грохота и крика сотен лужёных глоток.

Лодка подплыла к корме восьмидесятипушечного фрегата, и Пётр по штур-трапу — верёвочной лестнице — взошёл на корабль вместе со своим провожатым и переводчиком.

Они прошли на шканцы, где находились вахтенный офицер и командир фрегата. Командир знал, что за гость на его корабле, но удостоил его лишь скупым кивком головы и отдал команду ставить паруса. По вантам помчались вверх матросы, и Пётр был в восторге от их выучки и исполнительности. Особенно когда одновременно раскрылись на всех мачтах нижние паруса, за ними последовали средние, а потом и самые верхние.

И поскольку ветер был несильный, были выстрелены лисель-шпирты и поставлены лисель-зейли[64].

   — Ну как? — спросил Петра Кармартен.

   — 3-замечательно! — сказал Пётр. — Вот чего я хочу добиться и у себя, маркиз. И обязательно добьюсь.

   — На Азовском море? — спросил маркиз с плохо скрытой иронией.

   — На Черном, сэр, на Черном.

Пётр свято верил, что рано или поздно Чёрное море станет русским, как это и было в древности. Иначе к чему эти хлопоты, эти колоссальные затраты сил и средств?

А меж тем английская эскадра направилась в открытое море к острову Уайту, где было запланировано провести учебный показательный бой.

Корабли двигались строго в кильватер, и это было прекрасное зрелище. Однако на траверзе острова вдруг стих ветер, паруса опали, наступил полный штиль.

Командир корабля, взглянув на гостя, пожал плечами, словно это по его вине наступил штиль, и ушёл к себе в каюту. Мол, в штиль ему на шканцах делать нечего. Остался лишь вахтенный.

Вскоре от капитана явился юнга и пригласил гостей в каюту командира. Пётр с Кармартеном отправились вслед за юнгой.

Капитан предложил гостям крепкий чай с галетами. Молвил успокоительно:

   — Ничего, к утру обязательно будет ветер.

Пётр взял в руки горячую кружку, отпил большой глоток.

   — Я полагаю, будь в ордере галеры, и штиль не стал бы помехой.

   — Возможно, возможно, — согласился капитан, скорее из приличия. — Но для меня всё же предпочтительнее парусное судно.

   — Слов нет, парусник прекрасен, — отвечал Пётр. — Я тоже люблю его более всего. Но надо ж не забывать об успехе морского боя.

   — На галере слишком много едоков, — возразил капитан. — А стало быть, она не годна для дальнего перехода.

   — Об этом я не спорю. Я говорю о морском бое. Явись, к примеру, сейчас сюда вражеская галера, она бы перещёлкала всю эскадру как орехи.

   — О чём вы спорите, господа, — вмешался Кармартен. — Англия морская держава, имеет колонии едва ль не во всех частях света, до иных надо плыть месяцами. Конечно, галеры не годны для этого. Какие б крепкие мускулы ни были у гребцов-галерников, они не идут ни в какое сравнение с пассатами низких широт, дующих постоянно. Гребцу надо отдыхать, есть, спать, а пассат беспрерывен.

   — Пассаты в океанах, — сказал Пётр. — А у нас моря-то порядочного нет. И флот мы будем строить в расчёте не на месячные переходы, а на завоевание морей, нас облегающих. И галеры займут у нас место равное с парусниками.

   — Но вам понадобится тогда в два раза более моряков.

   — Гребец-галерник, какой он моряк? Я посажу на вёсла воров и преступников, этих паразитов державы.

   — Но какие они гребцы, эти бездельники?

   — Н-ничего, кнут их быстро выучит труду.