Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Ах ты, лиса бранденбургская, звон куда метнул».

Однако волновался Пётр напрасно, сии обоюдные любезности ничего не значили в дальнейшем, когда Великое посольство уселось за стол переговоров. Там его послы с завидной стойкостью выдержали натиск бранденбургских министров, настаивавших на письменном договоре о наступательном и оборонительном союзе.

В то время как внизу в одной из комнат шли переговоры, курфюрст и Пётр стояли наверху у окна и любовались фейерверком, взмывавшим в небо в честь Великого посольства.

   — Ну как они там, — бормотал курфюрст, — договорятся до чего-нибудь?

   — Не беспокойся, дорогой Фридрих, обязательно договорятся, — успокаивал Пётр, тщательно скрывая собственное волнение.

   — Ты бы, Питер, хоть сказал бы им.

   — Я здесь лицо частное, Фридрих, и стараюсь не вмешиваться в посольские дела. У меня другая задача.

   — Какая?

   — Как можно больше увидеть, узнать, научиться, дабы нести эти знания моему народу. Понимаешь?

   — Понимаю. Кстати, как твоя учёба у инженера фон Штернфельда?

   — Великолепно. Я уже сдал практику, не сегодня-завтра сдаю теорию. Скажу тебе честно, он специалист отменный. Научил меня и порох составлять, и высчитывать варианты пушек, мортир при их отливке. Я ему очень благодарен. И дивлюсь, что такой специалист ходит у тебя в подполковниках.

   — А сам-то ты? — усмехнулся курфюрст. — Государь великой России, а всего лишь бомбардир или ещё командор.

   — По знаниям и звания, дорогой Фридрих. Государь я по рождению, а командор по знаниям. Буду много знать, заслужу делом, даст Бог, и в генералы выйду. А твой Штернфельд у меня бы уже давно генералом был, ей-богу. Он заслуживает.

   — Ладно. Уговорил. Присвою ему полковника.

Пётр оказался прав. Великие послы договорились с министрами Фридриха и даже подписали договор. Но не тот, на котором настаивал курфюрст Бранденбургский — не наступательно-оборонительный, а торговый.

Фридрих, узнав, был несколько обескуражен, но Пётр, полуобняв его, утешал:

   — Милый Фридрих, ну что тебе эта бумага — договор? Что тебе её, на лоб клеить, что ли? Я думаю, слово государево ценнее всех этих бумажек. А? Ты согласен?

   — Ну и что?

   — Как что? Я тебе даю слово, что в обиду тебя никому не дам. Ты веришь мне?

   — Эх, Питер, ты же частное лицо ныне, сам же говоришь.

   — Отринь на миг. Я великий государь России, и вот тебе моё слово: кто нападёт на тебя, станет и моим врагом.

   — И шведы?

   — И шведы, и англичане, да хоть сам чёрт.

   — Но почему ты не хочешь письменно это закрепить?

   — Да пока я связан войной с Турцией, я не могу искать себе ещё и второго врага. Дай Бог с одним управиться. Я же не зову тебя: пойдём воевать Турцию.

   — Ну, Турция от нас эвон где, — усмехнулся кисло курфюрст, — за тридевять земель.

   — Вот видишь, я же это учитываю. Почему же ты не войдёшь в моё положение?

   — Ладно, чего уж там, — вздохнул Фридрих.

Пётр поймал руку курфюрста, сжал в своей мозолистой и сильной ладони, мягкую и нежную, тряхнул крепко.

   — Вот моё слово, Фридрих. Веришь?

   — Верю, верю, Питер, — изморщился курфюрст, пытаясь освободить руку из этих тисков. Пётр сам догадался отпустить её.

На следующий день он явился к Штернфельду аттестоваться по теории.

   — Герр Михайлов, если вы ответите на три вопроса без запинки, я более не задержу вас.

   — Задавайте, герр подполковник.

   — В каких пропорциях составляется порох?

   — Семьдесят пять частей селитры, пятнадцать древесного угля и десять частей серы, — отчеканил, не задумываясь, Пётр.

   — Какое дерево предпочтительнее для пороходеланья?

   — Для пороходеланья надо использовать малоплотные породы, как-то: ива, орешник, тополь, черёмуха, осина, липа в возрасте не моложе двух и не старше десяти лет.

   — Для какого калибра орудия предназначено двадцатичетырёхфунтовое ядро?

   — Для шестидюймового орудия, господин подполковник.

   — А двенадцатифунтовые ядра?

   — Для четырёх и восьми десятых дюйма.

   — Вполне достаточно, герр Михайлов, пришлите завтра ко мне вашего денщика за аттестатом. Вы обратили внимание, сколько я задал вам вопросов?

   — Обратил, герр подполковник.

   — Сколько?

   — Вы обещали три, а задали четыре вопроса.

   — Молодец, герр Михайлов. Теперь я убеждён, что мне не придётся краснеть за вас. Идите...

На следующий день сияющий Меншиков принёс аттестат, написанный ровным каллиграфическим почерком на немецком языке. Пётр позвал Шафирова, подал ему аттестат:

   — Переведи, Петро.

   — «Сие свидетельство выдано господину Петру Михайлову, — читал Шафиров, — в том, что благоупомянутый господин в непродолжительное время, к общему изумлению, такие оказал успехи и такие приобрёл сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника почитаем быть должен. Чему свидетельствует главный инженер прусских крепостей фон Штернфельд и печать свою и руку прилагает».

   — Алексашка, — позвал Пётр.

   — Да, мин херц, — подскочил Меншиков.

   — Возьми «сорочку» соболей и отнеси ему, скажи, сия плата ему за науку.

   — Не жирно, мин херц?

   — Марш. Исполняй.

9

Дела польские

Собственный успех в огнестрельном мастерстве был недостаточен для Петра. Затребовав список волонтёров, он сам отобрал пять человек и велел Меншикову:

   — Вызови сне Степана Буженинова, Данилу Новицкого, Василия Корчмина и двух Иванов — Овцина и Алексеева.

   — Вот что, братцы, красна птица перьем, а человек ученьем, — сказал Пётр, когда волонтёры явились и стали у дверей. — Я определяю вас на ученье по пушечному делу. Василий, ты будешь старшим и о том, как будете учиться, станешь писать мне регулярно. Понял?

   — Слушаю, господин бомбардир, — отвечал Корчмин.

   — Мы скоро отъедем в Амстердам, туда и пиши мне на имя Петра Михайлова. Всем сержанта Корчмина слушать, как меня. А буде кто вольничать и отлынивать от занятий, с тем я сам займусь опосля, да так, что небо тому в овчинку покажется. Слышь, Данила?

   — Слышу, господин бомбардир, — отвечал, несколько смутившись, Новицкий.

   — У тебя есть замашки выпячивать свою персону. Не спесись перед товарищами. А ты, Василий, мне в письмах пиши про успехи каждого и неуспехи тож. По окончании учёбы чтобы каждый имел на руках аттестат с оценкой. А воротитесь домой, ещё и сам проэкзаменую.

   — А где мы начнём, господин бомбардир? — спросил Буженинов.

   — Начнёте ученье здесь, а потом переедете в Берлин. Наперво выучите язык немецкий, учителя будут немцы. Ну с Богом, братцы, очень прошу, не осрамитесь.

   — Не подведём, господин бомбардир, — отвечал за всех Корчмин. — Не изволь беспокоиться. Правда, ребята? Не подведём же.

   — Не подведём, не подведём, — отвечали нестройно волонтёры.

Когда волонтёры вышли, Пётр сказал Меншикову:

   — А ты говорил, не жирно ли за науку? Вот теперь Штернфельд разве откажется выучить ещё пятерых? А? Вот то-то. Смотреть дальше своего носа надо, Алексашка.

А меж тем в Польше в связи с выборами короля нарастало напряжение, и Великое посольство вынуждено было сидеть в Кёнигсберге, не двигаясь далее.

   — Не дай Бог, изберут француза, — вздыхал Головин.

   — Не моги и думать об этом, Фёдор Алексеевич, — сердился Пётр. — Кого угодно, хоть последнего пана, но только не Конти.

   — Но Никитин пишет, что французская партия усиливается, а на него самого уже покушение готовится.

   — Понятно, он им как кость в горле стоит.

   — И сторонники Конти грозятся прямо в лицо нашему резиденту, что, как только выберут принца, пойдут у нас Смоленск отбирать.

   — Ну, Смоленск, положим, они не отымут, — говорил Пётр. — Хуже, когда Польша из антитурецкого союза выпадет. Вот этого допустить нельзя.

13
{"b":"594519","o":1}