Явившись на яхту, Пётр приказал:

   — Плывём в Делфт.

И они каналом поплыли в Делфт. Когда причалились, найдя у берега не занятое никем место, Пётр сказал Меншикову:

   — Александр, сходи в город, узнай, где живёт Левенгук. Воротишься, пойдём к нему в его лабораторию.

   — Как его полностью-то звать?

   — Антони ван Левенгук.

   — Ага, значит, Антон Иванович по-нашему.

   — Выходит, Антон Иванович.

Меншиков ушёл и менее чем через час воротился, ведя с собой гладко выбритого старика с крохотными усиками и в пышном белом парике, одетого в колет[73] и буфоны[74]. На голове его была тафья[75]. Меншиков помог спутнику подняться на яхту и представил его:

   — Мин херц, к вашим услугам Антон Иванович.

   — Ваше величество, — шаркнув ногой о палубу, поклонился Левенгук. — Я приветствую вас и благодарю за приглашение.

   — Приглашение? — переспросил Пётр по-русски, взглянув в недоумении на Меншикова. — Я же тебе сказал, мне надо увидеть его лабораторию.

   — Мин херц, как оказалось, у него нет таковой.

   — Как нет? Он же член Королевского научного общества.

   — Но он всего лишь рядовой служащий при городской ратуше.

   — Так ты, охломон, наверное, не того привёл. — Пётр обернулся к голландцу. — Простите, я имею честь видеть господина Левенгука?

   — Да, ваше величество, — улыбнулся голландец, видимо догадавшийся о возникших сомнениях у русских. — Я тот самый Левенгук, член Королевского общества.

   — Дело в том, дорогой Антон Иванович, что я хотел бы побывать у вас и посмотреть ваши микроскопы.

   — О-о, ваше величество, мои микроскопы вот. — Левенгук вынул из кармана какую-то дощечку, покрытую лаком и имевшую с одной стороны вырезы, представлявшие как бы рукоять. С другой стороны дощечки виднелся крохотный стеклянный шарик, вправленный в сквозное отверстие в дощечке.

   — Что? И это микроскоп? — удивился Пётр, ожидавший увидеть нечто похожее на зрительную трубу или даже посложнее её.

   — Да, ваше величество, это и есть мой микроскоп.

   — Но как в него смотреть? — Пётр поднёс стеклянный шарик к своему глазу. — В него ж ничего не видно.

   — Верно, ваше величество, в него надо смотреть совершенно по-другому, нежели в подзорную трубу. Молодой человек, — обратился Левенгук к Меншикову, — зачерпните, пожалуйста, из канала немного воды.

Меншиков схватил ведро с верёвкой, кинул его в воду, зачерпнул, поднял на борт почти полное. Спросил:

   — Хватит?

   — Более чем достаточно, — улыбнулся Левенгук и достал из кармана стёклышко и два кубика. Кубики он положил на крышу рубки, на них стёклышко, на которое капнул каплю с пальца, омочив его в ведре.

   — Смотрите сюда, ваше величество. Вы берёте микроскоп вот так, подносите его к глазу и приближаетесь к этой капле. Вот так, как я.

Левенгук, медленно склоняясь над стёклышком, держал дощечку перед левым глазом.

   — Примерно вот так, — он замер над самым стёклышком с микроскопом в руке.

   — И что я там увижу?

   — Вы увидите животный мир, ваше величество, который мы не можем увидеть простым глазом.

Пётр взял из рук Левенгука дощечку-микроскоп и, точно повторяя движения изобретателя, осторожно склонился над стёклышком и замер, затаив дыхание.

   — Доннер веттер, — прошептал он восторженно. — И это в чистой воде?

   — Относительно чистой, ваше величество.

   — Алексашка, Гаврила, посмотрите-ка.

Пётр подал Меншикову микроскоп, начал учить тут же:

   — Да не так, вот так. Наклоняйся... Вот, вот. Видишь?

   — Вижу, мин херц. Мама родная, и мы это пьём?

Пётр повернулся к Левенгуку:

   — В чём секрет вашего микроскопа, Антон Иванович? Это же чудо. Никогда не подозревал, что в чистой воде водятся животные.

   — Всё дело в увеличительном стекле, ваше величество.

   — Но вот в зрительной трубе тоже ведь увеличительные стёкла, однако ж они увеличивают всего в несколько раз.

   — Там большие, широкие стёкла, а мои стёкла не более горошины, но зато более выпуклы. И заметьте, чем оно меньше, тем больше увеличивает. Вот то, в которое вы смотрели, увеличивает примерно в двести раз. А вот это почти в триста.

Левенгук извлёк из кармана дощечку, завёрнутую в мягкую фланель.

   — Посмотрите через этот.

Все начали наперебой рассматривать в микроскопы соскобы с зубов, слюну, опять воду. Восторгам и восклицаниям не было конца. Наконец Пётр спросил:

   — Антон Иванович, а вы не пытались что-нибудь ещё рассматривать?

   — Разумеется, пытался.

   — Что, например?

   — Я рассматривал под микроскопом строение растений, мышц животных, даже срезы кишок.

   — Ну и что?

   — Я подробно описал это в книге, ваше величество. Она была напечатана три года назад.

   — Я могу иметь эту книгу?

   — Я подарю её вам, ваше величество. Но напечатана она на латинском языке.

   — Ну и что? Разве мы не переведём её? Антон Иванович, вы совершили настоящее чудо, открыв нам неведомый животный мир. Неужели у вас действительно нет своей лаборатории?

   — А к чему она мне, ваше величество?

   — Как? Вы же учёный. А каждый учёный должен иметь лабораторию.

   — Простите, ваше величество, но у меня нет того образования, какое положено иметь учёному. Я просто любопытный.

   — Мне бы таких любопытных! — воскликнул Пётр. — А что? Антон Иванович, едемте в Россию. А? Я создам вам все условия для работы, у вас будет своя лаборатория, хорошее денежное содержание.

   — Спасибо, ваше величество, за столь лестное предложение. Но я слишком люблю свой Делфт, меня манили в Амстердам, но я отказался.

   — Неужели вам, Антон Иванович, не интересно попутешествовать, посмотреть мир?

   — Ваше величество, вы только что говорили, что я открыл для вас неведомый мир. Это и есть мой мир, — улыбнулся Антони. — Мир Левенгука. Спасибо ещё раз за лестное предложение, но мне достаточно этого мира, ваше величество. И не забывайте, что я уже не молод. А старику лучше уж прижать задницу и сидеть на своей печке.

   — Жаль, очень жаль, — сказал Пётр. — Вы бы у нас были первым учёным. Мы бы создали вам такие условия...

   — Спасибо, ваше величество, за столь высокую оценку моего труда.

   — Антон Иванович, продайте мне какой-нибудь ваш микроскоп.

   — Я готов подарить его вашему величеству.

   — Э-э, нет, Антон Иванович, слишком большой труд вложен в них. А всякий труд требует оплаты.

   — Ну что ж, — вздохнул Левенгук, — покупайте.

   — Сколько?

   — Не знаю, ваше величество, ведь в нём моя душа, а её трудно оценивать. Даже, я бы сказал, грешно.

   — Ладно. Грех будет на мне. Тысячи гульденов будет достаточно?

   — Много, ваше величество, — смутился Левенгук.

   — Не много, Антон Иванович. За новый мир даже мало. Алексашка, рассчитайся с господином Левенгуком. И проводи его, а там возьмёшь обещанную книгу.

Меншиков вернулся скоро, принёс большую книгу в тёмном переплёте. Лефорт прочёл и перевёл латинское название её: «Тайны природы, открытые Антонием Левенгуком при помощи микроскопов».

   — Приедем домой, надо перевести на наш язык. Петька Ларионов зря, что ль, латыни обучается, — сказал Пётр. — А ты что такой кислый, Алексаха?

   — Так ты, мин херц, за какую-то фиговину отвалил тысячу, небось скиснешь. Опосля опять зазудишь: куда потратил, мот?

   — Это не фиговина, Данилыч. Это большое научное открытие. Да, да. Может, тебе обидно, что у тебя полон рот этих тварей? Так не горюй, у нас у всех их не меньше. Важно, что мы открыли для себя новый мир, и всё благодаря ему — Левенгуку.