— Неправда! — вскричал Герцык, испугавшись, что вот-вот всё рухнет, что казачий круг послушает этого горлопана. — Никто не предавал гетмана анафеме. Всё это наветы москалей на него. Ты-ы...

Герцык неожиданно даже для себя поворотился к Нечипору и ткнул его пальцем в грудь.

   — ...Ты подослан в Сечь москалями, чтоб сеять смуту и порочить гетмана. Ты подсыл царский!

Толпа замерла, столь тяжкое обвинение прозвучало в адрес казака. Воля круга повисла на волоске.

И тут на бочку вскочил кошевой, решительно столкнул Нечипора на землю и властно вскричал:

   — Вяжите подсыла!

К Нечипору бросились несколько человек, но тут же разлетелись в стороны от его тяжёлых кулаков. В передних рядах захохотали:

   — Так их, Нечипор!

Запорожцы любили и уважали силу. Но Нечипора возмутило и взорвало обвинение в шпионстве, и он закричал бешено:

   — Вы-ы! Вы все изменники и сумы перемётные вместе с вашим кошевым.

Этого уже круг простить не мог. На Нечипора навалились кучей, подмяли его, повязали и оттащили к позорному столбу.

Теперь уже никто не мешал кругу приговорить единогласно: всему войску запорожскому идти на помощь Мазепе и королю, спасать Украину от ига москалей.

Когда гость и кошевой вернулись в курень, Герцык сказал:

   — Ну, Костя, спасибо! Выручил ты меня.

   — А как же? Долг платежом красен. Ай забыл, как ты меня раненого от татар уволок.

   — Помнишь?

   — Ещё бы. Это на всю жизнь, Павло.

   — Ох, худо, Костя. Этот Нечипор, увидишь, наделает нам хлопот.

   — Ничего, Павле, не боись. Мы на таких тоже управу знаем. Гриц, — позвал кошевой и, когда явился казак, сказал ему тихонько: — Годи немножко и, пока светло, пойди к столбу, развяжи и отпусти Нечипора, скажешь, кошевой, мол, простил тебя, дурака. А как стемнеет, возьми моих хлопцев, добрый куль и... Сам знаешь.

Гриц ушёл. Кошевой налил две чарки горилки.

   — Ну, за добрый почин, Павле.

   — За добрый.

Выпили. Закусывали жареной рыбой.

   — Я верно понял, Костя, Нечипор уже не будет болтать?

   — Верно, Павло. С сего дня он станет с рыбами разговоры разговаривать. Эх-ха-ха-ха, — затрясся Гордиенко от смеха и стал опять наполнять чарки горилкой.

В начале апреля армия Карла XII появилась у стен Полтавы. Карл тут же в сопровождении небольшого эскорта отправился на рекогносцировку. Он скакал недалеко от стен крепости, которые были сооружены из земляного вала и дубовых брёвен.

   — И это крепость? — спрашивал насмешливо король у скакавшего рядом Мазепы.

   — Крепость, ваше величество, — несколько смущённо отвечал Мазепа, словно стыдясь за эти деревянные заборы. — Камня нет, приходилось строить из того, что под рукой.

Король воротился в ставку в прекрасном расположении духа. Гилленкрок, дождавшись, когда Карл усядется за стол, спросил тихо:

   — Ваше величество, вы намерены осаждать Полтаву?

   — Да. И вы, Гилленкрок, должны составить диспозицию осады и сказать нам заранее, в какой день мы овладеем городом.

   — Но у нас нет под рукой ничего, что нужно для осады, ваше величество.

   — У нас довольно всего, что нужно против Полтавы. Полтава крепость ничтожная.

   — Крепость, конечно, не из сильных, но, судя по гарнизону, — а там четыре тысячи русских, кроме казаков. — Полтава не слаба.

   — Когда русские увидят, что мы хотим атаковать, то после первого выстрела сдадутся все.

   — Но, ваше величество, мы не в силах даже провести хорошую артиллерийскую подготовку. У нас мало пороха.

   — Мы возьмём её штурмом, Аксель.

   — Но если дело дойдёт до штурма, то у стен города может полечь вся пехота.

   — Возможно, дело и не дойдёт до штурма. Они сдадутся, как это не раз уже было в Европе. Разве вы забыли?

   — Я помню, ваше величество. Но русские дерутся совсем иначе. Здесь можно рассчитывать лишь на счастливый случай, а это опасно.

   — Успокойтесь, Аксель, вы увидите, как мы совершим это необыкновенное дело и приобретём славу и честь. Ступайте и составляйте диспозицию.

Гилленкрок отправился к первому министру, с которым у них составился некий союз на почве одинакового понимания обстановки, создавшейся ситуации.

   — Что делать, граф? Король хочет брать Полтаву.

   — Нечего делать, генерал, если нам с вами не удалось уговорить его уйти за Днепр, то взятие Полтавы, пожалуй, единственный верный шанс в нашем положении.

   — Вы так считаете, граф?

   — Да. Со взятием Полтавы мы приобретём наконец какую-никакую базу, где можно дать передышку измученному войску. От Полтавы не так далеко до крымского хана, а также оттуда можно наладить связь и с Польшей.

   — Вы находите, что Лещинский в силах помочь нам?

   — Увы, нет, генерал. Но я надеюсь, что через Польшу к нам может прийти помощь из королевства.

   — Но кого нам пришлёт королевство? Ведь мы уже исчерпали все людские резервы.

   — Я знаю, генерал. В такой ситуации призовут стариков, ну и молодёжь.

Явился полковник и вызвал Пипера к королю. Последовав за адъютантом, граф на пороге обернулся и сказал негромко, чтоб слышал только Гилленкрок:

   — Уверяю вас, зовёт для разговора о Польше.

   — Господи, чего он ждёт от этого ничтожества, — отвечал генерал-квартирмейстер.

Под «ничтожеством» оба понимали короля Станислава Лещинского, разумеется, именуя его так в разговорах лишь между собой.

Пипер не ошибся, король начал разговор о Лещинском:

   — Вы не находите, граф, что приспела пора Лещинскому наконец привести свою армию?

   — Но, ваше величество, откуда ей у него взяться. Половина страны его не признает, а другая не подчиняется.

   — Но, но, но, граф, я вам не советую отзываться так о моём союзнике.

   — Ваше величество, я бы с радостью славил нашего союзника, если б от него была какая-то польза. А то ведь ничего, кроме хлопот и лишних расходов. Вместо того чтоб получить что-то от него, мы оставили ему шесть прекрасных полков, которые бы очень и очень пригодились нам здесь. У нас сейчас всего тридцать два полка осталось, ваше величество, дай то неполного комплекта, очень много больных.

   — У вас всегда всё в мрачном свете, Пипер.

   — Что делать, ваше величество, я обязан предупреждать вас об истинном положении в армии и стране.

   — Вы бы лучше не предупреждали, граф, а требовали с королевства новых рекрутов в мою армию, амуниции, продовольствия.

   — Но страна и так помогает нам из последних сил, ваше величество.

   — Скоро, скоро королевство получит всё обратно. Царь опять просит у меня мира. Как вы думаете отчего?

   — На каких условиях, ваше величество? — заинтересовался Пипер.

   — Он просит оставить за ним всю Неву с Петербургом и Нотебургом или, как он переименовал его, Шлиссельбургом.

   — Но это же неплохие условия, ваше величество. Почему бы не принять их, это было бы спасением для нас.

   — Нет, нет, граф, это явилось бы позором для нас. Заключить невыгодный мир с почти поверженным противником!

   — Ваше величество, царь далеко не повержен. Напротив, он усиливается.

   — Если б усиливался, мира б не просил. А я, разбив его армию, отберу не только всю Прибалтику, но заставлю оплатить мне все расходы по войне. Это не менее тридцати миллионов золотых ефимков, граф.

«Господи, — подумал в отчаянье Пипер. — Откуда в нём столько самоуверенности? Неужели он настолько ослеплён своей славой, что не видит надвигающейся катастрофы?»

   — Ваше величество, я как первый министр обязан сказать вам, что условия, предлагаемые царём, очень выгодны для нас. Не надо отвергать его предложение...

   — Нет, нет, Пипер, я уже всё обдумал. Только драка. А в ней мы покажем себя.

   — Я очень сожалею, ваше величество, — поклонился Пипер. — Позвольте мне удалиться?