— Господи, — воскликнул Гилленкрок, — но он же здесь положит всю армию и станет одним из несчастнейших государей.

Пипер ничего не ответил на это, лишь пожал плечами, мол, я к этому не буду иметь никакого отношения.

Гилленкроку скрепя сердце пришлось отдать приказ на ночной штурм. Более того, передать и приказ короля: взять крепость и уничтожить там всех русских.

Полковник Келин словно предчувствовал эту ночную атаку. Поздно вечером он прошёл по западному фасу стены и отдал распоряжение артиллеристам зарядить пушки картечью.

   — Фитили держать к бою, ребята.

   — Неужто сунутся, Алексей Степанович? — спросил старый унтер-офицер.

   — Всё может быть, Петрович. Так что спите по очереди.

Крепость имела всего двадцать восемь пушек и восемьдесят восемь артиллеристов, большая их часть была расположена по северному и западному фасу укреплений, меньшая — на восточной части стены, обращённой к реке, откуда атака была маловероятна.

И всё же Келин велел зарядить картечью все двадцать восемь. Между пушками на валу расположилась ночная смена солдат с мушкетами.

Ночью, когда запели уже первые петухи, забеспокоился пёс Картуз, дремавший на барбете[111] у пушки. Он вдруг поднял голову, повернул её в сторону поля и заворчал.

— А ну гляди шибчей, ребята. Картузик зря говорить не станет, — скомандовал унтер.

Тысячи глаз впились в темень весенней ночи, насторожились солдатские уши, ловя ночную тишину.

Пожалуй, при таком всеобщем бдении и одному человеку трудно бы было подойти к крепости незамеченным. А сейчас шло к ней около двух тысяч солдат, и шаг их был очень скоро услышан. И ещё не обозначились силуэты идущих, как ударили в темноту пушки. Завизжала картечь, закричали раненые.

И хотя именно этот залп картечью буквально прорубил коридоры в линии атакующих, шведы кинулись к крепости бегом, теперь уже надеясь не на внезапность, а на скорость.

Артиллеристы, как ни спешили, а зарядить снова пушки не успели. Шведы появились на стене. Началась рукопашная.

Если б ночной бой вели только те, кто стоял в ночную смену, шведы смяли бы их. Но едва прозвучал первый пушечный выстрел, как к месту штурма устремились все, имевшие в руках ружья и мушкеты, — солдаты и жители города.

Бой шёл всю ночь до рассвета. Шведам удалось даже прорваться к воротам, и они бы открыли их, если бы накануне комендант не отдал приказ завалить ворота баррикадой: «Дабы ни у кого не явилось искушение открыть их неприятелю».

Полковник Келин, сухой и поджарый, уже немолодой человек, выхватив шпагу, сам повёл мушкетёров отбивать ворота. Владел он личным оружием в совершенстве. И здесь у ворот заколол трёх шведских солдат.

Лишь когда занялась за Ворсклой утренняя заря, шведы были сброшены со стены, снова ударили пушки и мушкеты, поторапливая неприятеля к отступлению. Келин тут же приказал:

   — Быстро собрать наших раненых, подсчитать потери.

Вскоре ему доложили:

   — Раненых девяносто один человек, убитых шестьдесят два.

   — А шведов?

   — Шведов больше, господин полковник. Перед стеной пушкари наложили их порядком. Развиднеет, пересчитаем.

   — Молодцы пушкари, — сказал Келин, снимая шляпу и вытирая со лба платком пот. — Знатно потрудились.

   — Из всех молодец у нас Картузик, Алексей Степанович, — заметил старый унтер. — Он первый шведа учуял и команду дал.

   — Ну что ж, — улыбнулся Келин. — За сие ему награда полагается. Скажи в поварне, Петрович, чтоб Картузику вашему лучшую кость выдали.

   — Вот за это спасибо, господин полковник, — сказал вдруг серьёзно унтер. — А то пёс, считай, с рождения в пушкарях обретается, а на довольствие не берут.

   — Такого надо взять. Стоит. — Келин надел шляпу и направился к канцелярии, придерживая левой рукой длинную шпагу.

А там ему вскоре доложили: неприятель в ночном бою потерял убитыми четыреста двадцать семь человек.

Полковник аккуратно вписал эту цифру в реестрик, который начал с первого боя. Вписал и вздохнул:

   — Эх, пороху б ещё да свинца.

Полковник Яковлев, получив приказ светлейшего «поспешать в Сечь и искоренить злокозненное гнездо изменников», вышел в поход с полком из Киева в конце апреля. В поддержку ему были обещаны драгуны под командой Волконского.

Меншиков не случайно придавал Яковлеву драгун. Сечь уже успела разгромить один полк, посланный на её усмирение, подвергнув многих пленных пыткам, а часть из них отправив крымскому хану в рабство «ради вечной дружбы и союзу». Светлейший считал, что конфузия сия произошла из-за отсутствия кавалерии.

Яковлев счёл обязательным сообщить своим солдатам о страшной судьбе того полка, дабы настроить людей к битве не на жизнь, а на смерть. И солдаты поняли своего командира: пленных не брать.

Перед Переволочной разведка донесла Яковлеву, что там находится отряд запорожцев-мазепинцев. Переволочна была взята с ходу штурмом. Все не успевшие бежать запорожцы были убиты. Яковлев приказал уничтожить все лодки, баркасы и другие средства переправы, вряд ли догадываясь, перед какой катастрофой это поставит в будущем шведов.

По уходе к королю основного Запорожского войска под бунчуком Кости Гордиенко Сечь не опустела. В ней оставалось около двух тысяч казаков под командой наказного кошевого Кирика Коняловского. Они не только охраняли Сечь, но и ожидали подхода орды крымского хана, к которому возгорелись вдруг приязнью и с помощью которого надеялись прогнать москалей с Украины.

Рано утром 14 мая казак, дежуривший на сторожевой вышке, вскричал:

   — Браты-ы! Опять москали идуть!

Кирик сам забрался на вышку, взглянул на пылившую вдали колонну солдат и, спустившись вниз, распорядился:

   — Вершние за мной, мы ударим их с правой руки. Пешие идуть им встречь.

Яковлев догадывался, что запорожцы знают о его приближении, бежавшие из Переволочны наверняка сообщили им о идущих солдатах. И поэтому, завидев вышки и земляные валы Запорожской Сечи, изготовил полк к бою. Он обратил внимание на пыльный шлейф, потянувшийся в сторону от крепости, и догадался, что запорожцы собираются окружить его конницей.

Вызвав командира первого батальона, находившегося на левом фланге, Яковлев приказал:

   — Опасайтесь слева удара кавалерии. В случае нападения стройтесь в каре.

   — Господин полковник, а где же драгуны? Нам же без прикрытия не устоять.

   — Драгуны будут позже. А нам надо продержаться до них любой ценой.

С визгом и свистом кинулись рассыпавшиеся по полю казаки на полк Яковлева. Первый ряд солдат, вскинув мушкеты, ударил по атакующим залпом с колена, второй ряд выстрелил из положения стоя. Казаки хотя и понесли потери, но знали, что третьего залпа не последует, поскольку солдаты не успеют зарядить мушкеты. И поэтому быстро бежали на сближение, чтобы начать рукопашную. Чем только не размахивали запорожцы — саблями, мечами, копьями, топорами и даже вилами и острогами.

Солдаты встретили их штыками, и в первые мгновения казалось, что повернут эту вольницу вспять. Но запорожцев прибывало всё более и более, а тут ещё на левый фланг навалилась со свистом и улюлюканьем их конница, ведомая самим кошевым.

Яковлев носился на взмыленном коне с одного фланга на другой и, пытаясь перекричать шум боя, командовал:

   — В каре! Стройся в каре!

Однако построиться в каре в этой мешанине было невозможно. Эта свалка, когда солдаты смешались с казаками, была на руку запорожцам, привыкшим не ждать команд, а действовать самостоятельно и быстро.

Полк стал пятиться. Кошевой, заметив, что ему удалось отрезать от полка часть солдат, закричал что было духу:

   — Держи полон, хлопцы-ы! Отходим!

Запорожцы стали отходить. Яковлев хотел проводить их залпом из мушкетов, но солдаты, разгорячённые и потрясённые рукопашной, долго не могли прийти в себя. Где уж тут засыпать в мушкет порох и загонять пулю.