— В Саардам мне только ночью и приезжать теперь, пока ротозеи спят. Быстрей, быстрей.

При посадке на буер Меншиков умудрился свалиться в воду. Вымок. Матерясь, влез на палубу, а там в крохотную каюту. Пётр кинул ему куртку.

   — Накинь, а то околеешь, моряк.

   — Да, мин херц, бас нам заплатил вчерась за неделю.

   — По скольку?

   — Как и договаривались, по пяти гульденов.

   — И мои отдал?

   — Отдал. Тебе он накинул ещё пять.

   — Ого. Это за что же?

   — Ну как? Ты, чай, шишка, не нам чета. Он сказал: теперь я, мол, за эту посудину вдвое запрошу, раз её сам царь строил.

   — Алексашка, скинь штаны, они ж у тебя мокрые. Там под банкой мои рабочие, вздень. Да на ветер не вылазь. Сиди уж, горе луковое.

Пётр ловил парусом ночной бриз, натягивал кливершкоты.

Утром они были уже в Ост-Индской компании на верфи. Усатый корабельный бас Геррит Поль был несколько удивлён, когда Пётр, поставив у двери инструмент, молвил:

   — Мы прибыли закладывать фрегат.

Поль неожиданно закашлял, но не оттого, что подкатило, а чтобы скрыть от русских смех, — столь наивно прозвучало заявление этого долговязого царя. Прокашлявшись, он сказал:

   — До закладки, ребята, ещё далеко. Надо подготовить стапель, но главное, вытесать брусья и детали для киля. Вот когда мы положим на стапель первую деталь киля, тогда и будем считать, что фрегат заложен.

   — Так это когда ж случится-то? — спросил Пётр.

   — Ну, если вас столько будет работать, то месяца через два-три.

   — Нас будет много, мастер, столько, сколько скажете.

   — Надо бы не менее десяти человек, герр...

   — Питер, — подсказал бомбардир. — Хорошо, будет десять. Где прикажете нам разместиться, мастер?

   — Верфь не имеет гостиницы, герр Питер. Размещение — это уж ваша забота.

   — А что это за домик у ворот?

   — Это дом канатного мастера.

   — Он нам подойдёт, — решительно сказал Пётр. — Алексашка, ступай сыми комнату, лучше две. За ценой не стой.

   — Эх, — вздохнул Меншиков, — говорил же, фрегат подождёт. Слушать надо умных людей, мин херц.

   — Ступай, умный. Снимай квартиру.

Когда Меншиков ушёл, Пётр сказал мастеру:

   — В таком случае, мастер Поль, давайте обсудим, какой фрегат будем строить.

   — Давайте, — согласился Поль, доставая из шкафа кипу чертежей и раскладывая их на столе. — Прошу вас, герр Питер.

Они долго листали изрядно потрёпанные чертежи. Поль объяснял кратко:

   — Это стопушечный, тут вот его размеры киля, деков, мачт... А это девяностопушечный... Вот восьмидесятипушечный... Семидесятипушечный...

   — Мастер Поль, — сказал Пётр, — всё это хорошо. Но какой вы нам посоветуете заложить?

   — Я бы посоветовал вот этот... длина по килю сто футов.

   — Почему именно его?

   — Как я понял, вас будет десять человек, по десяти футов на каждого в самый раз.

   — Согласен.

   — Ну что ж, берём его, — сказал бас, вытаскивая из вороха бумаг чертежи выбранного корабля. — Кстати, вы знаете, как будет называться ваш фрегат?

   — Нет. А что?

   — Директора определили ему имя — «Святые апостолы Пётр и Павел».

   — Ну вот, — засмеялся Пётр, — имя есть, осталось всего ерунда — построить.

Усмехнулся и Геррит Поль, вполне оценив шутку «знатного иностранца». И отвечал в тон ему:

   — Тем более что в брёвнах он уже готов.

И оба рассмеялись, довольные друг другом.

   — Тогда завтра и приступим, — сказал Поль.

   — Почему завтра? Сегодня начнём.

И Пётр отправился с Полем отбирать лес для будущего фрегата, пред тем приказав Головкину:

   — Гаврила, ступай к нашим, найди Плещеева, пусть пришлёт ещё шесть или семь волонтёров, желательно из преображенцев, имеющих плотничьи навыки. Да не мешкав бы и не с пустыми руками.

Где-то уже к обеду Головкин вернулся с волонтёрами и сообщил Петру:

   — Господин бомбардир, адмирал Лефорт велел тебе быть у него немедленно.

   — Что там случилось? Не раньше, не позже, — проворчал Пётр, но вызовом адмирала не стал пренебрегать, хорошо усвоив урок капитана Виллемсона: чтобы повелевать, надо учиться подчиняться другим.

   — Подтаскивайте пока брёвна, помеченные басом, и начинайте тесать. И нарезайте чурки для стапеля. Я постараюсь скоро вернуться. Алексашка, командуй.

   — Есть! — весело ответил Ментиков.

Лефорт ждал Петра в резиденции. В передней, неожиданно для Петра, со стульев на пол бухнулось горохом около десятка молодых людей, ударив лбами в пол.

   — Что это ещё? — удивился Пётр, но, сообразив, что это его подданные, приказал: — Сядьте на стулья и берегите лбы, тут вам не Москва.

Ворвавшись к Лефорту, даже не поздоровавшись, Пётр спросил:

   — Что случилось, адмирал?

   — От короля польского Августа к тебе посланец, Пётр Алексеевич. Спешный.

   — А в приёмной что за рабы?

   — О-о, это твои спальники, которых ты зимой отправил на учёбу.

   — Чего они хотят?

   — Говорят, выучились, науки превзошли, в Москву просятся.

   — Уже-е? — скривил насмешливо губы Пётр. — Поглядим.

   — Надо, Питер, сперва августовского посланца принять, а после уж и за спальников браться.

Лефорт вызвал своего слугу, приказал:

   — Пригласи посланца короля пана Бозе.

Явился стройный и подтянутый, в расшитом кунтуше[42], с лихо закрученными усами и с саблей на боку пан Бозе. Лефорт сказал ему по-немецки:

   — Пан Бозе, можете вручить грамоту адресату, — и кивнул на Петра, стоящего у окна.

Бозе с подозрением взглянул на адресата, одетого в рабочую куртку и холщовые штаны.

   — Но грамота сия его величеству государю России.

   — Давай, давай, — нетерпеливо сказал Пётр. — Я и есть то самое величество.

   — Да, да, — подтвердил Лефорт. — Государь здесь инкогнито, а посему и сей маскарад. Вручайте грамоту.

Пан Бозе выхватил грамоту откуда-то из-за обшлага, чётко чеканя шаг, приблизился к Петру и тут же отошёл, пятясь.

Пётр сорвал печать, развернул грамоту.

   — Тут по-немецки, Франц, прочти, — и кинул её на стол Лефорту.

   — Мы ещё не ведаем польского языка, — виновато сказал Бозе, оказавшийся, как и король, саксонцем.

   — Ничего, научитесь, даст Бог, — сказал Пётр.

   — Значит, так, — пробежав грамоту глазами, начал говорить Лефорт. — Он просит ввести наше войско в Польшу.

   — Что так приспичило-то? — спросил Пётр непонятно кого: не то Лефорта, не то Бозе.

   — Пишет, что партия де Конти усиливается и даже вооружается.

   — Это так? — спросил Пётр посыльного.

   — Да, ваше величество.

   — Я помогу, но при одном условии: если просьба будет не от Августа, а от сейма. И обязательно письменная. Ты же понимаешь, Франц, если я сейчас двину армию Ромодановского, то половина Польши возопит: завоеватели пришли. Верно ведь?

   — Да, Питер, ты прав, пожалуй.

   — Да не пожалуй, а точно. Я знаю поляков, зовут на помощь, а потом вопят: грабители. Так и пиши Августу. Впрочем, давай я сам.

Пётр сел за стол, взял перо, придвинул лист бумаги, начал писать быстро, перо аж посвистывало в руке. Кончил, подписал.

   — Франц, запечатай. А вас, пан Бозе, я вот что попрошу передать Августу на словах. Армию я введу сразу же, как только поступит на моё имя просьба сейма, ни дня не задержу. Я союзник верный и надёжный. В моём слове пусть не сомневается. А так, с его слов, я не могу вводить войско, потому что его же противники обвинят меня в нарушении договора о «Вечном мире», о котором Август, видимо, не знает.

Отпустив королевского посланца, Пётр, присев к столу, сказал Лефорту:

   — Ну а теперь, господин адмирал, изволь испытать тех, кто в Москву засобирался. На что годны ли?