— Всех сразу?

   — Нет, пусть по одному входят, всяк за себя отвечает.

Первым вошёл Долгорукий, хотел пасть ниц, но Пётр предупредил его:

   — Это лбобитие мы уже зрели, князь. Ты лучше выдь да войди снова да доложи вон господину адмиралу как человек военный.

Долгорукий вышел, вошёл снова, остановился посреди комнаты и гаркнул:

   — Князь Долгорукий прибыл, господин адмирал.

   — Ну вот, совсем другое дело, — сказал Пётр. — А теперь скажи, князь Григорий, что ты освоил за время обучения здесь?

   — Компас, ваше величество.

   — Ну что ж, дело хорошее. А ещё что? Кстати, я здесь бомбардир — не величество, князь. Запомни.

   — Слушаюсь, господин бомбардир.

   — Какие основные румбы ты знаешь?

   — Норд, зюйд, вест, ост.

   — Сколько румбов в морской навигации?

   — Тридцать два румба, господин бомбардир.

   — Так. Что ты ещё освоил за это время, Григорий?

   — Узнал названия мачт.

   — Ещё?

   — Парусов, господин бомбардир.

   — Какие паруса тебе пришлось ставить самому?

Долгорукий смущённо замялся.

   — Ну так в чём дело, матрос Долгорукий?

   — Не приходилось, ваше... господин бомбардир.

   — Почему?

   — Я думаю, командиру лазить по мачтам не пристало.

   — Это все там так думают? — кивнул Пётр на дверь.

   — Наверное.

   — Тогда позови всех, Григорий. Да не вели лбы бить.

Вошли молодые князья Хилковы, Гагин, двое Урусовых и ещё несколько, все остальные древних фамилий. Встали кучкой.

   — Князь Долгорукий сказал мне, что командиру корабля не пристало лазить по мачтам. Кто из вас думает иначе?

Молчали волонтёры, тогда Пётр попросил:

   — Подымите руки, кто сам ставил паруса?

И опять молчание в ответ.

   — Ну вот, господин адмирал, — обернулся Пётр к Лефорту. — Возьмёшь таких в капитаны? А?

Лефорт уловил интонацию Петра, подыграл ему:

   — Не могу, господин бомбардир.

   — Возьми, всё-таки все князья, не обсевки какие.

   — Нет, нет. Они ж мне корабли побьют.

   — Отчего ж, господин адмирал, — продолжал Пётр ломать комедию. — Глянь, какие красавцы, кровь с молоком. А корабль сломают, другой дашь.

   — Нет, нет, не уговаривай, господин бомбардир.

   — Вот видите, орлы, — обернулся Пётр к волонтёрам. — Не берёт адмирал вас. А почему? Князь Юрий, скажи-ка.

   — Практикума-с нет, — отвечал Трубецкой.

   — Точно, князь. Молодец, что сам догадался. Ехали за тридевять земель, чтоб только компас узнать? Маловато, друзья, маловато. Я вам и в Москве мог компас показать и рассказать. А сюда мы прибыли учиться, ребята, учиться. И я в том числе. Ныне вот на верфь плотником приняли, взялся за топор, а тут мне про вас: мол, все науки превзошли и в Москву просятся. Нет, друга мои, пока по вантам не побегаете, пока не научитесь вождению корабля и прочим премудростям мореходным, ни о какой Москве не помышляйте. А кто вздумает самоволом уехать, тому не миновать Преображенского приказа князя Фёдора Юрьевича Ромодановского. А он мастер спины расписывать, ох мастер. Так что ж будем делать? — Пётр обернулся к Лефорту. — Господин адмирал, они согласны. Куда велишь им следовать на практику?

   — Днями отходит корабль к устью Эльбы, попрошу, чтоб взяли их матросами. Надеюсь, за плавание научатся чему-то.

   — Я тоже надеюсь. И чтоб каждый потом представил мне свидетельство, подписанное капитаном, о ваших успехах. Запомните, лодырю капитан никакого свидетельства не даст. Так что трудитесь, ребята, а за мной добрая служба не пропадёт. Ступайте.

После ухода волонтёров Пётр опустился на стул, сказал с горечью:

   — Вот так, Франц, я их за уши к свету тяну, а они раком назад пятятся. До каких же пор? Когда сами учиться запросятся?

   — А уж есть и такие, герр Питер. Есть.

   — Кто же это?

   — А наш посольский подьячий Михайло Ларионов вот тебе челобитную написал. — Лефорт стал рыться в бумагах, лежавших на столе.

   — О чём?

   — Просит средства выделить на обучение латинскому языку сына его Петра.

   — А где этот Пётр?

   — Он при нашем же посольстве младшим подьячим. Очень старательный малый.

   — Так надо выделить, о чём речь.

   — Вот его челобитная, Питер, изволь сам начертать на ней свой приказ.

Пётр взял челобитную, быстро прочёл её, похвалил:

   — О-о, молодец Михайло, уже и учителя сыну приискал, пастора какого-то.

   — Илью Косиевского.

   — Молодец, молодец. — И, взяв перо, написал прямо на челобитной: «Ученье Петра Ларионова оплатить, на покупку латынских книг выделить 15 золотых. Пётр».

   — Ну вот, — молвил Лефорт, прочтя царскую резолюцию. — А ты говоришь, всех надо за уши тянуть.

   — Вот, Франц, подьячий сообразил, что сыну учиться надо. А эти, почитай, все князья, компас одолели — и уже доки. Спасибо, Франц, что малую радость учинил.

   — Чем, Питер?

   — Как чем? Этой челобитной.

Так и пошло. С утра Пётр с мастером Полем определяли, что нужно сделать за этот день — что вытесать? где выдолбить? где зарезать? что сплотить? куда вбить? Расставляли волонтёров, и начиналась работа. Причём Пётр старался сделать так, чтоб каждый поработал и топором, и пилой, и долотом. Поскольку самого Петра помимо верфи ждали и другие дела, он старался не терять ни минуты, делая редкие и короткие передышки. От него ни в чём не отставал Меншиков, тоже отлично владевший всеми плотницкими инструментами. И когда Петра отвлекали для других дел, именно Меншиков оставался за него, и работа нисколько не замедлялась, а, казалось, ускорялась ещё более.

   — Давайте-ка, братцы, порадуем бомбардира, — говорил Алексашка волонтёрам, и все понимали, что это значило. Надо как можно больше сделать до возвращения Петра, чтоб, воротившись, он мог воскликнуть:

   — Ого, славно работнули, друга.

Для Меншикова это было лучшей наградой — порадовать «мин херца».

К вечеру все уматывались так, что, поужинав в харчевне, едва добравшись до квартиры — домика канатного мастера, — валились и засыпали почти мгновенно.

А Пётр, как правило, в это время садился разбирать почту, приходившую из России, Вены, Берлина и из Польши. И почти на каждое письмо старался ответить. Ложился он уже далеко за полночь. Для восстановления сил ему хватало четырёх-пяти часов сна.

И когда в последний день августа на верфи появился Витзен и сообщил Петру, что назавтра они отправляются в Утрехт на встречу с королём, он не проявил особой радости, хотя ещё в Москве мечтал увидеться с Вильгельмом Оранским.

Ведь именно его победе над французским флотом в 1692 году Пётр салютовал из пушек на Переяславском озере, где строил тогда свой первый флот.

   — Ну что ж, с королём так с королём, — сказал Пётр, всаживая топор в бревно.

   — Чем-то недоволен, Пётр Алексеевич?

   — Закладка затягивается, — вздохнул Пётр. — Вот уж две недели потеряли.

   — Ничего себе «потеряли», — сказал подошедший Поль, — наворочали столько, что другим в месяц не управиться.

   — Значит, неплохо трудятся наши гости? — спросил Витзен.

   — Куда уж лучше.

   — А когда действительно заложите корабль?

   — Я думаю, через неделю. И если так же будут трудиться, я не удивлюсь, если в декабре спустят на воду готовое судно.

   — Там поглядим, — сказал Пётр с оттенком упрямого несогласия.

Однако когда на следующий день Пётр и бургомистр ехали на свидание с королём, он был оживлён и всю дорогу выпытывал у Витзена, как осуществляется управление таким большим городом, как Амстердам. Бургомистр, насколько мог, удовлетворял это любопытство.

Перед выездом Пётр побрился, скинул рабочую одежду, пропахшую потом и смолой, надел новый камзол, купленный ему накануне Лефортом, белые чулки и новые блестящие туфли с серебряными пряжками.